Девочка "номер двадцать", Сесси Джуп, дочь циркового клоуна и наездника, не знает, что такое лошадь! Нет, ей известны повадки лошадей и как их кормят, лечат, дрессируют и объезжают, но мистера Томаса Грэдграйнда интересуют толь ко сухие "факты", и он одобрительно кивает головой, когда первый ученик Битцер выпаливает в назидание Сесси: "Четвероногое. Травоядное. Зубов сорок, а именно двадцать четыре коренных, четыре глазных и двенадцать резцов..." (Т. 19, с. 10.).
В подведомственной школе общественный деятель Грэдграйнд с помощью школьного учителя Чадомора (очень "прозрачная" фамилия) "пушкой... начиненной фактами... выбивает детей из пределов детства"*. Признающий только факты и цифры, мистер Грэдграйнд не признает никакой фантазии или игры воображения - никаких сказок, небылиц, детских стишков и забавных песенок. Собственные дети Томаса Грэдграйнда ни когда не слышали о мальчике с пальчик, феях и волшебниках. Едва начав ходить, они начинают постигать факты и цифры, изложенные в учебниках. Томас Грэдграйнд - человек "трезво го ума". Он ценит только то, что можно взвесить, измерить, ку пить по самой низкой и продать по самой высокой цене. Это "человек очевидных фактов и точных расчетов. Человек, который исходит из правила, что дважды два четыре и ни на йоту больше, и никогда не согласится, что может быть иначе. Вооруженный линейкой и весами, с таблицей умножения в кармане, он всегда готов взвесить и измерить любой образчик человеческой природы и безошибочно определить, чему он равняется. Это всего-навсего подсчет цифр... чистая арифметика"**. Конечно, мистер Грэдграйнд по-своему любит детей, он гордится старшей дочерью, "металлургической" Луизой, и старшим сыном, "математическим" Томасом, питает надежды на младших сыновей Адама Смита и Мальтуса и даже на маленькую Джейн, которая не в ладах с простыми дробями, но прежде всего он любит в детях плоды "практического воспитания". И можно понять его возмущение, когда, возвращаясь из школы, он видит, что Луиза и Томас, вместо того чтобы зубрить дома факты и цифры, подглядывают в щелку балагана, где расположился бродячий цирк некоего Слири.
* (Т. 19, с. 9.) ** (Т. 19, с. 8.).
Опасаясь дурного влияния на Луизу, Грэдграйнд решил запретить Сесси посещать школу, но помешало неожиданное событие: старый больной клоун тайком покинул дочь, думая, что без него ей будет лучше. Мистер Грэдграйнд, желая доказать Луизе пагубность всего, что связано с цирком, берет Сесси в приемыши. Сесси тоже подвергают испытанию фактами и цифрами, однако ее воображение слишком развито, сердце у нее доброе и участливое, а ум пытливый - ведь ей не возбранялось думать самостоятельно, как Луизе. Напрасно Грэд грайнд с Чадомором пытаются подавить ее живое воображение статистикой и убедить, например, что нация процветает, если увеличился общий национальный доход. Сесси одними голыми цифрами не убедишь. Она обязательно спросит, почему процветает вся нация, раз неизвестно, кому достаются деньги.
Однако Луизе и Томасу "практическое воспитание" принесло беду. Ценность имеют только цифры, и Луиза по расчету выходит замуж за богача фабриканта Баундерби, который старше ее на тридцать лет. Никогда не знавшая, что такое любовь, она чуть не стала любовницей светского повесы. Нет, она не уронила себя в собственных глазах, но брак ей становится невыносим, и, несчастная, страдающая, она возвращается в дом отца. А Томас-младший, который с детства уверовал в цифры, особенно в их денежное выражение, грабит банк Баундерби, свалив вину на рабочего Стивена Блэкпула. Разоблаченный, Том бежит от правосудия и в конце концов погибает. Так теория фактов и цифр терпит поражение.
Но история одной буржуазной семьи в романе переплетается с другой: "историей" взаимоотношений классов.
