Но как ни приятно было наслаждаться радостями жизни в идиллической, патриархальной стране Дингли-Делл, Чарльз Диккенс знал: Англия 30-х годов совсем на нее не похожа. В 1834 году был принят закон о призрении бедных. Если раньше забота о бедняке лежала на его церковном приходе, который иногда помогал ему съестными припасами или деньгами, то теперь английская буржуазия решила, что старый закон "тормозит накопление капиталов". У нового закона было "научное обоснование"-"теория народонаселения" священника Мальтуса, который считал, что нужда и безнравственность вечны, так как в мире существует избыточное население. Он даже рисовал аллегорическую кар тину: бедняк садится за накрытый к обеду стол "природы" и не находит для себя "свободного прибора". "Природа" заставляет его уйти, потому что он - "незваный гость" общества.
Итак, английская буржуазия объявляла войну трудящимся, она обрекала их на непосильный труд и безвременную смерть. По новому закону безработных и обнищавших направляли в работные дома. Дети разлучались с родителями, мужья - с женами. Скудная пища, бесчеловечные надзиратели, холод, грязь, болезни делали свое дело: обитатели работного дома долго в нем не задерживались. Они умирали, уступая вновь прибывшим свое место в "раю из кирпича и известки". Так Диккенс называет работный дом, который с негодованием и болью сердечной изобразил в "Приключениях Оливера Твиста" (1837-1839).
Работать над новым романом он начал тогда, когда мистер Пиквик и Сэм Уэллер еще только подумывали о домике близ Лондона. И как не похож их мирный, приветливый коттедж на мрачный, унылый работный дом, где родился Оливер Твист и умерла его мать!
Безвестного сироту ожидала жалкая участь "смиренного голодного бедняка, проходящего свой жизненный путь под градом ударов и пощечин, презираемого всеми и нигде не встречающего жалости"*. Но случилось неожиданное. Однажды маленький голодный мальчик протянул пустую миску толстому (но, увы, не добродушному) повару и тихо сказал: "Простите, сэр, я хочу еще". Для того чтобы сказать эти простые слова, ему потребовалось огромное мужество. Надо было преодолеть страх и приниженность. А главное - слабый мальчик осмелился нарушить "закон" покорности и молчаливого согласия умирать голодной смертью. Вы знаете, наверное, что за этим последовало.
* (Т. 4, с. 25.)
От "бунтовщика" Оливера Твиста быстро отделались, сплавив его в ученики к гробовщику. Но и здесь Оливер взбунтовался, уже по-настоящему, когда оскорбили его достоинство и память умершей матери. Защитив свою честь, он почувствовал себя человеком. Теперь и голодная смерть не так страшна, как издевательства. И Оливер с жалким узелком белья и черствой коркой хлеба бежит в Лондон. Судьба в лице любителя чужих карманов Ловкого Плута привела Оливера в воровской притон, где царит старый проходимец Феджин. И много невзгод, обид, несправедливости пришлось еще вынести Оливеру, прежде чем ему улыбнулось счастье и он нашел верных друзей, узнал, кто его родные, обрел сестру в кроткой, ласковой Роз Мэйли, а в добрейшем мистере Браунлоу - второго отца.
На первый взгляд роман Диккенса мог ввести в заблуждение своей приключенческо-детективной фабулой. Много тогда выходило романов, авторы которых избирали криминальный сюжет, героем делали ловкого "рыцаря большой дороги", а то и целую шайку грабителей. Как правило, то были развеселые, богатые и удачливые джентльмены в модных жилетах. И невольно читатель думал: если жуликам живется привольно и легко даже в тюрьмах, то, наверное, в таком обществе, в такой стране всем хорошо живется.
