Воспоминания детства никогда не покидали Диккенса. Мы знаем, он даже написал роман-"воспоминание" "Дэвид Копперфилд". И мы знаем также, что в этом романе он рассказал о невзгодах своего детства. Дэвид остается совсем одинок, когда мистера Микобера за долги отправляют в тюрьму, куда вскоре перебирается и миссис Микобер с семейством. Все это напоминает известное событие из жизни Джона Диккенса. Однако в романе это комический эпизод. "Затруднительное положение" мистера Микобера - просто еще одно забавное приключение доброго и легкомысленного джентльмена. Сыну Джона Диккенса это "приключение" никогда не казалось забавным. Мог ли Чарльз Диккенс забыть, как, не счастный, голодный, продрогший, он каждое воскресенье при ходил в Маршалси? Как и фабрика ваксы, Маршалси бросила мрачную тень на последующие годы и тоже заняла место в творчестве Диккенса, вновь появившись на сцене в романе "Крошка Доррит" (1855-1857).
В тесной, скудно обставленной тюремной комнате живет с семьей другой несостоятельный должник, Уильям Доррит. Его зовут "Отец Маршалси" - титул, пожалованный ему арестантами за долголетнее заключение. Доррит провел в тюрьме двадцать три года. Здесь родилась его младшая дочь Эми, которую за хрупкость и небольшой рост ласково называют "Крошка Доррит". Маленькая швея содержит своим трудом отца, помогает непутевому брату Типу, заботится о старшей сестре, танцовщице Фанни.
Никто уже не помнит, кому и сколько должен Уильям Доррит. Известно лишь, что двадцать три года назад среди его кредиторов оказалось и Министерство Волокиты. Оно спровадило Доррита за решетку и забыло о нем. Напрасно друг семьи Артур Кленнем, вернувшийся после двадцатилетнего отсутствия на родину, пытается найти концы в запутанном дорритовском деле. Все его попытки разбиваются о железное равнодушие чиновников Министерства Волокиты.
Диккенс не раз язвительно высмеивал английскую систему управления, английские законы, эгоизм господствующих классов, но еще нигде и никогда он не создавал такой убийственно меткой сатиры на буржуазную государственную власть. В Министерстве Волокиты легко угадывается английский парламент.
Еще в те далекие времена, когда Диккенс был энергичным репортером и стенографировал для газеты словопрения обеих палат, он убедился, что "избранники народа" совсем не помышляют о народном благе, и своего убеждения не изменил. В "Крошке Доррит", как и в "Холодном доме", он снова пишет о том, что господствующие классы глухи к интересам и нуждам народа, "жирные" благоденствуют за счет "тощих".
Как трущобы Одинокий Том - порождение Канцелярского Суда, так Министерство Волокиты повинно в существовании Подворья Кровоточащего Сердца, где в скудости и нищете живет трудовой люд. В первый вечер своего возвращения Артур Кленнем сидит у окна кофейни в одном из бедных кварталов Лондона. "Вокруг него было пятьдесят тысяч жалких лачуг, где люди жили в такой тесноте и грязи, что чистая вода, в субботу вечером налитая в кувшин, в воскресенье утром уже не годилась к употреблению... на целые мили к северу, к югу, к западу, к востоку тянулись дома, похожие на колодцы или шахты, дома, обитатели которых всегда задыхались от недостатка воздуха..."(Т. 20, с. 43-44.).
Всему виной - так Диккенс считал прежде, так он считает и теперь - невыполнение долга перед "людьми труда". В письмах этого времени он часто говорит, что политическая жизнь страны вызывает у него чувство отчаяния и уныния, что все его политические иллюзии развеялись. Он разочарован во внутренней политике, его возмущает внешняя политика правительства.