Вроде бы совсем недавно Диккенс рисовал идеальные от ношения хозяев и слуг. Мистер Пиквик и Сэм Уэллер, мистер Уордль и слуги в Дингли-Делл, мистер Гарленд и Кит. В "Холодном доме" Диккенс набросал портрет доброго фабриканта мистера Раунсуэлла, отца родного для "рабочих рук". Однако жестокосердый обманщик Джосайя Баундерби совсем не похож на мистера Раунсуэлла. Сухая теория политэконома Грэдграйнда - основа бесчеловечной практики капиталиста Баундерби. Он тоже судит обо всем, "руководствуясь расчетом". Он скорее "выбросит свою собственность в Атлантический океан", чем пойдет на уступки рабочим. А как он хвастается своим "простым" происхождением! Как бранит рабочих, которые не хотят "быть бережливыми" и разбогатеть, как возмущается тем, что они "всегда недовольны" и устраивают забастовки...
Когда после апреля 1848 года чартистское движение пошло на убыль, казалось, что буржуазная Англия вступила на беспрепятственный путь прогресса. Газета "Таймс", сообщая своим читателям цифры экспорта за 1853 год, ликовала: "Все мы счастливы и все составляем единое целое". И словно в опровержение этого "патриотического красноречия", по стране про катилась волна забастовок. Промышленное процветание совсем не улучшило положения масс. Благосостояние было уделом буржуазии и коснулось очень малой части рабочих. В Англии опять, уже в третий раз, оживляется чартизм. Его талантливый руководитель Эрнест Джонс, друг Маркса, предлагает созвать рабочий парламент. И вот что говорит Маркс:
"...будущий историк запишет, что в 1854 году в Англии было два парламента - парламент в Лондоне и парламент в Манчестере, парламент богатых и парламент бедных,- но что на стоящие люди заседали только в парламенте рабочих, а не в парламенте хозяев" (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 10, с. 123.).
Рабочий парламент должен был бороться против детского труда на фабриках, давать средства на образование рабочих.
Но разве враг эксплуатации детей, враг нищеты и невежества Диккенс мог не согласиться с этой программой?
Рабочий парламент должен был и организовывать забастовки, что вызвало особую ярость буржуазии; даже филантропические газеты грозились и взывали к полиции. А Диккенс пишет друзьям, что, если правительство будет держаться антинародной политики и не проведет социальных реформ, рабочие волей-неволей выступят против "обманщиков и хвастунов". Своему же ближайшему сотруднику по журналу, Уиллсу, он признается: "Я вовсе не стремлюсь создать впечатление, будто все забастовки этого несчастного класса общества, который никак не может добиться мирными средствами, чтобы его выслушали,- неправомерны. Я так не думаю". И тогда же, в апреле, он начал печатать в "Домашнем чтении" "Тяжелые времена" (1854).
Новый роман был прочно связан с предыдущими. Как и "Дэвид Копперфилд", он был "итоговым", только здесь Диккенс рассказывает не о том, как достиг успеха, а "перелистывает" историю своих общественных исканий. Здесь опять возникает тема "Оливера Твиста" - бедняк и закон, но в "Тяжелых временах" Диккенс пишет о неравенстве перед законом богато го и бедного. Здесь, как в "Николасе Никльби", он вновь за говорит о воспитании и образовании и обвинит тех, кто растит из детей накопителей, не умеющих мыслить самостоятельно, глухих к зову "воображения". То, что было мельком затронуто в "Лавке древностей" - тема классовой борьбы,- станет в "Тяжелых временах" одной из главных тем, а по сравнению с "Барнеби Раджем" здесь новое отношение к движению народа. Мы непременно вспомним, читая "Тяжелые времена", о буржуазных политэкономах из "Колоколов", которые очень точно рассчитали голодный минимум для Тоби Вэка, Ферна и других бедняков. С романами "Мартин Чезлвит" и "Домби и Сын" "Тяжелые времена" сближает мысль о губительной власти денег и "личной выгоды". Есть общее у "Тяжелых времен" и с "Холодным домом". "Тяжелые времена" - тоже роман-обвинение, но не по адресу аристократии, а господствующего класса - буржуазии.
Иначе говоря, все, что рассредоточено по разным романам, в "Тяжелых временах" сгущено и представлено читателю в сатирическом, иногда шаржированном и гротескном виде.