На самом деле эти романы, составившие целый "ньюгетский" жанр (по названию лондонской уголовной тюрьмы Ньюгет), утаивали правду о тех, кто оказывался на "дне" жизни. О тех, кто влачил жалкое существование в грязных трущобах, отчаянно бедствовал и постепенно становился на путь преступления. Не из романтической прихоти и не из склонности к модным жилетам, а по грубой, жестокой необходимости.
Нет, молодого писателя Диккенса заботило совсем другое. Он хотел, как писал о том в предисловии к следующему изданию "Оливера Твиста", сказать "суровую правду" о жизни обитателей трущоб. Он создавал роман социальный.
...Испитые лица бедняков, их ветхие жилища, постоянный голод, безнадежность. Еще до побега в Лондон, вместе с хозяином, получившим заказ на жалкие похороны, Оливер попадает в дом, куда пришла смерть. Холодный очаг, оборванные дети, обезумевший от горя отец и мать, которую, по его словам, "уморили голодом". Создается впечатление, что у бедняков один путь - умирать или красть. А вот урок "политической философии", который красноречивый Ловкий Плут преподает "желторотому" Оливеру Твисту, рассказывая о "каменном кувшине" (тюрьме) и ступальном колесе.
На гравюрах начала XIX века можно видеть огромные деревянные, состоящие из ступенек валы, приводившие в движение фабричные машины. Вертеться эти валы заставляли рабочие, медленно переступая со ступеньки на ступеньку. Были такие ступальные колеса и в тюрьмах. Вот почему Ловкий Плут, желая узнать, не побывал ли Оливер в тюрьме, спрашивает, не работал ли он на ступальном колесе. Тогда же Плут глубокомысленно замечает: "И чем лучше оно работает, тем хуже приходится людям, потому что, если людям хорошо живется, для него не найти рабочих..."*. Так Диккенс утверждает, что между преступлением и условиями жизни обездоленных прямая связь. Само общество в романе - огромный механизм. Его приводят в движение "колеса" подневольного труда, нищеты, бесправия. И бесправие - не меньшее зло, чем нищета.
* (Т. 4, с. 74.)
Раз буржуазия объявляет войну народу, то все ее законы защищают богатых от бедных. Поэтому она издает закон о работных домах и закон против бродяг, нищих и бесприютных (вспомним, как голодный Оливер, бредущий в Лондон, не решается просить кусок хлеба из боязни, что его аресту ют за нищенство).
Машина правосудия безжалостна, конечно, прежде всего к беднякам. Если судья мистер Фэнг нагло разговаривает с состоятельным мистером Браунлоу, то не удивительно, что он чуть не отправил в тюрьму бедняка Оливера, даже не потрудившись выслушать его. А разве такая судебная процедура - исключение? Вовсе нет, горько размышляет Диккенс, в судах "ежедневно разыгрываются фантастические сцены"* беззакония и страдают невинные.
* (Т. 4, с. 98.)
Свой новый роман Чарльз Диккенс писал, четко наметив цель. Смысл "суровой правды" в том и заключался, чтобы отвратить человека от зла и преступления. Диккенс ненавидит нищету, в том числе нищету духа - невежество, и готов сделать все, чтобы их не было. Но каким образом? Он уже не раз задает себе этот вопрос, и вопрос далеко не праздный. В Англии зрело недовольство. В стране начиналось народное движение, которое вошло в историю под названием чартизма. То было "первое широкое, действительно массовое, политически оформленное, пролетарски-революционное движение"*. Рабочие начинали понимать, что у них есть свои цели в классовой борьбе, что им не "по пути" с буржуазией. Свои политические требования английские рабочие изложили в особом документе- "чартер"**, который был составлен в 1838 году, а через год рассмотрен и отвергнут парламентом. Петиция требовала улучшить условия жизни. Мириться с бедностью и бесправием народ больше не хотел.
* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, с. 305.)
