Диккенс не спешил приниматься за новый роман, хотя "Дэвид Копперфилд" был окончен и даже вышел отдельной книгой. Уже давно писателя занимает мысль об издании собственного литературно-художественного журнала. Журнал должен быть актуальным - в статьях, рецензиях, театральных заметках, письмах редактора к читателю он будет незамедлительно и горячо откликаться на события дня. Читателя надо развлекать, но при этом - постоянно воспитывать, давать на правление его мыслям и чувствам.
С марта 1850 года стал выходить еженедельник "Домашнее чтение", предназначенный "для назидания и развлечения читателей всех сословий". Диккенс привлекает в журнал все лучшие литературные силы, и в первую очередь - Элизабет Гаскелл. Диккенс очень ценит ее талант, чувствуя в нем что-то "свое", "родственное". Да и сама Элизабет Гаскелл ("Лили", как ее называют друзья), добрая, очаровательная, красивая (к тому же мать четырех дочерей), вызывает его глубокую симпатию, к которой, пожалуй, примешивается чуть-чуть влюбленности. Он пишет ей о целях и общественной роли "Домашнего чтения": "Главный замысел журнала - поднимать упавших и улучшать социальные условия жизни"*. Диккенс по-прежнему верит в могучую силу писательского слова, но при этом понимает, конечно, что только такое вмешательство в общественные дела недостаточно. Он надеется, что начавшееся промышленное процветание улучшит положение народа. Однако идет время, а лучше не становится. Он обвиняет в этом существующую систему власти, беспринципную парламентскую "игру". Он недоволен общественно-политической жизнью Англии. Обстановка в стране часто напоминает ему о Франции, какой она была перед революцией XVIII века. По аналогии он видит главное общественное зло в консерватизме, кастовой гордыне, антидемократизме английской наследственной знати, ее пренебрежении нуждами народа. Его сильнейший гнев вызывают все государственные учреждения, которые воплощают консерватизм, замкнутость, бездушие. В первую очередь это Канцлерский Суд - одна из высших судебных инстанций страны, торжественно именуемая Судом Справедливости. Его глава лорд-канцлер обязан был разбирать самые спорные и запутанные дела, доискиваться истины, исправлять судебные ошибки. В действительности делопроизводство в Канцлерском Суде происходило так мучительно долго, было осложнено всевозможными формальностями и крючкотворством и стоило так дорого, что Канцлерский Суд был воплощением волокиты, бюрократизма, жестокого равнодушия к тем, кто обращался сюда в надежде на справедливость. И весь свой талант сатирика Диккенс сосредоточил на изображении Канцлерского Суда.
* (The Nonesuch Dickens, v. II, 1850, Jan, 31 st.)
Читателя, который спешил ознакомиться с первым выпуском нового романа (1850-1853), поражало само название, необычное у Диккенса. Оно настраивало на мрачный лад*. Ведь читатель привык к занимательным, немного старомодным заглавиям вроде: "Жизнь и приключения" или "История жизни". Заглавие "Холодный дом" наводило на мысль о несчастьях, лишениях, одиночестве, и первые главы романа только подтверждали это впечатление.
* ("Холодный дом" - "Bleak House". Bleak - мрачный, пасмурный (англ.).)
Мрачный, ненастный день в Лондоне. Туман и грязь повсюду, но "сырой день всего сырее, и густой туман всего гуще, и грязные улицы всего грязнее", там, где "в самом сердце тумана восседает лорд верховный канцлер в своем Верховном Канцлерском Суде... И в самом непроглядном тумане, и в самой глубокой грязи и трясине невозможно так заплутаться и так увязнуть, как ныне плутает и вязнет перед лицом земли и неба Верховный Канцлерский Суд, этот зловреднейший из старых грешников"*. Из года в год растет "гора чепухи", в которой погрязли судейские чины и которая так не дешево стоит истцам и ответчикам,- все эти "иски, показания, свидетельства, апелляции, постановления, решения и отводы". Из года в год Канцлерский Суд мучает, ожесточает, разоряет, сводит с ума, убивает, толкает на путь порока тысячи людей. Давным-давно пережившая себя юридическая машина своевольно играет жизнью и смертью несчастных. Канцлерский Суд напоминает фантастического паука, раскинувшего свои сети. Он высасывает кровь из жертв, попавших в его паутину.