Крымская война 1855 года, осада и взятие Севастополя обошлись английскому народу довольно дорого. Диккенс, который сначала высказывался в поддержку войны, и во многом - из ненависти к тирании, воплощением которой была императорская Россия, вскоре в войне разочаровался. Он убеждается в бессмысленности кровавой Крымской кампании, да и боится военного поражения, которое, как он думает, может вызвать в стране революцию. Горечь, гнев, негодование Диккенса и создали сатирический образ Министерства Волокиты. Сочувствие же и горячую симпатию он отдает народу. Труд вызывает его глубочайшее уважение. В умении народа трудиться и получать удовлетворение от труда Диккенс видит источник его нравственного здоровья и неистощимой жизнестойкости. Этими качествами в избытке наделены плотник Плорниш, его жена и отец жены, старый рабочий Нэнди. Всю жизнь Нэнди трудился и теперь, в старости, мечтает нянчить внуков, но Плорниши так бедны, что старый рабочий добро вольно отправляется в работный дом, только бы "не вырывать у детей изо рта кусок хлеба". Зато как Плорниши счастливы, когда могут наконец взять старого деда домой!
Теперешний Диккенс, уважая всякий честный труд, ничего не видит унизительного в том, например, что Крошка Доррит, тоже дочь джентльмена, как и Дэвид Копперфилд, занимается поденщиной. А ведь Дэвид (вспомним Диккенса во времена фабрики ваксы) жестоко страдал от сознания, что вынужден заниматься черной, "неджентльменской" работой. Героини Диккенса из "благородных" (за исключением Кэт Никльби в ателье мадам Манталини) поденной работой тоже не занимались. А Крошка Доррит еще милее Диккенсу потому, что не презирает труда и что труд для нее не только средство к существованию. Он - источник ее скромной уверенности в своих силах, ее достоинства, смысл ее жизни, ее "призвание", а "при звание влекло ее жить не так, как живут другие"*. Эти другие- Уильям Доррит, который не хочет знать, что его дочь работает от зари до зари, только бы отец ни в чем не нуждался. Это Тип, никчемный лоботряс, которому Крошка Доррит помогает из своих скудных средств. Это художник Гоуэн, который по причине своего благородного происхождения пренебрегает своим "неблагородным" тестем, но, однако, живет за его счет. Это, наконец, негодяй, ненавистник труда "джентльмен"-убийца Риго-Ланье-Бландуа, помыкающий веселым, трудолюбивым итальянцем Кавалетто.
* (Т. 20, с. 98.)
Нетрудно заметить, что для Диккенса в "Крошке Доррит" отношение к труду и способность трудиться - этическая, нравственная мерка. Он прилагает ее и к отдельным людям, и к обществу, и к его институтам. Паразитизм и безделье - вот характерные черты Уильяма Доррита, Типа, Гоуэна, Бландуа. То же самое относится и к Министерству Волокиты, хотя по видимости оно занято бурной деятельностью. Однако этой "деятельности" грош цена. Истинно полезный труд, говорит Диккенс, любуясь своей Крошкой Доррит, восхищаясь талантливым изобретателем Дэниелом Дойсом, всегда направлен на благо людей, чего никак нельзя сказать о Министерстве Волокиты.
"Это славное учреждение появилось на свет тогда, когда государственные мужи открыли один великий и непревзойденный принцип, исчерпывающий все трудное искусство управления страной. Оно первым сумело усвоить этот бессодержательный принцип и с успехом стало руководствоваться им в своей официальной деятельности. Как только выяснялось, что нужно что-то сделать, Министерство Волокиты раньше всех других государственных учреждений изыскивало способ не делать того, что нужно"(Т. 20, с. 140-141.).
И прежде всего - ничего не делать для народа.