** (То есть "хартия" - программа, петиция.)
Роман Диккенса "Оливер Твист" не только говорил правду об этом бедственном положении, но обличал "дурное общественное устройство"*. Писатель Диккенс выступал не только как моралист, желающий исправления нравов, но с критикой социального порядка. И в то же время он убежден, что благодетельные перемены должны исходить от "образованных" классов. Он - за реформы. Общественное устройство должно остаться прежним, зло и противоречия исчезнуть. Реформы дадут постоянную работу труженикам и обязательное начальное образование всем детям. Те, кто наверху, должны позаботиться о бедняках так, как добрый мистер Браунлоу заботится о бедняге Оливере. Доброта с одной стороны вызовет желание "быть хорошим" и преданность - с другой. Таковы отношения Оливера и его покровителя. Таким Диккенсу рисовался идеал общественных отношений (вспомним Дингли-Делл); он жаждет классовой "гармонии", верит в возможность "сердечного согласия" между классами. А его правдивый талант свидетельствует иное. Люди, наделенные властью,- эгоисты и корыстолюбцы, неспособные понять интересы народа. Не могут переродиться такие черствые ничтожества, как попечитель работного дома, джентльмен в белом жилете, или приходский надзиратель Бамбл. И здесь на помощь Диккенсу-реалисту приходит Диккенс-романтик. В "Пиквикском клубе" он рисовал идеальный Дингли-Делл. В "Оливере Твисте" сказочен сам герой. Он как магнитная стрелка тянется к полюсу добра, участия, дружбы, а противоположный полюс, где зло, преступление и бесчестье, бессилен перед ним. Чарльз Диккенс, которому известно, как уродуют человека бедность, страх и постоянное унижение, сознательно делает своего маленького Оливера воплощением чистоты, которую нельзя запятнать. И добро торжествует в "Оливере Твисте" совсем как в сказке: злодеи терпят поражение, а честный, милый Оливер находит счастье и благополучие.
* (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VIII. М., 1955, с. 185.)
Но благородный, хороший Оливер погиб бы без помощи Нэнси. Образ этой девушки не слишком понравился критикам. Они нашли, что Нэнси недостаточно "правдоподобна". Такие упреки раздражают молодого писателя. Он уже слышал их в связи с мистером Пиквиком. Он слышит их опять, и в предисловии к первому цельному* изданию романа Диккенс скажет, что Нэнси - "сама правда". Так же считал и его будущий близкий друг писатель Уилки Коллинз. Он говорил Диккенсу, что это самый верный женский характер из всех им созданных.
* ("Оливер Твист" печатался сначала выпусками в журнале "Смесь Бентли".)
И действительно, молодому писателю удается показать диалектику души этой униженной и оскорбленной обитательницы лондонского "дна". Та жизнь, которой живет Нэнси, могла бы сделать ее равнодушной, жестокой и грубой, как ее будущий убийца Сайкс. Да, она привыкла воровать, хитрить, обманывать. Беспросветная, унизительная жизнь - причина ее истерических припадков, за которыми следует тупое безразличие. Это она разыгрывает страшную "умилительную" встречу с "братцем" Ноли*, с помощью Сайкса похищает его и опять уводит в притон. Но именно Нэнси, узнав о подлом сговоре негодяя Монкса и Феджина, которые пытаются сделать Оливера вором, а затем привести его к подножию виселицы, именно Нэнси, презираемая даже ворами, становится спасительницей Оливера и, спасая его, погибает.
* (Сокращенное от "Оливер".)
Возможно, Диккенс считал, что погибнуть во имя чистоты и благородства другого - самое лучшее, что может сделать "падшее создание". Но читателю эта смерть кажется трагедией, он не может примириться с ней. Странно ему, что и Оливер не вспоминает о своей спасительнице после ее смерти. А ведь Оливер очень добр и отзывчив на малейшую ласку. Ведь благодарен он и предан другой девушке, Роз Мэйли, которая к нему тоже добра. Правда, надо учесть и то, что у самого Диккенса к Роз было особое отношение. В этой девушке он воплотил Мери Хогарт, которую так любил. Она была для него олицетворением очаровательной женственности, обаяния и преданности. Ее внезапная смерть глубоко потрясла Чарльза. Еще днем Мери была весела и здорова, а вечером, вернувшись из театра, занемогла и умерла от горячки - так тогда назывались многие непонятные и скоротечные болезни.