* (Т.17, с. 12)
Но устарел не только Канцлерский Суд. Устарело высшее общество. Это такой же "отмирающий мир, и порождения его болезненны, ибо в нем нечем дышать"*. Вот его гордость - сэр Лестер Дедлок**, баронет. Это еще лучший его представитель, он может любить бескорыстно и глубоко, как любит он свою жену, миледи Дедлок, но, подобно всему аристократическому обществу, сэр Дедлок закоснел в сословных предрассудках и не способен прислушаться к голосу разума. Он опора всего отжившего и, конечно, Канцлерского Суда. Он не имеет ничего против его бесконечных тяжб, например процесса "Джарндисы против Джарндисов", в котором миледи - одна из участниц. Конечно, процесс стоит уйму денег, но он "соответствует британскому духу и конституции", и возмущаться Канцлерским Судом "все равно, что подстрекать какого-нибудь простолюдина поднять где-нибудь восстание по примеру Уота Тайлера"***.
* (Т. 17, с. 96.)
** (От слов "dead" - "мертвый", "lock"- "замок" (англ.).)
*** (Т. 17, с. 96.)
Таким же мертвенным духом веет и от мрачной религиозной нетерпимости, ханжеского высокомерия и суровости, обрушивающихся на голову ни в чем не повинного ребенка только за то, что он рожден вне брака, как, например, героиня романа Эстер Саммерсон.
По счастью, в Эстер принял участие добрый мистер Джарндис, главный, но совершенно устранившийся от процесса истец. Он пожалел девочку, оставшуюся совсем одинокой после смерти тетки. Он отдал ее в хорошую частную школу, где все ее любят. Он пригласил ее затем компаньонкой к своей родственнице Аде Клэр, а кроме того, Эстер ведет хозяйство в его доме, который тоже называется "Холодным домом". Правда, весь быт этого дома вступает в противоречие с названием, чего нельзя сказать о жизни, идущей за его стенами. Она действительно мрачна, бесприютна, пронизана холодом безразличия и жестокости, которые источает Канцлерский Суд. А он все разбирает и разбирает нескончаемую, безнадежную тяжбу "Джарндисы против Джарндисов". Эта тяжба свела с ума старую мисс Флайт, некогда цветущую, беззаботную девушку. Процесс разорил и убил ее отца и брата, ее сестра пошла на улицу. Сама же мисс Флайт, теперь нищая и слабоумная, только что не умирает с голоду. Тяжба затягивает в свои сети и молодого Ричар да Карстона, жениха, а потом мужа Ады. Сначала процесс поманил его призрачной надеждой на богатое наследство: он не смог заняться каким-нибудь трудом, а все его небольшое со стояние, как и скромные средства Ады, ушло на ведение процесса. В конце концов было найдено завещание, по которому ему и Аде следовало получить большие деньги, но процесс шел так долго, что огромные судебные пошлины съели все наследство. Этого разочарования Ричард не вынес. Он умер, оставив Аду и будущего ребенка без средств к существованию, и, если бы не добрый мистер Джарндис, ей тоже грозила бы нищета.
Процесс сыграл разрушительную роль и в судьбе миледи Дедлок. Однажды, слушая доклад своего поверенного Талкингхорна, она обратила внимание на почерк, которым переписаны судебные бумаги, и не могла скрыть волнения. Бесстрастный, жестокий Талкингхорн, почуяв некую тайну, узнаёт, что нищий переписчик бумаг, скрывавшийся под именем Немо, не кто иной, как капитан Хоудон, отец ее незаконнорожденной дочери, которую под именем Эстер Саммерсон воспитала ее суровая сестра. Тайна миледи Дедлок, разоблачение тайны, последовавший за этим уход миледи из дома мужа и ее смерть - основная сюжетная нить романа.
Диккенс и прежде использовал как пружину действия тайну рождения - так было в "Оливере Твисте" и "Николасе Никльби". Мы долго не знаем всех обстоятельств происхождения малютки Нелл, а о Маркизе смутно догадываемся, что она, очевидно, внебрачная дочь Салли Брасс и Квилпа.
В романе "Холодный дом" тайна рождения Эстер Саммерсон - не личное обстоятельство. Разоблачение тайны - тоже следствие губительной власти Канцлерского Суда.
Канцлерский Суд - "сгусток" жестокости и безнадежности - превращается у Диккенса в символ социального зла. Бедным в этом романе противостоят не отдельные злодеи - Сквирс, Ральф Никльби, Квилп,- а целая система несправедливости. Поэтому Канцлерский Суд - сатира на все современное общество, враждебное человеку. Канцлерскому Суду под ведомственны отвратительные трущобы Одинокий Том. Некогда здесь был оживленный квартал, но процесс разорил его жителей. Теперь это мрачные, грязные развалины, где обитают самые обнищавшие и бесправные. Здесь живет мальчик-подметальщик улиц Джо. Он порождение того, что Диккенс с го речью называет "нежными законами Англии". Джо и другие бедняки напоминают Диккенсу животных, изнемогающих под непосильной тяжестью нищеты и невежества.