Главное определение, которым пользуется Диккенс, говоря о Грэдграйнде,- слово "квадратный". У него квадратный лоб, "непреклонная осанка, квадратный сюртук, квадратные ноги, квадратные плечи"*. Туго завязанный квадратный галстук "держит" Грэдграйнда "за горло", "как самый очевидный и непреложный факт"**. Так же язвителен портрет фабриканта Баундерби, словно "сделанного" из самого "грубого материала". Он толст, как воздушный шар, и надут спесью, взгляд у него тяжелый, а смех - "металлический". Грэдграйнд и Баун дерби процветают в городе Кокстауне, где кирпичные, закопченные дома напоминают "размалеванное лицо дикаря"***, где дым вьется над фабричными трубами "змеиными кольцами"*** и машины поднимают и опускают поршни, как слон, "впавший в тихое помешательство"***,- свой хобот. Все официальные здания одинаковы: больницу можно принять за тюрьму, все надписи строгие, без "легкомысленных" завитушек. В строгом соответствии с теорией мистера Грэдграйнда город кажется "торжеством факта".
* (Т. 19, с. 8.)
** (Т. 19, с. 8.)
*** (Т. 19, с. 28-29.)
"Школа супругов Чадомор была сплошным фактом... и отношения между хозяевами и рабочими тоже были сплошным фактом, и весь путь от родильного приюта до кладбища был фактом, а все, что не укладывалось в цифры, что не покупалось по самой дешевой цене и не продавалось по самой дорогой,- всего этого не было и быть не должно во веки веков, аминь" (Т. 19, с. 29-30.).
Не должно быть ничего, кроме тяжелой, отупляющей работы, и - никакого веселья, никаких "цирков", забав, песен и плясок,- совсем как для маленьких Грэдграйндов. И, как маленькие Грэдграйнды, рабочие ни над чем не должны задумываться - за них думают хозяева и религиозные общины, которых в городе целых восемнадцать. Как маленькие Грэдграйнды, они не должны читать посторонние книжки - никаких там Дефо и Голдсмитов,- и вообще давно пора закрыть городскую библиотеку! Пусть рабочие посещают только церковь и слушают проповеди о воздержании и о том, как "хорошие взрослые младенцы неизменно вносят деньги в сберегательную кассу, а гадкие взрослые младенцы неизменно по падают на каторгу" (Т. 19, с. 57).
А главное - рабочие должны быть всем довольны и не думать об улучшении условий жизни и труда, потому что, как говорит Баундерби, это равносильно требованию кормить их "с золотой ложки черепашьим супом".
Но рабочие недовольны. Эти "слуги машины" недовольны долгим рабочим днем, отвратительными домами, законами, которые не дают никаких прав. Их жизнь напоминает трясину, из которой невозможно выбраться. Недаром ткач Стивен Блэкпул называет такую жизнь "морокой". Тяжелая работа и семейное несчастье преждевременно состарили Стивена. Он хотел бы развестись с пьяницей женой и жениться на люби мой, фабричной работнице Рейчел, но развод стоит очень дорого и доступен только богатым; ему же, бедняку, закон велит смириться. О том толкует и Баундерби, к которому Стивен обращается за советом:
"- Другого закона нет?
- Нет.
- Стало быть, сэр,- сказал Стивен, бледнея и безнадежно махнув рукой, словно говоря "пропадай все пропадом",- стало быть, верно, что все одна только морока. Всюду морока, и больше ничего, и чем скорее я помру, тем лучше...
- Ну, ну, не болтайте вздора, любезный,- возразил мистер Баундерби.- И лучше не называйте наши отечественные учреждения морокой, не то вы сами, чего доброго, мороки не оберетесь. А наши отечественные учреждения - это вам не нитки сучить. Вы знайте свою работу, а остальное вас не касается..."(Т. 19, с. 83.).
Но рабочие думают иначе и считают, что их касается всё. Они поняли, что их сила в единстве и что они сами должны бороться за свои права. Изображая рабочих фабрики Баундерби на митинге, Диккенс рисует людей, совсем не похожих на ту мрачную, кровожадную толпу, которая при свете факелов внимает ораторам в "Лавке древностей". Рабочие "Тяжелых времен" изображены с сочувствием. Вот они слушают приезжего оратора Слекбриджа:
"Правильно! Верно, верно! Ура! Внушительное это было зрелище - такое множество лиц, и на всех до единого написано напряженное внимание и готовность действовать. Ни беспечности, ни лени, ни праздного любопытства... Каждый... считал своим долгом примкнуть к остальным, чтобы добиться лучшей доли. Каждый знал, что ему не на что надеяться, кроме как на объединение со своими товарищами... И любой честный наблюдатель должен был бы... признать, что эти люди в самом заблуждении своем обнаруживали высокие нравственные качества... и что утверждать (ссылаясь на огульные, якобы бес спорные теории), будто они сбиваются с пути не в силу каких- либо причин, а просто по собственному неразумию и злой воле,- это все равно, что утверждать, будто бывает дым без огня, смерть без рождения, жатва без сева или что бы то ни было, возникшее из ничего" (Т. 19, с. 152.).