Описывая в "Оливере Твисте" болезнь Роз, Диккенс снова переживает горечь потери. Однако в романе Мери-Роз не умирает. Писатель оставил ее жить, тем самым как бы вырвав любимую "сестру" из небытия, дав ей возможность любить и смеяться на страницах своего романа.
Однако Роз "Оливера Твиста" скорее силуэт, силуэт изящный и прекрасный, но сердце читателя, помимо писательской воли, тяготеет больше к Нэнси с ее неровным характером, растрепанными волосами, грязными чулками. Она - живая, настоящая.
Упрекали Диккенса и в том, что он очень сгустил краски, изобразив Сайкса законченным негодяем. Критикам да и буржуазной читающей публике больше понравился бы очередной "джентльмен удачи", галантный в обращении с прекрасным полом, или этакий романтический злодей с привлекательной, загадочной наружностью, каким явился Сайкс в современном английском киномюзикле "Оливер". Диккенс действительно хотел изобразить отпетого мерзавца, которого неминуемо ждет страшная участь. Но создается впечатление, что и Сайкс не сколько вырвался из воли писателя. Сайкс неплохой товарищ. Это он несет раненого Оливера, спасаясь от погони. И, вынужденный оставить его, все же укрывает мальчика потеплее, прежде чем бежать. А его мучительные блуждания после убийства Нэнси говорят о том, что он действительно страдает, чего нельзя сказать о другом злодее романа - Монксе.
С "Оливером Твистом" Диккенс выступил не только против ньюгетского жанра, но и против во многом устаревшей литературной традиции. Диккенсу не нравится шаблонный образ романтического отщепенца. Бледность лица, испепеляющий взор, бурнокипящие страсти - все эти порядком обветшавшие приметы он и высмеивает в Монксе, создавая образ не трагический, как это было у романтиков, а скорее карикатурный. И здесь Диккенс ведет спор с "утонченными вкусами" буржуа, который, не желая видеть картины подлинных, "прозаических" бедствий, требовал, чтобы искусство отвлекало его от повседневности в сферу "нездешних" вымыслов. "Удивительно, как отворачивается Добродетель от грязных чулок и как порок, сочетаясь с лентами и ярким нарядом, меняет... свое имя и становится романтикой"*,- пишет Диккенс.
* (Т. 4, с. 7.)
Конечно, в романе "Оливер Твист" тоже есть дань романтической традиции; достаточно вспомнить встречу Монкса с супругами Бамбл: мрачный, заброшенный дом на сваях, люк в полу - если крышку внезапно поднять, человек упадет в темную бурлящую реку. Все это так. Но вот Диккенс переходит к главной теме романа: противостояние добра и зла, бедности и черствости, бесправия и равнодушия, и под стать вопиющей обездоленности бедных возникают в романе реальные холодные и грязные лондонские улицы и всегда ненастная погода - та кой она, во всяком случае, кажется беднякам, у которых нет ни теплой одежды, ни веселого огонька в камине, ни хлеба.
"Оливер Твист" очень отличался от "Записок Пиквикского клуба". Первый роман написан смеющимся Диккенсом, второй - Диккенсом гневным. То, что Диккенс "отводил" из главного русла первого романа во вставные новеллы, стало центральной темой второго. И соответственно меняется тон повествования. Нет беспечного юмора и оптимизма "Пиквикского клуба", жадного интереса к жизни, полной неожиданностей, разумеется приятных. В "Оливере Твисте" добрый, веселый юмор уступил место мрачной иронии и сарказму.