Однако Одинокий Том мстит за себя. Грабежи, разврат, болезни - вот его месть, и часто она поражает невинных. Так, Эстер Саммерсон дает приют больному Джо, заражается от него оспой и теряет прежнюю красоту. Джо, однако, в этом не виноват, виноваты те, кто допускает существование Одинокого Тома, а это опять-таки Канцлерский Суд и высшее общество, все эти лорды Кудлы, Будлы и Фудлы, а также господа Баффи, Ваффи, Паффи и Фаффи, представители двух партий. Они вечно заняты политической междоусобицей и совсем не думают о народе, как, кстати, и дамы-благотворительницы, занимающиеся "телескопической филантропией", вроде миссис Пардигл и миссис Джеллиби. Вместе с миссис Пардигл и ее детьми Эстер и Ада приходят в лачугу рабочего-кирпичника. Здесь царят нищета, грубость, болезни, а миссис Пардигл, на глазах у которой умирает ребенок, способна помочь лишь душеспасительной "книжицей" или прочесть отцу семейства лекцию о вреде пьянства. Но он грубо ее обрывает, с издевкой передразнивая ее манеру разговаривать с ним как с неразумным ребенком:
"Хватит таскаться ко мне без зова. Хватит травить меня, как зверя... Моя дочь стирает? Да, стирает. Поглядите на воду, понюхайте ее! Вот эту самую воду мы пьем. Нравится она вам или, может, лучше вместо нее пить джин? В доме у меня гряз но? Да, грязно, и не мудрено, что грязно, и не мудрено, что тут захворать недолго; и у нас было пятеро ребят, и все они помер ли еще грудными, да оно и лучше для них и для нас тоже. Читал ли я книжицу, что вы оставили? Нет, я не читал книжицы, что вы оставили. Здесь у нас никто читать не умеет, а хоть бы кто и умел, так мне она все равно ни к чему. Это книжонка для малых ребят, а я не ребенок" (Т. 17, с. 146.).
И с грустью думает Эстер о "железном барьере", который отделяет бедняков даже от нее, неимущей сироты, которая только волею случая получила образование и живет, ни в чем не нуждаясь.
А филантропку миссис Джеллиби отделяет от ее английской бедноты еще и океан. Все ее силы и внимание поглощены "африканским проектом", она заботится только о "благосостоянии" туземцев далекой колонии Бориобула-Гха и совершенно запустила собственное хозяйство. Объятая бесплодным миссионерским рвением, она словно не видит, что ее дети грязны, голодны и необразованны. Что же говорить о таких "туземцах", как Джо! Нет, он "не ягненок из стада миссис Джеллиби", так как не имеет ни малейшего отношения к Бориобула-Гха. Было бы гораздо лучше и для Джо и для самого общества, если бы оно перестало заниматься "телескопической филантропией" в колониях и постаралось бы облегчить существование таких, как Джо, говорит Диккенс.
У английской буржуазии, обладавшей огромными "заморскими" территориями, вошла в поговорку фраза: "Солнце ни когда не закатывается в британских владениях". Диккенс, однако, не склонен гордиться этим обстоятельством. Нет, пусть лучше солнце иногда заходит в английских колониях (иначе говоря, пусть у Англии будет поменьше колоний), но лишь бы оно не освещало такого позорного зрелища, как трущобы Одинокий Том.
Цивилизация "хвастливого острова" - так Диккенс называет Англию - основана на "варварстве". Она развивается потому, что есть тысячи Джо, которых общество ставит в нечеловеческие условия. Джо с самого рождения и до последнего часа - вне закона. У него много врагов, но главный враг - общество, которое олицетворяет полицейский, от него Джо нет покоя ни днем, ни ночью. Джо внушает подозрения, его ото всюду гонят, приказывая "проходить" и "не задерживаться": а вдруг он замыслил недоброе.
Но куда ему идти?
"Насчет этого мне ничего не приказано,- отвечает квартальный. - Мне приказано, чтобы этот мальчишка не задержиался на одном месте".
