Посмертный роман Диккенса "Тайна Эдвина Друда" (1870) в известной мере завершает линию детективного романа, начатую "Большими надеждами".
Роман посвящен раскрытию тайны убийства главного героя, Эдвина, которое было совершено одним из ближайших к нему людей, его дядей, Джоном Джаспером.
Как известно, роман Диккенсом не был закончен. Диккенс умер, написав примерно половину (или две трети) всего произведения. Никаких рукописных планов, названий глав или отдельных фрагментов незаконченной части не сохранилось. "Тайна Эдвина Друда" так и осталась тайной.
Читателю, увлекшемуся "Тайной Эдвина Друда", дано особенно остро почувствовать утрату великого писателя. Ибо, дочитав роман до того места, где он обрывается, читатель оказывается в роли султана, которого обманула прекрасная Шехеразада, оборвавшая нить своего повествования на самом страшном и интересном месте и не возвратившаяся ни в одну из последующих ночей.
Неоконченный детективный роман - это не просто неоконченный роман. Сюжет здесь не только не получает своего логического завершения, но лишен сердцевины, существа - разгадки. В то же время "Тайна Эдвина Друда" - одно из самых замечательных произведений Диккенса по глубине психологического рисунка.
В сюжетном отношении искусство автора заключается здесь в том, что он, иной раз намеренно запутывая читателя, все же множеством различных способов дает ему ключ к разгадке действительного положения вещей. Примерно в конце второй трети существующего отрывка читатель начинает понимать, куда клонится развязка. Как во всех произведениях подобного рода, читатель призван к напряженной работе ума, происходящей параллельно с развивающимися событиями. И когда произведение внезапно обрывается и работа насильственно прервана, то наличие собственного читательского решения проблемы почти что неизбежно.
Может быть, этим обстоятельством объясняется такое большое число появившихся "продолжений" "Тайны Эдвина Друда".
Ряд высказанных предположений сводится к тому, что Эдвин Друд на самом деле не был убит своим дядей, что ему, замурованному в склепе согласно первоначальному злодейскому замыслу, все же удалось спастись и что переодетый стариком неизвестный человек по имени Датчери и есть спасшийся герой, явившийся на место преступления, чтобы раскрыть тайну своего "убийства" и обнаружить преступника1. Особого внимания заслуживает фигура злодея Джона Джаспера, мрачного курильщика опиума, который охарактеризован чертами, заимствованными автором из сенсационной и готической литературы. Картины опьянения опиумом сближают этот роман с известной книгой де Квинси "Исповедь курильщика опиума".
1 (См. Andrew Lang, The Puzzle of Dickens's last Plot, London, 1905, p. 48)
"Тайна Эдвина Друда" намечает новые тенденции в творчестве Диккенса. Внимание писателя сосредоточено здесь на изощренном психологическом анализе. Вместе с тем интимное, "камерное" раскрытие изысканной, мрачно-психологической темы в известной мере указывает на интерес к болезненной психике, характерный для писателей конца XIX века.
Все это дает нам возможность сблизить роман Диккенса с произведениями детективного жанра, какими в Англии были романы Уилки Коллинза, Чарльза Рида и Конан-Дойла.
Подлинным создателем детективной новеллы, как известно, явился Эдгар По ("Убийства в улице Морг", "Тайна Мари Роже", "Украденное письмо", "Золотой жук" и др.).
Э. По создал не только жанр в его законченной форме, но подвел под него псевдонаучную (эстетическую и гносеологическую) теорию. Он сделал попытку поставить знак равенства между интересом к детективному жанру и интересом к аналитическому познанию.
"Как сильный физически человек радуется своей силе, прилагая ее к мускульным упражнениям, так аналитический ум торжествует, предаваясь распутывающей деятельности. Он охотно берется за самые тривиальные занятия, если только они дают ему возможность приложить к делу свои способности. Он радуется всяким загадкам, загвоздкам, иероглифам, обнаруживая при их разъяснении остроумие, которое простым смертным кажется сверхъестественным. Разгадки его, вытекающие из методического и обдуманного исследования, кажутся плодом вдохновения"1.
1 (Эдгар По, Убийства в улице Морг)
Показательна критика, с которой обрушился По (предсказавший, кстати, довольно запутанную развязку этого романа) на вышедшие в 1841 году первые выпуски "Барнаби Рэджа" Диккенса.
Основной упрек Диккенсу со стороны По - недостаточно полное подчинение всего действия романа главной интриге - разгадке преступления. Псевдоаналитический и "научный" метод По, естественно, радикально отличался от поэтически-живописного и в основе своей реалистического метода Диккенса, для которого техническая разгадка тайны никогда, даже в последнем романе, не могла быть самоцелью. Диккенса всегда интересовали и психологические и характерологические подробности, сопровождавшие преступление, не говоря уже о том, что самое преступление было для него только одним из элементов действия, развертывание которого служило более широкой задаче - характеристике общественной действительности. Диккенсовский метод вкрапливания криминальных мотивов в действие романа несколько ближе стоит к методу его современников - авторов "сенсационного" романа, какими были Бульвер-Литтон, Уилки Коллинз и Чарльз Рид, хотя и здесь реалистическая природа творчества Диккенса создает между ними принципиальное, качественное различие.
На пути развития детективного жанра возможны были различного рода смешанные, компромиссные формы и, в частности, психологически-детективный роман, к числу которых принадлежат романы современника и друга Диккенса Уилки Коллинза. Мнение о том, что Диккенс, под несомненным влиянием которого Коллинз находился в начале своего творчества, впоследствии из учителя превращается в ученика своего младшего товарища, хотя и преувеличено, но имеет известные основания.
Дело не только в том, что Диккенс в "Повести о двух городах" обработал сходную с Коллинзом тему. Гораздо важнее более органическое сходство с Коллинзом, которое ощущается в последующих трех романах Диккенса: "Большие надежды", "Наш общий друг", "Тайна Эдвина Друда".
Уилки Коллинз выступает в литературе как представитель "сенсационного" романа тайн с чрезвычайно запутанным действием, в котором любовная интрига переплетается с раскрытием страшного преступления и где все действие в целом окутано мистическим туманом, рассеивающимся лишь в конце произведения.
В романах "Женщина в белом" и "Лунный камень" привидения, предчувствия, переодевания, таинственные исчезновения и "воскрешения" фиктивных покойников - все это излюбленные аксессуары романов Коллинза, в той или иной мере воспринятые и Диккенсом. В особенности это можно сказать о "Тайне Эдвина Друда". Однако более широкая реалистическая основа творчества Диккенса явственно сказывается и здесь в способе разрешения "детективной темы". Диккенс ставит себе, так сказать, не чисто "технические" цели, он не только возбуждает "работу ума" в понимании Эдгара По, но и раскрывает психологию своих героев. Он дает не только историю преступления во всех его "технических" подробностях, не только устанавливает личность преступника, но и раскрывает сложную психологическую предысторию, которая у того же Коллинза, так же как, например, впоследствии у Конан-Дойла, обычно достаточно примитивна и малоинтересна.
Конан-Дойл чаще всего сводит причины преступления к простейшим мотивам - страх потерять наследство, месть за оскорбление и т. п. То же самое характеризует Уилки Коллинза в "Лунном камне". Но в романе психологическом, каким является роман Диккенса, герой приходит к мысли об убийстве благодаря сложному развитию и стечению ряда обстоятельств, которые, несомненно, интересуют и автора и читателя. Однако Диккенс приходит к этой сложности тоже не сразу.