Поистине большой путь прошел Диккенс от "Барнеби Раджа". Пусть он считает, что рабочие напрасно слушают Слекбриджа (очевидно, представителя партии "физической силы"),- им нельзя отказать в сознательности и в "высоких нравственных качествах". И борются они не потому, что ими овладело стихийное "безумие",- нет, сама жизнь заставляет их бороться.
Но почему Стивен Блэкпул не вместе с товарищами? По чему, когда рабочие решают объявить забастовку, он отказывается прекратить работу? Почему, умирая, он говорит о кротости и всепрощении и почему Диккенс изображает Слекбриджа "лицемером и демагогом"?
Очевидно, потому, что, признавая право рабочих на борьбу против баундерби, Диккенс по-прежнему верит только в мирные методы борьбы, а в призывах сбросить "ярмо деспотизма" (которые звучали на страницах чартистских газет и которые повторяет Слекбридж) ему слышался призыв к насилию. Между прочим, Стивен - очень непростая фигура. В нем Диккенс угадал то, что станет характерно для английского пролетариата последующих десятилетий, когда у него укрепятся иллюзии о возможности классового сотрудничества.
Судьба Стивена складывается трагически. Когда Баундерби его уволил, потому что Стивен не захотел стать доносчиком, ему пришлось искать работу в другом городе. Там он узнал, что его подозревают в ограблении банка. Стивен спешит вернуться, но близ Кокстауна падает в заброшенную шахту. Его находят, но он сильно расшибся и умирает, призывая "всех" - хозяев и рабочих - к примирению...
Английский буржуазный историк Томас Маколей, прочитав "Тяжелые времена", назвал роман "угрюмым социализмом". Нет, Диккенс не был социалистом. Он боялся революции и хотел бы примирения классов, как и Стивен. Но в своем новом романе он поведал глубокую социальную истину, которая очень не нравилась буржуазным историкам: в Англии нет "единой" и "счастливой" нации, а есть две враждебные нации - "хозяев" и "рабочих рук", буржуазии и пролетариата, и буржуазия рабочим не поможет. Нужно самим решать свою судьбу, иначе не будет конца "тяжелым временам".
"Тяжелые времена" - острозлободневный социальный роман. Но каждый раз, когда этот роман попадает в руки современному читателю, может возникнуть вопрос: а что значат "Тяжелые времена" для нашего времени? Не устарел ли роман? Ведь Диккенс мечтал об очень скромном благоденствии для "низших классов": они должны иметь хлеб, начальное образование и досуг для развлечений. Современный рабочий класс Англии добился с тех пор существенных уступок со стороны буржуазии. Даже одна из правительственных партий с начала XX века называет себя "лейбористской" (от английского слова "лейбор" - "работа"). Да и современные баун дерби действуют тоньше, от грубого произвола им приходится отказываться. Но они не изменились в главном. Как сто двадцать пять лет назад, они скрывают, что наживаются на труде рабочих. И правительственная "Таймс" по-прежнему уверяет, что "вся" нация "счастлива" и составляет "единое целое" - "общество благоденствия всех его граждан". Разумеется, рабочий класс Англии по-прежнему борется за улучшение жизни, но эту борьбу современные баундерби и грэдграйнды пытаются использовать ему в ущерб. Рабочие добились сокращения рабочего дня. Досуг их увеличился. Современные грэдграйнды не мешают им развлекаться, они "только" хотят подчинить себе духовную жизнь рабочих, а развлечения сделать средством "отвлечения". Человек идет в кино, берет в руки книгу, садится к телевизору - и всюду ему демонстрируют, его убеждают: главное в жизни - материальный успех и комфорт, и все это можно получить за деньги. Делайте деньги - вы получите все радости жизни и будете счастливы! В современ ной Англии нет прежних мистеров Домби, но современные домби тоже убеждены: деньги могут всё. Все в обществе, как и раньше, построено на эгоистическом расчете, законе "купли- продажи", на "вещи". Телевизор, холодильник, модная одежда, автомобиль, развлечения, спорт - разве это не главные "факты бытия", без которых жизнь не в жизнь! Так проповеду ют сегодняшние грэдграйнды, помогая сегодняшним баундерби держать народ в узде. Как и Томас Грэдграйнд, они враги "воображения", то есть живого, пытливого, сомневающегося разума. Им тоже нужны недумающие "винтики", "слуги машины".