Описывая в "Пиквикском клубе" сцену веселого свадебного завтрака, Диккенс говорит: "Расстанемся с нашим другом в одну из тех минут неомраченного счастья, которые, если мы будем их искать, скрашивают нашу преходящую жизнь. Есть темные тени на земле, но тем ярче кажется свет. Иные люди, подобно летучим мышам или совам, лучше видят в темноте, чем при свете. Мы, не наделенные такими органами зрения, предпочитаем бросить последний прощальный взгляд на воображаемых товарищей многих часов нашего одиночества в тот момент, когда на них падает яркий солнечный свет"*. В "Оли вере Твисте" даже картины счастья неярки: тучи рассеялись, ландшафт озарен, но это не веселое сияние утра, а свет уходящего дня. В "Записках Пиквикского клуба" Диккенс стремился убедить, что людей всегда нужно расценивать с лучшей стороны, но разве можно с этой меркой подходить к первой "воспитательнице" Оливера, миссис Мэнн? Диккенс язвительно называет ее "практическим философом" - она ухитряется из нищенской суммы, выделяемой на каждого ребенка, урвать большую часть для собственной пользы. Наверное, Диккенс вспоминает буржуазных экономистов, о которых Маркс говорил, что они с предельной точностью высчитали, сколько пищи в день нужно рабочей семье, и поднимают вопль по поводу "широкой" жизни английских рабочих.
* (Т. 3, с. 446-447.)
Диккенс "Оливера Твиста" сатирически высмеивает ханжей, лицемеров, снобов, которые, на практике применяя мальтузианство, сокращают "избыточное население" в работном доме.
"Члены... совета были очень мудрыми, проницательными философами, и когда они наконец обратили внимание на работный дом, они тотчас подметили то, чего никогда бы не обнаружили простые смертные, а именно: бедняки любили работный дом. Это было поистине место общественного увеселения для бедных классов: харчевня, где не нужно платить, даровой завтрак, обед, чай и ужин круглый год; рай из кирпича и известки, где всё игра и никакой работы! "Ого! - с глубокомысленным видом изрек совет.- Нам-то и надлежит навести порядок. Мы немедленно положим этому конец". И члены совета постановили, чтобы всем бедным людям был предоставлен выбор (так как, разумеется, они никого не хотели принуждать) либо медленно умирать голодной смертью в работном доме, либо быстро умереть вне его стен"(Т. 4, с. 23.).
Так Диккенс обнажает страшную, бесчеловечную суть за кона, создавшего "карательные учреждения для нищеты"(К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 23, с. 668.).
Если концовка "Записок" безоблачна, то об "Оливере Твисте" этого никак не скажешь. Читатель переворачивает последнюю страницу романа с грустным чувством. Он радуется за Оливера, но начинает понимать, что участи Ловкого Плута Оливер избежал по воле автора. Романтической вере в при рожденное, естественное благородство человека Диккенс дал одержать верх над реалистической логикой обстоятельств, которые должны были развратить или погубить главного героя.
Но книги имеют свои судьбы. Своя судьба и у этого диккенсовского романа, который, по свидетельству английских критиков, остается любимым романом народа. Причина этой особенной любви, очевидно, та, что поступки героя, все, что с ним происходит, должны вызывать симпатию именно "простого человека": и полное обид и лишений детство Оливера, и его благородство, и доброта, и порядочность, а главное, чем дол жен быть удовлетворен рядовой читатель,- то, что самой смелой и решительной оказывается самая униженная и самая бесправная.
Да, Оливер пронес свою совесть незапятнанной через все превратности судьбы. Ну, а Нэнси, узнавшая всю горечь жизни, выстрадала свою доброту и благородство и пожертвовала жизнью, чтобы спасти человека. Такие способные на подвиг натуры в конце концов побеждают. И, может быть, именно этот урок извлекает английский народ из "суровой правды", рассказанной Диккенсом.