Что касается чисто криминальной линии романа, то наличие ее в "Тайне Эдвина Друда", как уже говорилось, не является новостью, а подготовлено всем творческим развитием Диккенса, начиная с "Оливера Твиста", "Барнаби Рэджа", "Мартина Чезлуита" и кончая рассказом 1859 года "Затравленный", впервые напечатанным в одном из нью-йоркских журналов.
Герой этого рассказа, служащий общества по страхованию жизни, встречается с неким человеком, который убил одну из своих двух племянниц и теперь подготовляет медленное и коварное убийство второй1.
1 ("Hunted down", Reprinted Pieces and other Stories, Chapman and Hall)
Многое в его поведении и внешности как бы предвосхищает будущего героя Диккенса из "Тайны Эдвина Друда", Джона Джаспера.
В рассказе "Затравленный" Скилтон собирается отравить свою племянницу. Джаспер убивает своего племянника. Оба героя одеты в черное, первого из них можно принять за духовное лицо, второй им и является. Оба в совершенстве изучили искусство коварного притворства. Однако то, что у Джаспера скрыто под добродетельной личиной, там еще порой прорывается наружу. Кроме того, в рассказе с самого начала имеется "детектив", все время излагающий свои соображения и догадки, - в романе же этой роли нет. Ее выполняет пока сам читатель, и автор озабочен тем, чтобы не слишком облегчить ему эту задачу. Поэтому в рассказе многое сказано яснее, чем впоследствии в романе. Например, о характере героя, о характере его притворства, о способах разгадки его маскировки и т. д.
В скором времени к первоначальному замыслу автора прибавились дополнительные мотивы, которые должны были совсем по-иному окрасить произведение.
В журнале "Круглый год", выходившем под редакцией Диккенса, в августе 1869 года был напечатан рассказ без указания автора под названием "Испытание"1.
1 ("An Experience", - "All the Year Round", London, 1869, New Series, vol. II)
В этом рассказе немало мотивов, которые по отдельности могли быть использованы Диккенсом в его новом произведении (так, например, действие второй главы рассказа, так же как и в романе, происходит в старинном городке со множеством древних замков).
Но основной из них - это мотив обмана: женщина, притворяющаяся влюбленной, на самом деле с хладнокровным расчетом подготовляет убийство любящего ее человека. Здесь сочетается притворная нежность с жестокостью и коварством.
В первоначальном замысле "Эдвина Друда" существенную роль играла судьба юноши и девушки, которые были предназначены друг для друга волей родителей, но которые в жизни своей идут различными путями. Об этом Диккенс писал Форстеру в июле 1869 года. Однако, получив для журнала рассказ "Испытание", Диккенс меняет первоначальный чисто психологический замысел: у него появляется "новая, любопытная идея", которая, согласно разъяснениям Форстера, заключается в истории убийства дядей своего племянника.
Последние главы книги должны были составлять исповедь преступника, написанную им в тюрьме уже после того, как он был осужден. Далее Форстер излагает собственную концепцию сюжета, согласно которой Друд действительно был убит. Роза выходит замуж за Тартара, а Криспаркль женится на сестре Ландлесса. Однако никаких подтверждающих данных, исходящих от Диккенса, Форстер не приводит.
Позднейшие исследования показали, что если в начале работы над романом автор и намеревался закончить его в духе форстеровской концепции, то в дальнейшем он не отказался от своего морального замысла. Тем более что "воскрешение" Эдвина Друда отнюдь не противоречит основам диккенсовской поэтики.
Если, вступив на путь детективного романа, Диккенс отказался от изображения широкой картины общества, то он не отказался от своей моральной установки. Дру-ду, не совершившему никакого преступления, ни в чем не провинившемуся и никак не оскорбившему ничьего нравственного чувства, незачем было умирать. "Воскрешение" Друда находится в полном соответствии с этически окрашенным мировоззрением автора.
Большинство исследователей согласны в том, что таинственный человек с наклеенным седым париком, называющий себя Датчери и приехавший в Клойстергэм затем, чтобы следить за убийцей Друда - Джаспером, не кто иной, как спасшийся неведомыми путями сам Эдвин Друд1.
1 (Эту мысль разделяют Проктор, Эндрю Лэнг, Томас Форстер. К. Уолтере считает, что Датчери - это переодетая сестра Невиля, Елена Ландлесс)
Остановимся вкратце на соображениях однофамильца Джона Форстера Томаса Форстера1 поскольку они кажутся нам основательными. "Разумеется, никто из читателей не усомнится, - говорит Томас Форстер, - что Джаспер совершил преступление, а Невиль Ландлесс невинен. Тайна Эдвина Друда относится вовсе не к этому вопросу. Кажется, до некоторой степени она касается способа, каким Джаспер совершил свое темное дело, но если я не очень ошибаюсь, настоящее объяснение тайны должно было поражать гораздо сильнее, чем простое изложение образа действий Джаспера2.
1 (Они были напечатаны в журнале "Knowledge" за 1912 год. Мы используем русский перевод, помещенный в Собр. соч. Диккенса, изд-во "Просвещение", т. XXX)
2 (Ч. Диккенс, Собр. соч., т. XXX, стр. 389)
Далее Томас Форстер останавливается на плане убийства, как он представлялся Джасперу. Особенно важна глава двенадцатая, где описывается ночная экспедиция Джаспера с каменщиком Дордльсом к гробнице миссис Сапси, куда Джаспер собирается спрятать тело убитой им жертвы. Джаспер, напоив Дордльса смесью вина с опиумом, похищает у него ключ и обследует гробницу. Затем возвращает ключ на место. Томас Форстер отмечает также эпизод с негашеной известью, которую Джаспер думает использовать для уничтожения тела убитого, положенного в гробницу.
Далее очень важно появление мальчишки-посыльного, обычно загоняющего пьяного Дордльса камнями домой, а также рассказы Дордльса о страшных криках, которые он слышал однажды ночью в склепе.
Все эти подробности не только предвосхищают самое убийство, но также дают указание на возможность спасения героя, если он все же не был убит Джаспером, а только приведен в бесчувственное состояние.
Автор окружает тайной обстоятельства убийства, ограничиваясь лишь его последствиями и описанием страшной бури, разразившейся в роковую ночь. Само происшествие, восстановленное Томасом Форстером по догадкам, заключалось приблизительно в следующем:
"Я так понимаю, что Друд не убит, но жестоко пострадал. Он находится в неведении о том, что с ним было, и знает только, что Джаспер вдруг бросился на него с злодейским умыслом. По моему мнению, Друда спасли от смерти каменщик Дордльс и мальчишка, который побивал его камнями. Такое предположение согласовывалось бы и с манерою Диккенса и с его личным взглядом на предчувствия. Крик призрака, слышанный Дордльсом в ночь на рождество в предыдущем году почти в тот же час, когда предполагается, что Друд убит Джаспером, мог быть предвещанием. Диккенс нередко вводит в свои произведения подобные предвещания.