Руководит Министерством Волокиты семейство Полипов с помощью семейства Чваннингов. В них опять-таки легко угадываются правительственные партии тори и вигов, аристократии и крупной буржуазии, связанные взаимными интересами. По липы, например, присвоили все теплые местечки во всех государственных учреждениях и в Англии и в колониях. Во главе Министерства Волокиты стоит лорд Децимус Полип. Его "подпирает" мистер Тит Полип. Более молодые и прыткие Полипы "подпирают" мистера Тита Полипа, и все они исповедуют единую веру: "не делать того, что нужно". Более того - не позволять другим делать полезное дело. Так, Полип-младший, "ос ленок" Клэренс, до крайности возмущен естественным желанием Артура Кленнема узнать, в чем суть дела Доррита. Само желание узнать кажется "осленку" невозможной дерзостью и нарушением законности: "Не годится, черт побери, чтобы каждый ходил сюда и говорил, что он, знаете, хотел бы узнать" (Т. 20, с. 152.).
"Не годится" также, по мнению чиновников Министерства Волокиты, желать добра своей стране. Тщетно Дойс пытается доказать, что его изобретение очень полезно для Англии. Министерство глухо ко всем доводам разума. В конце концов изобретением заинтересовалось некое "варварское" государство и купило его (имеется в виду царская Россия, и, если учесть, что роман пишется во время Крымской войны, такое противопоставление "варварской" России "цивилизованной" Англии полно горькой иронии).
Так три романа 50-х годов - "Холодный дом", "Тяжелые времена", "Крошка Доррит" - говорят нам не только об от чаянии и унынии, овладевших писателем. Они говорят о его углубившемся понимании общественно-политической жизни, о росте его критических настроений. В самом деле. В "Холодном доме" есть надежда на доброго фабриканта Раунсуэлла. В "Тяжелых временах" эта надежда исчезает - перед нами черствый и жадный Баундерби. В "Крошке Доррит" народу противостоит вся власть, оба господствующих класса. Они "сливаются" в единый собирательный образ "полипняка"... "присосавшегося к государственному кораблю"*. (Нельзя тут не вспомнить мимолетный образ тонущего корабля в романе "Домби и Сын".) Хорошо бы оторвать "полипов" от корабля, "но оторвать их раз и навсегда не так-то легко, а если корабль, облепленный полипами, пойдет ко дну, то это уж его забота, а не их"**,- с горечью подытоживает свои невеселые размышления Диккенс. К тому же "полипы" "околпачивают" народ.
* (Т. 20, с. 161.)
** (Т. 20, с. 162.)
Писатель всегда считал, что верхи общества виноваты в несчастьях народа, его невежестве и предрассудках. В романе "Крошка Доррит" он говорит о том, что верхам выгодны это невежество и предрассудки, что именно на них основан общественный строй. Верхи спекулируют даже на патриотизме народа. Обитатели Подворья не любят иностранцев. Они считают, например, что иностранцам в Англии делать нечего. "Они ни когда не задавались вопросом,- иронизирует Диккенс,- скольким их соотечественникам пришлось бы убраться из разных стран, если бы этот принцип получил всеобщее распространение..."* Все английское, по их мнению, священно и правильно: "В подобном убеждении они были воспитаны Полипами и Чваннингами, которые долгое время официально и неофициально вдалбливали им, что страна, уклоняющаяся от подчинения этим двум славным фамилиям, не вправе надеяться на милость провидения,- а вдобавок сами же за глаза насмехались над ними как над народом, более всех других народов закоснелым в предрассудках"**.
* (Т. 20, с. 389.)
** (Т. 20, с. 389.)
А кто поддерживает Полипов и Чваннингов в их нечистой игре, с кем они ищут тесного союза? Это мистер Мердл, де нежный воротила, на помощь которого рассчитывают и церковь, и закон, и само правительство. Мердл рассматривает все отношения в обществе как "коммерческую сделку". Перед Мердлом заискивают, его мнением дорожат, его желаниям повинуются. Мердл щедро раздает денежные субсидии, а точнее - подачки: церкви, палатам, адвокатуре, но, разумеется, ничего не делает даром. Так, в ответ за многочисленные услуги он требует у лорда Децимуса себе дворянский титул, а своему пасынку - теплое местечко.