Конечно, "великие светила", направляющие ход общественной жизни, не желают, чтобы Джо ушел "совсем": Джо и сотни тысяч таких, как он,- основа благополучия и блеска "великих светил". Но пусть он пребывает в невежестве и бедности, пусть будет доволен своей участью и не мечтает о лучшем. Так удобнее и спокойнее для тех, кто ничего не хочет менять в общественном порядке. Общество разобщено, констатирует Диккенс, а классы враждебны друг другу. Бесконечно далек богатый сэр Лестер от нищего подметальщика улиц, а миледи Дедлок, хотя и прибегает к его помощи, когда ей нужно разыскать могилу Хоудона, не может скрыть отвращения при виде Джо.
Еще никогда Диккенс так близко не подходил к пониманию причин общественного неравенства, нищеты народа, его угнетения. И смерть Джо - обвинение этому общественному по рядку.
Диккенс не раз, как мы знаем, показывал читателю смерть ребенка или подростка. Смайка сгубила жестокость Ральфа Никльби и Сквирсов. Малютку Нелл убили болезнь и лишения. Поль - жертва эгоизма и коммерческого честолюбия богатого отца. Но Смайк умирает на руках Николаса, и память его священна. Нелли безболезненно угасает в тихом пристанище, и смерть ее горько печалит друзей. Поль уходит, окруженный заботой и комфортом, около - любящая и любимая сестра.
Джо погибает потому, что общество обрекло его на голод, болезни, бесприютность, невежество, гонения. Умирает он в чулане чужого дома, на чужом тюфяке, и, хотя рядом добрые люди, он никому не нужен, его никто не любит. И торжественно, горестно, гневно возвещает Диккенс об этой смерти тем, кто в ней виноват:
"Умер, ваше величество! Умер, милорды и джентльмены. Умер, вы, преподобные и неподобные служители всех культов. Умер, вы, люди. И так умирают вокруг вас каждый день" (Т. 18, с. 283.).
Ни в каком другом романе Диккенс еще не утверждал так страстно и непримиримо права детей и нигде так резко не высказывал своего убеждения: в плохо, несправедливо устроен ном обществе больше всех страдают дети бедняков.
Верит ли Диккенс по-прежнему в "благожелательность" высших и "преданность" низших? Нет, эта вера рухнула. В чем же тогда спасение Англии? Может быть, все-таки в бурном промышленном развитии? Может быть, в добрых хозяевах-фабрикантах вроде энергичного мистера Раунсуэлла, победившего на выборах в парламент сэра Лестера? Да, Диккенс питает некоторые надежды на мистеров раунсуэллов: побольше бы таких процветающих заботливых промышленников. Однако мы не видим мистера Раунсуэлла "в деле" и не знаем, как выражается его забота о рабочих. Впрочем, не удивительно: ведь в жизни раунсуэллов что-то не наблюдалось.
Для чего же тогда живет человек, что его ждет в будущем, на что он может надеяться?
Отвергая "оптовую" благотворительность дам-филантропок, Диккенс верит в эффективность индивидуального, посильного добра. Добро - вот смысл жизни. Помощь человеку - вот ее оправдание. Пусть каждый, как добрая и самоотверженная Эстер, делает все, чтобы "предотвратить падение слабых".
Кстати, Эстер - один из удачных женских образов Диккенса. Удачный, может быть, потому, что она полна той "любовной человечности", которая выражается просто, активно, искренне. Эстер помогает Джо, утешает несчастную жену кирпичника, плачущую над мертвым ребенком; она шьет приданое Кедди Джеллиби, так как миссис Джеллиби нет дела до свадьбы дочери. Эстер выхаживает свою маленькую горничную, девочку Чарли, тоже заразившуюся оспой от Джо. Она и ми стер Джарндис добры к мисс Флайт, и благодаря им старушка больше не голодает. Выйдя замуж за доктора Аллена Вудкорта, Эстер уезжает с ним в йоркширский городок, где ее мужа ждет благородное поприще врача бедноты, а ее - роль его помощницы.
Но ведь этого мало, мало! Такое посильное добро не спасло от смерти даже одного Джо, а их сотни тысяч!
Вот почему "Холодный дом" - мрачный роман. Мрачна сама действительность. Тени сгущаются. Конечно, уничтожить веру Диккенса в конечное торжество добра эти тени социально го зла не могут. Тем и силен его гуманизм: зло не будет существовать вечно - Диккенс в этом уверен. В самом себе зло несет отрицание и так же в конце концов уничтожится от "самовозгорания", как дряхлый старьевщик Крук, прозванный "лордом-канцлером". А пока надо делать добро, осмысленно и плодотворно работать на благо людей. Этой надеждой Диккенс открывает 50-е годы - время создания своих зрелых, замечательных социальных романов.