Занимаясь тем, что приличествовало времени года, Дордльс был вынужден скрыться в склепе. В склепе он опять слышит страшный крик, уже не призрачный теперь, а действительный, хотя и принимает его, пожалуй, за явление сверхъестественное. Но пробужденный потом метательными снарядами мальчика, он идет волей-неволей на поиски, и, посредством своего удивительного искусства отыскивать бренные останки старцев в замурованных гробницах, он узнает о присутствии тела в гробнице Сапси. Само собой, Друд спасен, если в нем еще сохранились признаки жизни"1.
1 (Ч. Диккенс, Собр. соч., т. XXX, стр. 409)
Согласно этой концепции, появление Датчери, юноши, переодетого стариком, поселившегося в городе через полгода после совершенного преступления, чтобы следить за Джаспером, не является странным. Датчери - это сам Эдвин Друд. Друд, спасенный Дордльсом, видится с Груджиусом, опекуном своей бывшей невесты, с которой он расстался накануне роковой ночи. Груджиус приезжает в Клойстергэм, уже зная о том, что виновен не Невиль (которого все подозревают в убийстве), а Джаспер. Датчери встречается со всеми теми, кто имел прямое или косвенное отношение к убийству: с Джаспером, Сапси, Дордльсом, мальчишкой; встречается он, наконец, и со старухой, снабжающей Джаспера опиумом, у которой он надеется узнать многое об ее клиенте. На этих встречах роман обрывается. Ненависть старухи к Джасперу и ее последние слова, что она знает Джаспера "лучше, чем все пасторы, взятые вместе", восприняты "стариком" как большая удача.
Дадим еще раз слово Томасу Форстеру:
"Если не в подробностях, то в общих чертах развязка очевидна. Старуха нашла способ так приготовлять опиум для Джаспера, что он описывает в своих видениях, как покушался на жизнь Эдвина, как опасно и отважно было путешествие через бездну, где один неверный шаг грозил гибелью. Она постепенно выведала бы у Джаспера все, что он должен был скрывать, и передала бы Эдвину Друду. Невинный на самом деле в убийстве Эдвина, хотя виновный в умысле убить его, Джаспер платится за все вследствие гибели Невиля Ландлесса. Вероятно, в одиночном заключении Джаспер оглядывается на собственную жизнь, подробно излагает историю своих искушений и злодеяний и кончает самоубийством, отравившись ядом"1.
1 (Ч. Диккенс, Собр. соч., т. XXX, стр. 417 - 418)
Соображения, высказанные Томасом Форстером, кажутся нам не лишенными основания, хотя они не исчерпывают всех тех возможностей, которые дает сохранившийся фрагмент романа. Однако для окончательной оценки и обсуждения возможных добавлений необходимо исходить из непосредственного анализа текста романа.
Роман начинается с описания видения, проносящегося в голове курильщика опиума. Это Джон Джаспер, регент соборного хора в Клойстергэме, будущий убийца. Сейчас он находится в лондонском притоне у отвратительной старухи, где предается вместе с нею и другими мрачными субъектами своему любимому занятию. А вечером того же дня он торопливо пробирается к алтарю, чтобы дирижировать церковным хором.
Таков Джон Джаспер, будущий убийца Эдвина Друда, своего племянника. Уже в первой главе имеются некоторые подробности, затрагивающие самые сокровенные черты характера этого человека и предвосхищающие некоторые моменты преступления.
Ясно, что Джон Джаспер в этот вечер уже задумал свое преступление. Но ему необходимо произвести некоторые опыты, чтобы убедиться, насколько он может положиться на действие опиума. Его опыт может иметь двоякую цель: во-первых, он должен убедиться, что человек, находящийся под действием наркотика, ничего не говорит о своих видениях, о своих мечтах. Если это так, то ему, Джону Джасперу, нечего бояться, что в один из подобных вечеров он разболтает кому-нибудь о своих намерениях или о совершенном преступлении. Во-вторых, ему важно узнать, будет ли что-нибудь ощущать или помнить его жертва (которую он собирается напоить до совершения убийства), в случае если покушение не удастся.
Естественно, что в первой главе об этих тайных намерениях Джаспера не сказано ничего. Показано только, как он наклоняется над старухой, тщетно пытаясь разобрать ее бормотание.
"- Не разберешь, - говорит он. Затем он набрасывается на китайца и, схватив его обеими руками за горло, энергично поворачивает на постели.
- Что ты говоришь?
Молчание.
- Не разберешь!
Он медленно освобождает горло китайца и, повернувшись к ласкару, сбрасывает его на пол. Ударившись, ласкар судорожно вскидывает туловище, принимает полусидячее положение, сверкает глазами, угрожающе размахивает руками и выхватывает из-за пояса призрачный нож. Теперь ясно, что старуха успела уже безопасности ради завладеть его ножом. Чуть-чуть очнувшаяся от шума, вскакивает и она и начинает уговаривать ласкара успокоиться. Еще мгновение, и они падают навзничь один возле другой.
Они много и долго бормочут, перебраниваются, но нет возможности разобраться в их речах. Отдельные слова хотя и произносятся довольно внятно, но и в них нет ни связи, ни смысла. Человек, внимательно наблюдавший всю эту сцену, с уверенной и мрачной улыбкой повторяет свое: "Не разберешь!"" (глава I).
Не есть ли эта сцена репетиция другой, более страшной, когда, точно так же, как он напал на китайца, Джон Джаспер нападет и на своего племянника и действительно убьет его? Не предуказан ли здесь не только самый факт убийства, но и способ его совершения? В дальнейшем мы убедимся не раз, что метод автора почти что целиком держится на такого рода предвосхищениях как целого происшествия, так и его отдельных подробностей. Не естественно ли предположить, что в вводной главе, сообщающей колорит всему повествованию, будут предвосхищены не столько отдельные детали, сколько самое событие в целом? В творчестве Диккенса мы имеем и другие примеры такого рода вводных глав: назовем хотя бы "Крошку Доррит" или "Нашего общего друга".
В "Крошке Доррит" описание Риго-Бландуа и Кава-гтто имеет прямое отношение к дальнейшему ходу событий. Но явление тюремщика с очаровательной девочкой на руках - разве оно по эмоциональному тону своемy символически не предвосхищает основную, ведущую ситуацию романа и две его наиболее значительные фифы - старика Доррита и его дочь Эми?
То же самое происходит в "Тайне Эдвина Друда". Читателя как бы приглашают забыть о том, что он знает страшном соборном регенте. Он снова видит Джаспера, но теперь уже глазами Эдвина Друда, который уверен, что дядя искренне любит его. Вот описание Джаспера в этом новом аспекте:
"Мистер Джаспер молодой человек, лет двадцати шести, смуглый, с густыми, лоснящимися, тщательно расчесанными волосами и бакенбардами. Он кажется старше своего возраста, как это часто бывает со смуглыми людьми. Его голос глубок и звучен, его лицо и фигура приятны, его манеры несколько угрюмы. Занимаемая им комната мрачна и неуютна; быть может, она-то и наложила свой отпечаток на хозяина. Большая часть комнаты в тени. Даже яркое солнце не может добраться до фортепьяно, стоящего в углублении, до груды нот на этажерке, до книжных полок по стенам, до незаконченного портрета, висящего над камином" (глава II).