Но Мердл - бессовестный аферист. Его спекуляции кончаются катастрофой для тех, кто вложил в его акции и банки все свои средства. Финансовая катастрофа поглощает состояние неожиданно разбогатевшего и вышедшего на свободу Уильяма Доррита, скромные сбережения Дойса и Кленнема, которого за долги отправляют в Маршалси, жалкие крохи, которые жители Подворья откладывали на черный день. Мердл кончает с собой, но если смерть Тигга от руки Джонаса Чезлвита бросала на жертву какой-то отсвет мученичества, если казалось, что Диккенсу его немного жаль, то самоубийство Мердла вызывает у него только отвращение. Разорив тысячи людей, Мердл трусливо избежал справедливой расплаты, и Диккенс гневно заключает: "Он... за десять или пятнадцать лет удостоенный больших почестей, чем за два столетия было оказано в Англии всем мирным радетелям о народном благе и всем светилам Науки и Искусства, со всеми их творениями, он был попросту величайшим мошенником и Вором, когда-либо ухитрившимся избегнуть виселицы" (Т. 21, с. 341.).
Мошенник и вор Мердл чужими деньгами платил за бриллианты жены, роскошные обеды, свое место в парламенте и синекуру для пасынка.
Как и Министерство Волокиты, он, вернее, его капитал, распоряжался судьбами общества, богатыми и бедными. Он - олицетворение хищнической, убийственной и капризной власти денег. Одним из первых писателей-реалистов XIX века Диккенс сказал правду о непрочности буржуазного успеха*. Недаром Крошке Доррит, внезапно ставшей богатой невестой, роскошная жизнь в Италии, дворец, в котором живет семейство Дорритов, кажутся призрачными, "нереальными".
* (Кстати, первая и вторая книги, составляющие роман, также носят контрастные названия: "Бедность" и "Богатство".)
Однако эта власть денег еще и дурманит людей, делает их хуже. Золотой мираж сбивает с толку честнейших тружеников вроде Артура Кленнема и жителей Подворья. Их пленяет обманчивая надежда на легкое обогащение, благосостояние, куп ленное участием в большой финансовой игре Мердла. Такова сокрушительная власть денег в "коммерческой стране".
Впрочем, эта власть не всесильна. Нашелся человек, от богатства отказавшийся, и это-Крошка Доррит.
Когда Артур знакомится с ней в доме миссис Кленнем, он видит маленькую, не выше двенадцатилетнего ребенка, девушку в очень поношенном платье и стоптанных башмаках, одним словом, новую Золушку, которая за ничтожную плату и стол шьет на дому у его матери с восьми утра до восьми вечера. У Крошки Доррит бледное, печальное лицо и темные, словно бархатные глаза - единственная ее красота. Есть одна особенность в поведении Крошки Доррит. Она всегда стремится по обедать в одиночестве. Однажды вечером Артур идет следом за Крошкой Доррит и узнает, что ее дом - тюрьма, где она живет по доброй воле, чтобы не покидать отца.
Артур знакомится с Дорритом и узнает также, почему Золушка предпочитает обедать одна: ее обед - ужин Отца Маршалси.
Добрый, горячо отзывчивый Кленнем пытается помочь Крошке Доррит, ссужает ее отцу деньги и хочет узнать тайну, которая, как ему кажется, связывает его мать с семейством Доррит. Тайна действительно существует, и она касается и его самого, не только Крошки. Оказывается, миссис Кленнем - не мать Артуру. Когда ее муж признался в "греховной слабости" - любви к другой женщине, когда миссис Кленнем узнала, что у ее мужа и соперницы есть сын, она в злобе и ненависти к "грешникам" настояла, чтобы мальчика отдали ей. Родная мать никогда не видела сына. С горя она зачахла, а мистер Кленнем уехал по делам фирмы в Китай и умер. Туда же в двадцатилетием возрасте был отправлен Артур. Жизнь никогда его не баловала. Миссис Кленнем всегда была жестка и холодна с ним. Сама воспитанная в непреклонном пуританском духе, "знавшая с детства только наказание и страх" *, она так же воспитывала Артура, который жил в родном доме, как в тюрьме: в голоде, холоде и "назидательной суровости". По счастью, он обладал пылким воображением, которое всегда рисовало ему жизнь другую - светлую, добрую и душевную. Диккенс видит в этой власти воображения влияние "общей матери" человечества - Природы. А для Артура, пишет он, природа была "единственной матерью; она одна вдохновляла его надеждой, навевала светлые мечты, лелеяла семена детского воображения, сулившие обильную жатву нежности и любви; под ее благодетельным воздействием росли и крепли в его душе молодые побеги, чтобы превратиться в могучий дуб, способный выстоять в житейскую бурю"**.