И получается, что Диккенс в свое время, изобразив Кокстаун, провидел, говоря современным языком, "модель" антигуманистических отношений в современном нам буржуазном обществе. Но человек не должен быть ни "слугой машины", ни "машиной", писал Диккенс, ни послушным роботом, добавим мы, который делает, что угодно хозяину, и отдыхает, как угодно хозяину, и любит так, как это заблагорассудится хозяину.
Человек сам должен быть хозяином жизни, своей собственной судьбы, он должен уважать в себе личность или, как говорил Диккенс, свою "бессмертную природу".
Вот почему роман "Тяжелые времена" созвучен нашему времени, когда в мире идет борьба за настоящее счастье и гармоническое развитие человека, борьба против всех попыток подавить, унизить, опошлить его неповторимую индивидуальность.
Роман "Тяжелые времена" близок нам еще и потому, что гуманист Диккенс бездуховному миру "фактов" противопоставил живых людей - труппу бродячего цирка,- которые любят трудиться и умеют приносить радость другим. Наездникам и гимнастам, им часто грозит увечье, а то и смерть. Недаром дочь Слири, наездница Джозефина, уже в двенадцать лет со ставила завещание. Но этим людям помогают жить дружба, товарищество, желание помочь другому. Они трогательно любят маленькую Сесси и с тяжелым сердцем отпускают ее с Грэдграйндом, не желая мешать ее "благополучию". Жизненные правила Слири куда выше, достойнее и человечнее теории фактов и цифр. В этом убеждается и сам Грэдграйнд, когда его сына спасает от преследования не кто иной, как "циркач" Слири.
В отличие от других произведений Диккенса, "Тяжелые времена" не имеют даже "наполовину" счастливого конца, как "Барнеби Радж" или "Холодный дом". Из заключительных слов автора мы узнаем, что Сесси счастлива, но она единственная, кому повезло. Луиза потерпела крушение, мошенник Том окончил свои жалкие дни в больнице, погиб честный труженик Стивен, а Рейчел до конца дней обречена трудиться на Баундерби. Сам же Баундерби процветает, несмотря на неудачный брак и постыдное разоблачение: он вовсе не "родился в канаве"- его растила добрая мать, которая на скудные вдовьи гроши дала ему образование. Процветает и бывший первый ученик Битцер, твердо усвоивший золотое правило Грэдграйн да, что покупать надо по самой низкой цене, а продавать по самой высокой. Отправив родную мать в работный дом, он "продал" себя за выгодное местечко.
Правда, Грэдграйнд стал отзывчивее. Будучи членом парламента, этого "свалочного двора", по выражению Диккенса, он теперь пытается делать добро, но другие "мусорщики", заседающие в парламенте, не очень ему это позволяют...
Роман "Тяжелые времена" отличается от предыдущих своей необычайной краткостью и суровостью. Впрочем, ничего удиви тельного: таким и должен быть роман-приговор "тяжелому времени". Даже названия его частей - "Сев", "Жатва", "Сбор в житницы" - афористичны и придают роману железную логику библейской притчи. Томас Грэдграйнд посеял ветер и пожал бурю. Буржуазная Англия тоже пожнет бурю, если и дальше будет действовать "принуждением" и "насилием". А, как говорит рабочий Стивен Блэкпул, обращаясь к капиталисту Баундерби, "принуждение не поможет, насилие не поможет и оставить все как есть - тоже не поможет".
Нет, Томас Маколей не случайно все-таки назвал "Тяжелые времена" "угрюмым социализмом". Антибуржуазность романа несомненна, как несомненна вера Диккенса в народ, а значит, вера в то, что настанут иные времена - справедливости и счастья.