Впрочем, мы очень скоро перестаем разделять убеждение Эдвина, будто дядя обожает его, и догадываемся, что он влюблен в невесту Друда Розу, портрет которой висит над камином. Роза и Эдвин предназначены друг для друга покойными родителями, их свадьба не за горами, и только с помощью преступления Джон Джаспер может разорвать связующие их узы. Такова истинная причина его ненависти к племяннику.
Разговор, который они ведут друг с другом в день рождения Розы, полон двойного значения. Дядя намекает племяннику, что на душе его далеко не так светло, как может показаться.
"Болтают, что в каждом доме есть замурованный скелет, а ты, Нэд, думал, что у меня нет такого скелета?" - говорит Джаспер (там же).
Его слова можно понять и фигурально (что в жизни его, на вид благополучной, есть тайное горе, которое гложет его), и буквально.
Нэд (Эдвин), конечно, понимает его фигурально, о чем свидетельствует его ответ, но в то же время насмешливый тон Джаспера говорит о том, что он-то осознает двусмысленность своего вопроса и что он намекал сейчас на возможность замуровать тело Эдвина в своей собственной квартире.
Только в этой связи становятся понятными последовавшие через некоторое время слова Джаспера: "Итак, я предупредил тебя", которые, конечно, кажутся Эдвину странными и требующими дополнительного разъяснения.
В следующей главе автор вводит нас в ситуацию, которая заинтересовала его прежде остальных: молодые люди, Роза и Эдвин, ощущают родительскую волю, согласно которой они завещаны друг другу, как насилие над их собственной волей. Они не любят друг друга - тема, невозможная у раннего Диккенса, где прелестная молодая девушка и очень милый молодой человек были необходимым и достаточным условием для того, чтобы составить взаимное счастье.
Отношения Розы и Эдвина вдвинуты в мрачную рамку окружающего их ландшафта: их встреча происходит на фоне соборных колоколен, монастырских стен и старых гробниц. Автор дает понять, что их разрыв недалек.
Однако, изображая, как герои его то дуются, то дразнят друг друга, автор не забывает затронуть и интересующую нас тему. Здесь впервые появляется намек на возможность счастливого исхода, на возможность спасения Эдвина Друда (если понимать разговор иносказательно).
Они говорят о будущности Эдвина, который собирается в качестве молодого инженера отправиться в Египет.
Но Роза заявляет, что она ненавидит пирамиды и ни за что не поедет с Эдвином: "Ах, боже мой! Послушали бы вы, что говорит об этих противных пирамидах мисс Твинклтон, и не стали бы спрашивать меня. Унылые старые гробницы! Изиды, ибисы, Хеопсы, фараоны... кому нужны они? Бельцони или кто-то другой был вытащен из пирамиды за ноги наполовину задохнувшимся. Все девицы говорят, что так ему и надо, что ему еще мало досталось" (глава III).
Они снова ссорятся, и Роза вновь повторяет: "А Бельцони... Он, надеюсь, умер уже или скоро умрет. И какое вам дело до того, что его вытащили за ноги и что он чуть-чуть не задохся?".
Трудно представить себе, чтобы автор случайно дважды вложил в уста своей героини жестокие слова о судьбе Бельцони. Сама того не ведая, она предсказывает один из возможных вариантов судьбы Друда.
Дальнейшие главы романа посвящены всесторонней подготовке убийства: знакомству Джаспера с каменщиком Дордльсом и обслуживающим его мальчишкой. Здесь впервые мы узнаем о том, что Дордльс способен обнаруживать наличие и местонахождение покойников (как он выражается - "старцев") посредством постукивания молотком по камням гробницы (таким образом мотивируется возможность в будущем обнаружить и тело Друда, в случае если Джасперу удастся спрятать его в гробнице Сапси). Джаспер, конечно, боится этого, отсюда его наводящий вопрос и опять-таки характерное непонимание Дордльса.
"- Нет ли чего нового в склепе? - спрашивает Джон Джаспер.
- То есть чего-нибудь старенького, - бормочет Дордльс. - Не такое место, чтобы там было что-нибудь новенькое" (глава V).
В дальнейшем даже показано, как это примерно могло бы произойти. Дордльс, демонстрируя Джасперу свое искусство, говорит:
"- Допустим, что здесь лежит миссис Сапси. (И дальше, обследуя молотком):
- Что-то между нами есть; наверное, ребята мистера Дордльса забросили сюда какую-нибудь дрянь".
Вообще с какого-то момента, когда способ, которым Джаспер собирается совершить преступление, можно считать выясненным для читателя, автор постепенно и тоже намеками начинает вводить в рассказ те силы, которые при соответствующем стечении обстоятельств могли бы привести либо к спасению, либо по крайней мере к обнаружению убитого. Первой такой возможностью и является способность Дордльса, не обследуя внутренности склепа, обнаруживать его содержимое (так, он, по-видимому, сумел бы узнать, что в гробнице Сапси находится не только тело покойной миссис Сапси, но и еще одно тело, то есть "нечто новое").
Второе явление, имеющее такой же смысл, - это мальчишка, приставленный для того, чтобы загонять пьяного Дордльса домой. Присутствие мальчишки, а в особенности его неожиданное появление в самые нежелательные моменты с первого раза приводит Джаспера в ярость. Вообще совершенно ясно, что этот мальчик в романе является активной силой, противодействующей Джасперу (что подтверждается его последующей, еще не совсем даже оправданной симпатией к "старику" Датчери). Очень важно также, что и Дордльс не особенно долюбливает Джаспера.
Нащупывая почву и подготовляя все технические условия для совершения убийства, Джаспер одновременно всеми средствами разжигает вражду между обоими молодыми людьми - Невилем и Эдвином (причина ее - внезапная страсть Невиля к Розе), ибо Джаспер рассчитывает, что на Невиля в первую очередь падет подозрение в убийстве. Напоив их своим снадобьем и искусно доведя их таким образом до бешенства, Джаспер, между прочим, лишний раз имеет случай проверить действие своего средства. Снова подчеркивается, что речь обоих юношей после выпитого вина стала "неразборчивой и бессвязной" (глава VIII).
Так мы подходим к самой важной главе романа - двенадцатой, где Джаспер проводит репетицию своего злодеяния: увлекает Дордльса к склепу, спаивает его до бесчувствия, забирает ключ (или, согласно другим гипотезам, перевозит туда известь и снимает слепок с ключа)1, обследует гробницу, возвращает ключ на место (Дордльс отчасти воспринимает эти действия, но думает, что это был сон). И снова появляется противный мальчишка, отплясывающий при лунном сиянии какой-то странный танец. Джаспер накидывается на него с намерением его поколотить, однако ему это не удается, так как его защищает Дордльс, причем и то и другое важно отметить для будущего.
1 (См. Andrew Lang, The Puzzle of Dickens's last Plot, London, 1905, p. 22)
Двенадцатая глава кончается следующим образом:
"Джаспер направляется к своему домику над воротами: и как все на свете приходит к концу, так приходит к концу и эта экспедиция, - на время".
Более определенного указания на то, что "экспедиция" в какой-то определенный момент будет возобновлена, нельзя было и ожидать.