*(Т. 21, с. 416.)
** (Т. 21, с. 463.)
Не без основания критики заметили, что в Артуре Кленнеме, как прежде в Дэвиде Копперфилде, Диккенс "воссоздал" значительную часть самого себя. Но если Дэвид-писатель - это прославленный, богатый и счастливый Диккенс, то сорокалетний, во многом разочаровавшийся, часто печальный Артур - это Диккенс 50-х годов, подводящий горький итог некоторым несбывшимся надеждам.
Двадцатилетнего Артура разлучили с возлюбленной - Флорой Кэсби (Диккенс тут вспоминал свою первую, горькую любовь к Марии Биднелл). А когда двадцать лет спустя он снова увиделся с Флорой, она была вдовой мистера Финчинга и превратилась в болтливую матрону, питающую склонность к спиртному. Флора Финчинг походила на миссис Винтер, в девичестве мисс Биднелл. Разочарование, которое испытал Диккенс, тоже через двадцать лет встретившийся с некогда любимой Марией, очень живо сказалось в сходных чувствах Артура.
Впрочем, Флора Финчинг - одна из самых совершенных комических фигур Диккенса. Сохранившая целиком запас нежных улыбок и томных взглядов, она все время напоминает Артуру о прежних сердечных узах, но при этом она так добра и великодушна, а ее болтливость и неуместное кокетство так простодушны, что она и смешна и трогательна.
Вернувшись в Англию, Артур переживает еще одно разочарование: он увлекся молоденькой, хорошенькой Минни Мигглз, а она предпочла ему молодого, красивого, но эгоистичного Генри Гоуэна.
Попав в Маршалси, Артур хиреет телом и духом от безделья, тоски и одиночества, и, если бы не Крошка Доррит, с помощью Дойса вызволившая его из тюрьмы, Артур Кленнем погиб бы. Но Крошка Доррит спасла его своей любовью... и бедностью. Ослабевший духом Артур непреклонен в одном: он не допустит, чтобы Крошка Доррит (о разорении ее отца он не знает) уплатила его долги. Он запрещает ей даже думать об этом, не желая, чтобы деньги были примешаны к их отношениям. Здесь, в тюрьме, Артур понял, что любит Крошку Доррит...
Так и в этом романе, как в "Холодном доме" и "Тяжелых временах", Диккенс утверждает истину, которая может показаться банальной, но тем не менее остается истиной: "не в богатстве счастье", и отвергает сугубо буржуазный (и очень живучий) идеал благополучия. Какой же путь должен был пройти он сам, человек, художник и гражданин, чтобы пере смотреть этот "незыблемый" буржуазный идеал!
Вспомним предыдущие романы. Оливера Твиста усыновляет состоятельный мистер Браунлоу. Николас и Кэт Никльби отказываются от денег Ральфа (они его единственные наследники), но, словно в награду за бескорыстие, Кэт выходит замуж за племянника богатых братьев Чирибл, а Николас женится на Маделайн Брэй, которая по завещанию получает большие деньги. Нелли Трент, правда, умирает, не успев насладиться всеми материальными благами, которые ей может предоставить богатый родственник, но ей как "ангелу" ничто земное и не нужно. Благоденствуют Честер с Эммой и Джо Уиллет с Долли. Мартин Чезлвит становится единственным, наследником своего деда. Уолтер Гэй тоже разбогател (тут немалую роль сыграл корабль с "колониальным золотом", который Соломон Джиле, очевидно акционер какой-нибудь компании, считал погибшим). К Дэвиду Копперфилду вместе с громким именем приходит прочное благосостояние. Даже Микобер (правда, в Австралии), по-видимому, живет припеваючи.