Здесь пора сделать некоторые замечания о построении романа. В своей первой части он построен в виде ряда концентрических кругов, сужающихся по мере приближения к центральной точке - к убийству. Все эти круги более или менее повторяют или существенно затрагивают то, что должно произойти в роковую ночь, которая обойдена молчанием. Таким образом,некое весьма сконцентрированное, насыщенное действием событие оказывается разложенным на отдельные существенные элементы - намеки, которые заранее разбрасываются то здесь, то там по мере приближения к событию. Стоит собрать воедино, сопоставить, обобщить все эти разбросанные частицы будущего происшествия, и оно окажется более или менее точно описанным.
Мы вступаем в последний круг, непосредственно предшествующий убийству, - в главу четырнадцатую, где происходит еще один обед втроем (Джаспер, Невиль, Эдвин), после которого наступает роковая ночь. Характерно и название этой главы: "Когда встретятся опять эти трое?". Это значит, что они уже встречались однажды. Это значит, что они могут встретиться еще когда-нибудь, но уже совсем по-новому. Нет ли здесь намека на возможное спасение Эдвина?
Каким способом намеревается Джаспер убить свою жертву? То, что это должно произойти при содействии опиума, по-видимому, более или менее ясно. Но дальше? Вероятнее всего Джаспер собирается задушить Эдвина, как он уже однажды чуть не задушил китайца, курильщика опиума. Самый тип Джаспера, его коварство, необычайная, чудовищная, почти что сверхъестественная жестокость и способность к притворству заставляют вспомнить о таких персонажах современной Диккенсу литературы, как знаменитые представители секты душителей в романе Сю "Агасфер".
Кроме того, в решающей четырнадцатой главе особенно подчеркивается привычка Джаспера носить "черный длинный шарф", который должен "предохранить его от простуды", так как он ведь поет. Когда Джаспер в решительный день приближается к своему дому, где его, по-видимому, уже ждет Эдвин, он останавливается, развязывает шарф, снимает его и берет на руку.
"Его лицо в эту минуту сурово и мрачно". Много времени спустя, явившись к старухе, чтобы предаться своему любимому занятию, Джаспер уже оказывается без шарфа: когда ему душно, он развязывает "галстук" (глава XXIII, "the cravat"), в то время как до убийства речь шла о шарфе ("the scarf"), с которым (это подчеркивается) он никогда не расставался (глава XIV). После того как убийство совершилось, движение романа принимает несколько иное направление. До сих пор все было направлено на то, чтобы показать подготовку убийства. Теперь, с одной стороны, описываются основные последствия убийства, с другой - вносятся незаметные коррективы в прежний план.
В первой половине романа был показан только план преступления и возможные силы противодействия его выполнению. Сейчас речь идет о каком-то свершившемся факте. Что произошло на самом деле? Удалось ли Джасперу убить Эдвина? Если нет, то кто спас Эдвина? Картина усложняется, так как некоторые намеки сейчас не столько восполняют пробелы старого плана, сколько прямо противоречат ему. Из этих порой противоречивых коррективов постепенно должна сложиться реальная картина случившегося, так что развязка, по-видимому, должна была лишь окончательно подтвердить уже почти что известное. Однако роман обрывается там, где не только нет еще развязки, но где и процесс "внесения коррективов" (которые вносятся, конечно, тоже не прямо, а все тем же методом, казалось бы, случайных намеков и недоговоренностей) далеко еще не окончен. Отсюда колебания исследователей в толковании тех или иных подробностей и второстепенных фактов, даже при наличии более или менее единого мнения об общем смысле развязки.
Сейчас движение романа приобретает другое направление. С одной стороны, прослеживаются те пути, благодаря которым Джасперу удается оклеветать Невиля, на время бросить его в тюрьму, а затем, поскольку прямых улик не найдено, все же содействовать его моральному уничтожению. Невиль покидает город и поселяется в Лондоне, где ему подыскивает квартиру Груджиус. Груджиус, несомненно, знает больше остальных и имеет свои основания ненавидеть Джаспера.
Здесь-то и начинается новое движение романа, в какой-то мере соответствующее его первой части: если там был показан процесс подготовки преступления, то здесь изображается процесс его раскрытия.
Мы вступаем, таким образом, в детективный роман в узком смысле слова. Роль сыщика, лица, не замешанного в деле и в то же время посвятившего себя всецело раскрытию тайны, исполняет опекун Розы Груджиус.
Груджиус недаром поместил Невиля Ландлесса, отщепенца, находящегося под подозрением, против своего жилья. Он знает, что Джаспер будет наблюдать за ним. И, таким образом, ему, Груджиусу, в свою очередь, будет чрезвычайно удобно наблюдать за Джаспером. В то же время Груджиус (так же как Датчери) ради успеха дела до поры до времени хранит молчание о своих подозрениях, о которых и читателю сообщается лишь в очень скупых дозах и по косвенным поводам.
Когда Груджиус указывает Криспарклю на Джаспера, бродящего вокруг квартиры Невиля, он делает вид, что интерес его к Джасперу случаен. "Мне сегодня пришел в голову каприз за ним проследить", - объясняет он Криспарклю. Но интерес этот не случаен в жизни Груджиуса и не нов. Более того - у нас есть все основания предполагать, что выяснение интересующих его подробностей с некоторых пор стало основным содержанием его жизни. Когда Роза, бежавшая от преследований Джаспера из Клойстергэма, неожиданно появляется в квартире Груджиуса, она застает следующую картину:
"Ее опекун сидел на подоконнике открытого окна, а на столе, в самом дальнем углу комнаты, стояла лампа, прикрытая темным абажуром" (глава XXIII).
При этом он настолько увлечен своим занятием, что не слышит повторного стука Розы и замечает ее только в тот момент, когда она вплотную подходит к нему.
Таким образом, Груджиус является тем лицом, в руках которого сосредоточены многочисленные нити.
Во-первых, от Розы он знает о преступной любви Джаспера и его домогательствах; во-вторых, от Эдвина или Датчери, хотя и смутно, о подробностях самого преступления. Сейчас он следит за поведением Джаспера в отношении оклеветанного им Невиля, которое тоже в достаточной мере подозрительно. Есть все основания предполагать, что Груджиус должен был сыграть решающую роль в раскрытии преступления. Как объективный наблюдатель, кроме того, как человек скромный, солидный и честный, он как нельзя более подходит к тому, чтобы привести к юридической ясности то, что в умах его молодых друзей окружено мистическим туманом.
Вторая линия разысканий ведется Датчери. Датчери интересуется не общими психологическими предпосылками преступления (этим ведает Груджиус), а самими конкретными обстоятельствами, сопровождавшими убийство. Датчери поселяется в Клойстергэме не столько затем, чтобы следить за теперешним поведением Джаспера, сколько для того, чтобы обследовать место, где преступление было совершено, и восстановить его отдельные этапы. В этой связи совершенно естественны его прогулки и скитания вокруг соборных строений, его посещения гробницы миссис Сапси, его беседы с мальчишкой.
Теперь уже не Джаспер, а Датчери проделывает весь тот круг встреч, разговоров, мелких, но значительных происшествий, которые имели столь близкое касательство к убийству. Здесь-то и вносятся "коррективы" к плану, когда-то намечавшемуся Джаспером, с точки зрения того, как этот план был осуществлен в действительности. Здесь нужно еще больше вслушиваться в намеки и всматриваться в происходящее, чем раньше.
Датчери, расспросив трактирного слугу, направляется к собору, чтобы нанять себе квартиру. По дороге Датчери "заблудился" и стал "кружить около собора", что приводит его к столкновению с мальчишкой.
Естественно, что мальчик не узнает переодетого незнакомца, но Датчери его узнает.
Прислушаемся к их беседе.
Узнав от мальчика, как пройти к собору, Датчери протягивает ему шиллинг и говорит:
"- Смотри-ка. Ты мне должен половину.
- Врешь (говорит мальчик), я тебе ничего не должен. Я и вижу-то тебя в первый раз" (глава XVIII).
На одно мгновение создается впечатление, будто Датчери намекает на какую-то неизвестную нам встречу, когда он давал мальчишке какие-то деньги, часть которых тот "остался ему должен".
Но через мгновение подозрение читателя развеяно, - может быть, только до поры до времени? - словами Датчери, вносящими ясность в ставшую подозрительной ситуацию.
"Я говорю, что ты мне должен полшиллинга, потому что у меня нет в кармане шестипенсовика. В следующий раз, когда мне еще что-нибудь понадобится, ты мне окажешь услугу, и мы с тобой будем квиты".
Однако мы узнаем из этой беседы еще кое-что, чего не знали раньше. Показав Датчери, где находится жилище Джаспера, мальчишка предупреждает, что дальше не ступит ни шагу. Почему? Да потому, что он не желает, чтобы его хватали за шиворот, рвали на нем подтяжки и душили. И мальчишка клянется, что отомстит при помощи здоровенного камня (там же).
Это важный разговор, потому что в последней известной нам главе собеседники возвращаются к старым темам. Датчери говорит:
"- А все-таки мы с тобой большие друзья: ведь так?
- Еще бы.
- Я тебе простил долг еще в первый день своего приезда, да и потом тебе не раз перепадали от меня шестипенсовики; так ли я говорю?
- Верно! А самое главное - это что вы не дружите с Джаспером. С какой стати он меня хватал за шиворот?" (глава XXIII).
Снова в непосредственной близости два мотива: долг мальчика Датчери (Датчери своими словами восстанавливает двусмысленность, которую он было уничтожил в прошлый раз) и колотушки Джаспера. Если добавить к этому намеки в связи с прозвищем "Винкс" (wink - подмигивать, кивать), то похоже на то, что мальчишка, как Джаспер того и боялся, в какой-то мере сумел помешать его предприятию, призвав на помощь нежданных спасителей Друда1.
1 (В пользу такого предположения говорит и то обстоятельство, что в спасении Пипа от злодейского замысла Орлика на болотах тоже активную роль играет мальчишка - слуга Трэбба ("Большие надежды", глава LIII))
Однако пора вернуться к вопросу о том, кто же из действующих лиц романа скрывается под личиной старика Датчери?
Гипотеза о Датчери - Друде подверглась критике в работе английского исследователя Дж. К. Уолтерса1. Отвергнув другие возможные гипотезы (Баззард, Груджиус), как несостоятельные, Уолтере критикует и гипотезу о Датчери - Друде, главным образом, по двум линиям:
1 (J. Cuming Walters, Phases of Dickens, London, 1911, глава "The Last Mystery". Эта глава перепечатана в 27 томе Собр, соч. Диккенса (изд-во "Художественная литература", М. 1962) в качестве приложения к роману "Тайна Эдвина Друда")
1) Друд не стал бы рисковать без нужды, встречаясь с людьми, хорошо его знающими, так как они немедленно узнали бы его по фигуре, походке, манерам и голосу;
2) характер Друда, слабовольного, легковерного и т. д., никак не напоминает осмотрительного, энергичного, волевого Датчери1.
1 (См. стр. 616 указ, издания)
Возражения эти достаточно основательны, однако неубедительной кажется нам и выдвигаемая Уолтерсом мысль, что за Датчери скрывается сестра Невиля, Елена Ландлесс1.
1 (Подробно об этом см. стр. 621 и след. указ, издания)
В отличие от точки зрения, высказанной нами в первом издании этой книги, более естественным представлялось бы предположение, что за Датчери скрывается мистер Тартар.
Проследим некоторые мотивы, поддерживающие эту мысль.
Во-первых, внешность Тартара. Впервые он описан при встрече с Невилем на площадке лестницы перед обиталищем Невиля (глава XVII). Это "красивый человек с юношеским лицом, но более солидной фигурой, сильный, широкоплечий; лет двадцать восемь - тридцать". Автор особо отмечает густой загар на его лице, притом, однако, белый лоб и белизну шеи, виднеющейся из-под шейного платка, широкие виски, ярко-голубые глаза, пышные темные волосы (clustering brown hair)1, сверкающие в улыбке зубы.
1 (Эта последняя, очень существенная подробность по непонятным причинам выпала из русского перевода, помещенного в указ, издании (см. Ч. Диккенс, Собр. соч., т. 27, ид-во "Художественная литература", М. 1962, стр. 500))
Это своеобразие внешности легко объясняется в дальнейшем, поскольку выясняется, что незнакомец с юношеского возраста моряк, бывший лейтенант королевского военного флота, получивший наследство от дядюшки и недавно вышедший в отставку.
То, что он высокого роста, подтверждается его замечанием, что в своей новой квартире, в которой он поселился девять месяцев назад, он стукается головой о потолок (что ему очень приятно, так как это напоминает ему каюту его корабля).
То, что он смел и решителен, видно по тому, что он предпочитает перебраться из комнаты Невиля в свою собственную не обычным путем по лестнице, а через окно и по крыше.
Годится ли человек подобного рода для роли детектива, для встречи один на один с опаснейшим преступником? Думается, что годится.
И второй вопрос, уже забегая несколько вперед: годится ли этот самый человек на роль спасителя, если предположить, что он не только добровольный детектив, но и в какой-то момент спаситель Эдвина Друда? И на этот вопрос необходимо ответить утвердительно, тем более что в дальнейшем выясняется, что мистер Тартар некогда в юности учился в Клойстергэме и, будучи младшим соучеником Криспаркля, спас его, когда тот чуть не утонул во время купанья в реке.
Но вернемся к вопросу о внешности. Как должен загримироваться человек с внешностью мистера Тартара, чтобы труднее всего быть узнанным?
Прежде всего он должен изменить свой возраст, представившись старцем на отдыхе. Ему, тридцатилетнему человеку "с солидной фигурой", это, кстати, намного легче, чем было бы юному Эдвину, почти что мальчику, едва достигшему совершеннолетия, так же как стройной, гибкой, "пантерообразной" Елене Ландлесс.
Но что ему для этого следует замаскировать в первую очередь?
Свои пышные темные волосы (надев на них парик); свой белеющий лоб и белеющую шею, наконец - свои "широкие виски".
Следовательно, ему необходим прежде всего парик старца, причем парик основательных размеров, с развевающимися длинными космами, чтобы скрыть его несомненно большую и широкую голову. Одежда его должна быть плотно застегнутой, опять-таки чтобы не выделялась его белая шея (и он, как мы знаем, появляется в Клойстергэме в плотно облегающем синем сюртуке, застегнутом на все пуговицы).
Что ему при всем том труднее всего будет скрыть? Прежде всего его военную выправку, его прошлое военного моряка - и действительно, мистер Сапси при первой же встрече обращает на нее внимание (глава XVIII).