Иначе проблема "счастья-богатства" решается Диккенсом в 50-е годы. Правда, если бы не деньги мистера Джарндиса, девочке Эстер пришлось бы плохо, как и вдове Аде. Но идеал счастья тут - полезная жизнь врача и его жены, гуманный труд на благо бедных, который, однако, очень скромно (в де нежном выражении) оплачивается. Роман "Тяжелые времена" отрицает распространенное буржуазное отношение к браку как к "коммерческой сделке": счастья в таких браках не купишь. А в "Крошке Доррит" уже утверждается: или счастье и полноценная человечность, или деньги и несчастье. Вот почему, когда обнаруживается, что миссис Кленнем утаила завещание, по которому Крошка Доррит должна получить пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, происходит неожиданное. Эми Доррит пугает листок бумаги с завещанием. Артур ни за что не женится на богатой наследнице, и она, передав ему зловещий листок, просит, не разворачивая, бросить его в огонь. Этот символический поступок любимой героини - приговор Диккенса буржуазному представлению о том, что такое счастье (которое он и сам прежде отчасти разделял).
Золушка выбрала бедность. Она не захотела стать принцессой. "Хрустальные башмачки" богатства ей не нужны, она предпочитает им стоптанные башмаки своей юности: это они "привели" ее к скромному, но такому неподдельному счастью с любимым Артуром Кленнемом, к надежде на лучшее будущее. Но на что можно надеяться в мире полипов и мердлов? Разве само общество не похоже на тюрьму, где люди послушно исполняют волю Золотого кумира? Кстати, образ тюрьмы в романе "Крошка Доррит" упорно следует от страницы к странице. Роман начинается описанием марсельской тюрьмы, где сидят негодяй Риго (что вполне заслуженно) и пострадавший за других Кавалетто.
Жилища бедняков, которые Артур видит из окна кофейни, похожи на "колодцы" и "шахты", где, как в тюрьме, люди задыхаются от недостатка свежего воздуха.
Артур возвращается в свой старый дом, свою прежнюю "тюрьму", где безвыходно в четырех стенах сидит парализованная миссис Кленнем. Душа ее тоже "замкнута" в неугасимой ненависти к "грешникам" - сопернице и мужу. А из комнаты миссис Кленнем Артур попадает в настоящую тюрьму, Маршалси, где полжизни прожил Уильям Доррит и где добро вольно заточала себя его дочь.
Тень Маршалси следует за ними за границу. По ночам Эми снится ее комнатка в тюрьме, а умирающий Доррит в пред смертном бреду опять видит себя заключенным. Однако для двоих, для Крошки Доррит и Артура, злые чары тюрьмы рассеиваются навсегда:
"Как только с подписями было покончено, все расступи лись, и Крошка Доррит с мужем вышли из церкви вдвоем. С минуту они помедлили на паперти, любуясь далью, залитой светом ясного осеннего дня; потом пошли своей дорогой.
Пошли туда, где ждала их скромная и полезная жизнь, полная радости и труда на благо ближнему... Спокойно шли они вперед, счастливые и неразлучные, среди уличного шума, на солнце и в тени, и люди вокруг них, крикливые, жадные, упрямые, наглые, тщеславные, сталкивались, расходились и теснили друг друга в вечной толчее"*. Это власть денег делает людей "жадными", "наглыми", "тщеславными", но Золушка и ее "принц" свободны, над ними не властны корыстные законы большой "тюрьмы" - общества, законы "коммерческой страны". Поэтому они и счастливы.
* (Т. 21, с. 476.)