Но ему совершенно не нужно скрывать свой голос (который прежде всего должны были бы пытаться замаскировать как Эдвин Друд, так и Елена Ландлесс в роли Датчери), поскольку в возрасте взрослого человека он не бывал в Клойстергэме. Именно поэтому он с такой легкостью с первого же дня встречается с Джаспером и поселяется у четы Топов.
Далее, весьма естественно, что Тартару, опытному морскому волку, будет не слишком-то удобно поверх парика и своей собственной пышной шевелюры носить шляпу, в особенности в летнее время. Кроме того, как человек нештатский, он не привык носить шляпу в руке, а все время носит ее под мышкой, что дало Дж. К. Уол-терсу повод лишний раз утверждать, что это - Елена Ландлесс1. Однако где это видано, чтобы дамы XIX века носили шляпу под мышкой?
1 (См. стр. 622 указ, издания)
Присмотримся теперь к поведению Датчери в момент его первого появления в Клойстергэме (глава XVIII).
Что заказывает этот чужестранец в местной гостинице, прежде чем отправиться на поиски постоянного пристанища? Жареную камбалу, телячью котлетку и бутылку хереса (отнюдь не угощение для Елены Ландлесс, ослепительной красавицы и, хоть и дикарки, любящей переодевания в мужские одежды, но все же весьма женственной особы). Автор отмечает также, что у незнакомца была манера встряхивать своей седой гривой примерно так, как это делают собаки породы ньюфаундленд - снова отнюдь не дамский жест, тем менее подходящий для дамы, гибкостью и грацией движений напоминающей пантеру.
После того, как "старику" Датчери назвали квартиру соборного служащего мистера Топа и его супруги, сдающей часть квартиры внаем, он тотчас же отправляется к миссис Топ, с чем связана новая попытка Дж. К. Уолтерса доказать, что Датчери - женщина, которая прежде всего хочет поговорить именно с хозяйкой, а не с хозяином1.
1 (Стр. 630 - 631 указ, издания)
Но на самом деле это скорее первый намек на то, что Датчери, хотя и не будучи Эдвином Друдом, возможно, находится с ним в ближайшем контакте и поэтому спешит познакомиться именно с миссис Топ, поскольку та является не только супругой мистера Топа, но и кухаркой и экономкой Джаспера.
При всем том следует отметить, что с первого дня своего пребывания в Клойстергэме Датчери ведет себя как человек, знающий город и его обитателей либо по далеким воспоминаниям детства, либо понаслышке, по рассказам третьего лица. Когда мальчишка показывает ему дверь в жилище Джаспера, Датчери не в силах скрыть свою заинтересованность, которую проявлять было бы отнюдь не в его интересах.
Это также подробность, свидетельствующая как против концепции Эдвина - Датчери, так и против Елены - Датчери - им-то дверь в квартиру Джаспера была более чем знакома.
Также и в дальнейшем при встрече со старухой (глава XXIII) Датчери ведет себя так, как будто ему известны подробности встречи Эдвина с ней в роковую ночь лишь по рассказам: он меняется в лице только при упоминании об опиуме. Для Эдвина он реагирует на старуху особым образом слишком поздно - Эдвин узнал бы ее просто по виду, а для Елены Ландлесс - слишком рано, так как для нее было бы важнее более позднее прямое упоминание старухой имени Эдвина (Елена Ландлесс по ходу рассказа ничего не могла знать об истории с опиумом и о старухе).
Таким образом, остается предположить, что Эдвин жив и находится в контакте с третьим лицом, то есть с Тартаром.
Упомянем еще раз, что единственный, кого Датчери как бы узнает и с кем связан как будто какими-то прошлыми отношениями, это, как мы видели, мальчишка Депутат.
В какое-то неведомое нам посещение Тартаром Клой-стергэма у него могла быть встреча с мальчиком, весьма важная, связанная со спасением Друда. Недаром Датчери так часто возвращается в своих беседах с Депутатом о том, давал ли он ему деньги. Важно также, что, снимая комнату, Датчери предупреждает, что переедет лишь на другой день к вечеру, что свидетельствует о том, что он связан делами в другом месте, скорее всего в Лондоне.
Отметим кстати, что лишь в следующей, девятнадцатой главе сообщается о том, что Елена Ландлесс покинула женскую обитель, чтобы ехать в Лондон к брату (то есть уже после появления Датчери).
Затем следует свидание Розы с Джаспером, где злодей раскрывает свои преступные замыслы, и бегство Розы в Лондон, под защиту опекуна Груджиуса, где мы вновь встречаемся с мистером Тартаром (глава XXI). Эта встреча может лишь укрепить читателя в предположении, что Тартар и Датчери - одно лицо. Но пока здесь выясняется, что Тартар и Криспаркль - друзья детства и Криспаркль дает Тартару некоторые объяснения по поводу происходящего, а следовательно, и по поводу поведения Джаспера за последнее время. Тартар включен, таким образом, в план борьбы с Джаспером и одновременно узнает для себя много нового с дружественной стороны.
Однако некоторые новости о мистере Тартаре узнает и читатель: выясняется, что на Темзе у него стоит лодка, на которой и совершается затем восхитительная прогулка в обществе Розы и мистера Груджиуса. Но еще более интересно то, что у Тартара имеется подручный, мистер Лобли, который обычно занят присмотром за парусной яхтой, тоже собственностью мистера Тартара, находящейся ниже на реке, где-то возле Гринхайта (Greenhithe)1. Это очень важная подробность, если учесть, что и Рочестер (Клойстергэм) находится к юго-востоку от Лондона. Таким образом, у Тартара имеется еще третье пристанище (если предположить, что второе - это квартира, снятая им у миссис Топ), где он мог бы, предположим, прятать обнаруженного и спасенного им человека (Эдвина Друда). Во время каких-то своих путешествий на яхте в сопровождении симпатичного силача мистера Лобли Тартар вполне мог сыграть роль спасителя Эдвина. И почему бы ему не могло прийти в голову посетить водным путем старинный городок на реке, в котором он провел детство?
1 (Гринхайт, где находится яхта, стоит на Темзе, юго-восточнее Лондона, ближе к устью реки. Рочестер (Клойстергэм) - на реке Медуэй (Medway), впадающей в море несколько южнее устья Темзы. Путешествие речным путем, следовательно, неосуществимо, но оно вполне возможно (тем более не на лодке, а на парусной яхте) при условии выхода в море и должно отнять не более нескольких часов (около сорока км). Упоминание о парусной яхте имеет поэтому особо важное значение для дальнейших событий, вернее - для разгадки событий уже совершившихся, но оставшихся читателю неизвестными)
Однако здесь мы вступаем уже в область чистых догадок, впрочем, имеющих достаточное число "зацепок" в тексте сохранившейся части романа.
После счастливо проведенного дня Роза поселяется в Лондоне в доме миссис Билликин и проводит время в скучном обществе мисс Твинклтон. "Дни идут унылой чередой", - как говорит автор, и создается определенное впечатление, что мистера Тартара нет в городе. Иначе он, такой предприимчивый и так сильно влюбленный в Розу, уж наверное нашел бы способ с ней повидаться. А читатель тем временем вновь приглашается автором в Клойстергэм, где он вновь сталкивается с мистером Датчери и узнает о событиях, произошедших в последней из сохранившихся глав романа. Среди этих событий - уже упоминавшаяся встреча Датчери со старухой, после которой он возвращается к домику, где живет Джаспер, и обращает ("как моряк во время опасного плаванья" - снова морские ассоциации!) свой взор к этому "маяку" и "сквозь него еще куда-то дальше". Это место дало основание Дж. К. Уолтерсу утверждать, что Датчери именно и есть Елена, мечтающая о соединении с Криспарклем1. А почему не Тартар, мечтающий о соединении с Розой, которое может произойти лишь тогда, когда будет устранен Джаспер и когда, с другой стороны, тень погибшего Эдвина перестанет омрачать счастье Розы?2
1 (Стр. 631 указ, издания)
2 (Когда Роза впервые идет под руку с Тартаром к нему в гости, она, несмотря на радостное оживление, все же думает: "Бедный, бедный Эдди!" - весьма характерный, не случайный штрих (гласа XXI))
Остается сказать еще несколько слов о роли старухи в разоблачении преступлений Джаспера.
Старуха - это третий "детектив", работающий над разоблачением Джаспера. Старуха давно ненавидит Джаспера и, кроме того, давно подозревает его в чем-то. Некоторые исследователи объясняют это тем, что Джаспер был ее незаконным сыном, что она была брошена его отцом и перенесла свою обиду и ненависть на сына (Дж. К. Уолтере и др.).
Накануне убийства она встречается случайно с Эдвином и, получив от него деньги, сообщает ему, что некоему юноше, Нэду, грозит несчастье. Она не знает, что второе, уменьшительное имя Эдвина - Нэд. Вероятнее всего старуха подслушала это имя во время пьяного бормотания Джаспера. Но больше ей ничего не удалось выяснить. Она ставит перед собой цель - приготовить такой состав опиума, который заставит Джаспера не только бормотать отдельные намеки, но целиком рассказать о совершенном преступлении (вспомним вводную сцену романа).
Репетицию такого рода разоблачения представляет собой двадцать третья глава, где Джаспер впервые после долгого отсутствия появляется в притоне старухи, чтобы выкурить приготовленную ему трубку и предаться привычным видениям.
Эта глава дает более глубокое представление о характере Джаспера, чем все предыдущие. Здесь он снова тот самый извращенный злодей, который бросался душить и бить то одного, то другого из своих товарищей по курению. И в то же время старуха умеет выявлять слабые стороны этого человека.
Хотя противопоставление Джаспера и Розы идет еще от романтической эпохи ("демон" и ангелоподобное, невинное существо), характер Джаспера разработан автором на совершенно новых основаниях. Джаспер - не просто романтический злодей, злоба и жестокость которого питаются наличием в этом мире абстрактного "злого начала", принимающего то космические, то социальные формы (еще Риго-Бландуа вполне укладывался в такого рода концепцию злодея).
Автор переводит своего старинного, "готического" героя из обобщенного плана мистики и демонологии в план индивидуальной психопатологии. Джон Джаспер для него скорее клинический случай, чем олицетворение извечного мирового зла. Здесь сказалось влияние на Диккенса новой литературной эпохи, подходившей к явлениям не с точки зрения их обобщенно-символического, "мирового" значения, а в их конкретной эмпирической ограниченности. Но именно эта новая установка, с другой стороны, обязывала заменять общие формулы конкретным, психологическим углублением в данное явление, в данный характер.
Джон Джаспер неизмеримо реальнее, эмпирически правдоподобнее Риго-Бландуа, не говоря уже о каком-нибудь Ральфе Никльби. Джаспер - сложный психологический образ. Самыми скупыми средствами автор раскрывает перед нами различные двусмысленные стороны его существа.
Жизнь, которую Джаспер ведет на глазах своего племянника и других, является для него лишь призрачной жизнью. Он намекает Эдвину об этом в тот первый вечер, когда он считает, что "предупредил" его.
"Ты теперь знаешь, не правда ли, что даже захудалый, бедный органист, - говорит он, - запрятанный в свою нишу, может быть смущаем и честолюбием, и стремлением к чему-то вьгсшему, и беспокойством, и недовольством, и... мало ли еще чем" (глава II).
На самом деле Джаспер - садист и сластолюбец. Но его подлинная природа проявляется лишь в моменты опьянения, когда он находится под действием опиума. Его неудовлетворенная страсть к Розе и вечное сознание того, что самое существование Эдвина Друда является непреодолимым препятствием для его любви, приводят к тому, что его любовным мечтаниям, которым он предается в полубредовом состоянии, неминуемо предшествует такое же иллюзорное убийство, устранение соперника. Именно это объясняет Джаспер при своем последнем посещении старухи (напомним, что совершенное убийство он иносказательно, даже в момент бреда, именует "путешествием"):
"Да, я всегда, бывало, сначала совершал путешествие, а потом уже начинались другие видения: восхитительные пейзажи и великолепные процессии (тоже эвфемизм Джаспера. - Т. С.). Другие видения не могли наступить раньше, чем окончится путешествие. До этого момента ни для чего другого не оставалось места" (глава XXIII).
Датчери, открывший связь между старухой и Джаспером, имеет, следовательно, возможность присутствовать при решающем "сеансе" курения опиума, когда Джаспер наконец воспроизведет все подробности убийства.
Старуха доставляет, вероятно, и Груджиусу, как объективному свидетелю, случай подслушать и подсмотреть бред Джаспера, где он более явственно, чем в прошлый раз, повторяет все свои действия. Бред Джаспера и его рассказ подтверждают "сны" Эдвина (в доме Джаспера) и Дордльса (уже в гробнице). Джаспер схвачен и несет ответ перед судом, причем роль вещественных доказательств играют обрывки шарфа, хранящиеся у Эдвина (Груджиуса?), и кольцо Розы, переданное в свое время Эдвину Груджиусом и обнаруженное (в присутствии свидетелей?) в гробнице миссис Сапси.
Э. Лэнг досказывает историю до конца. Тартар женится на Розе, Елена выходит замуж за Криспаркля. Эдвин "слишком молод для женитьбы", и он отправляется в Египет, как собирался1.
1 (См. Andrey Lang, The Puzzle of Dickens's last Plot, London, 1905, pp. 72, 80)
Возможно, что в связи с первоначальным замыслом автор заставил бы преступника в тюрьме написать свое признание (по аналогии с "Исповедью курильщика опиума"), как это и предполагал Джон Форстер. Однако не слишком правдоподобно, чтобы такого злодея, как Джаспер, Диккенс заставил произносить покаянные речи.
Соприкосновение Диккенса в "Тайне Эдвина Друда" с де Квинси, с "сенсационным романом", означающее ослабление социально-реалистической направленности его творчества, не было случайным явлением. Этот поворот в творчестве Диккенса, частично наметившийся уже в "Больших надеждах" и в "Нашем общем друге", связан с эволюцией английского реализма на рубеже 60 - 70-х годов и отражает общее ослабление социально-критического духа английской литературы в этот период.
Диккенс, естественно, не мог полностью противостоять общей наметившейся тогда тенденции развития английской литературы, что привело к некоторому сужению проблематики и к появлению элементов "сенсационности", камерности и подчеркнутого психологизма в его произведениях.
Однако для творчества Диккенса в целом эти черты являются второстепенными и никак не определяют его основной характер как писателя. Для нас Диккенс остается крупнейшим реалистом, создателем грандиозных социальных романов, посвященных Англии середины XIX века.