Герои "Пиквикского клуба" путешествуют по современной Диккенсу Англии (начало их путешествия обозначено 1827 годом), но они могли бы совершить свое путешествие и по другой стране и в другое время. Это не значит, что Англия, по которой они разъезжают, охарактеризована не реалистически. Известно, что по этому роману можно составить целую энциклопедию дорожных экипажей и гостиниц и восстановить карту проезжих дорог Англии XIX столетия - настолько точно автор придерживается действительно существовавших вещей и мест. И все-таки "Пиквикский клуб" - утопия. Художественную силу этого романа составляют не эти абсолютно реалистические описания обстановки, а нечто находящееся в самих его героях, внутри их существа. Это те абстрактные, общечеловеческие, идеальные качества, которыми они отличаются от реальных, исторически определенных людей своей эпохи.
Фантастически добродушные и бескорыстные отношения "пиквикистов" друг к другу создают идиллию. А так как эта идиллия не может иметь никакой реальной точки опоры в действительности, то она в достаточной мере эфемерна.
Такой странствующей идиллией был и "Дон Кихот" Сервантеса. На сходство между Сервантесом и Диккенсом указывал еще Джон Форстер, но сходство между ними глубже, чем простое совпадение самого факта - путешествие хозяина со своим слугой, о котором Форстер говорит, - оно лежит в самом существе обоих произведений.
Изменились все внешние обстоятельства жизни: средства передвижения, платье, обстановка, характеры героев. Изменились и люди, окружающие героев. Но сохранилось основное противоречие: борьба человеческой доброты, благородства, понятых абстрактно, с обществом людей, погрязших в низменных интересах своего времени.
Характерно, что герои Диккенса бездомны, что они нигде не закрепляются. Они носят свою идиллию с собой, внутри себя, и нигде в реальном мире не могли бы найти себе пристанища, кроме столь же утопической и сказочной, как они сами, усадьбы мистера Уордля. Вспомним, что и Дон Кихота обыкновенно заманивали домой только хитростью, а однажды его даже увезли силком, запертым в клетке. Дома его ждали экономка и священник, ждала реальная жизнь, - и он боялся своего домашнего существования и ненавидел его.
Мистер Пиквик тоже неохотно едет домой. Дома его подстерегает миссис Бардль, намеревающаяся женить его на себе и тем самым закрепить за неким "реальным бытием". Подобно Дон Кихоту, мистера Пиквика тоже однажды везут в ящике-клетке на расправу (ипсуичский инцидент).
Мистер Тони Уэллер, другой идиллический герой, тоже не особенно счастлив в своей семейной жизни и чувствует себя свободным от домогательств симпатизирующих ему вдов лишь на козлах своей кареты.
Что же касается молодых людей - Сэма, Уинкля, Снодграсса, - то они женятся на столь же мифически прекрасных молодых девушках, как они сами, происходящих вдобавок из мифической усадьбы мистера Уордля. Таким образом, брак означает не гибель идиллии, а ее укрепление. Конец "Пиквикского клуба" несколько отличается от традиционных и ничего не говорящих "happy end'ов" в обычных "романах с хорошим концом", где соединение любящих происходило в результате сложных перипетий, обычно имеющих своей подоплекой неравенство сословий или состояний. В этих случаях "happy end" означал снятие (более или менее искусственное) неравенства, ликвидацию противоречий ради сохранения status quo буржуазного общества. Счастливый конец "Пиквикского клуба" имеет совсем иной смысл. Он означает, что счастье "пиквикистов" - эфемерное счастье "вне и поверх общества", - несмотря ни на что, все-таки победило.
Гуманизм Сервантеса был отсветом великой эпохи Возрождения. Гуманизм молодого Диккенса питается революционной мечтательностью XVIII столетия. В образах мистера Пиквика и его друзей еще раз вспыхнули надежды на человеческую гуманность и благородство, горевшие в сердцах таких людей, как Жан-Жак Руссо. Сейчас это были уже внеисторические, утопические требования, это были иллюзии, отжившие свой век в пределах буржуазного общества, иллюзии, которых не оправдывала современная Диккенсу практика истории.
Безнадежно эгоистическая природа буржуазного человека была вскрыта с беспощадной точностью. Это было уже то время, когда писал свои произведения Бальзак и когда сам Диккенс готов был изменить абстрактно-идеальной форме гуманизма ради более глубокого проникновения в исторические тенденции своей эпохи.
Поэтому, подобно Дон Кихоту у Сервантеса, мистер Пиквик смешон.
Он смешон, но он благороден, великодушен, прекрасен. Диккенсу совсем нет надобности настаивать на этих качествах в соответствующих формулировках. Да он и не очень часто говорит о них прямо - чаще всего наречиями. Так, например, когда мистер Уинкль по своей наивности предал и окончательно погубил мистера Пиквика на суде, упомянув о сомнительном приключении с "леди средних лет", первое обращение мистера Пиквика к несчастному характеризуется автором так: сказал мистер Пиквик мягко (mildly, глава XXXV). В то же время, когда все окружающие заискивают перед законодателем мод лордом Мутанхэдом, автор подчеркивает, что мистер Пиквик осведомляется о нем сухо (drily, там же). Первое означает, что мистер Пиквик склонен к всепрощению, второе - что он не склонен к преклонению перед сильными мира сего.
Но Диккенсу не было надобности даже этими немногими словами характеризовать благородство и прекраснодушие мистера Пиквика. Ему достаточно было под особым углом зрения показать его смехотворность с точки зрения существующих общепринятых норм здравого смысла. Юмор Диккенса сыграл здесь роль утверждающую, даже идеализирующую, а не разоблачающую.
"Пиквикисты" замечательны тем, что они ничего не умеют. Кстати, абсолютно ничего не умел и Дон Кихот, неумелым героем является и Гамлет у Шекспира.
Что же должен уметь человек? В этой характеристике нормы умения, принятой в данную эпоху, обычно и выступает критическая, сатирическая, разоблачающая сторона мировоззрения писателя. Его герой не умел не потому, что он вообще ничего не умеет, а потому, что он не умеет быть плохим, потому что нормы умения его времени - это подлые, низкие, жалкие нормы.
Гамлет, Вертер, Дон Кихот и мистер Пиквик - эти герои буржуазного общества, как бы воплотившие в себе его более или менее развитые противоречия, - это все люди неумелые, не приспособленные к требованиям своего времени. И в этом-то и состоит их идеальность. При этом степень их несоответствия требованиям действительности измеряется степенью неприятия их авторами существующего порядка вещей. Это может быть подлинно трагический конфликт ("Гамлет"). В "Дон Кихоте" конфликт разрешается трагикомически, а в "Пиквикском клубе", автор которого не ощутил еще в то время трагического разрыва своих идей и реальной жизни, он носит характер более или менее "чистой" комедии.
В "Пиквикском клубе" поставлена на карту всего-навсего утопическая, идиллическая свобода мистера Пиквика, которую может уничтожить любое, самое слабое соприкосновение с реальным миром. Поэтому мистеру Пиквику матримониальные покушения со стороны миссис Бардль столь же страшны, как трагическому герою страшен преследующий его злой рок. А отсюда конфликт мистера Пиквика со средой - конфликт комический. Реальный мир представляет для него океан мельчайших преследующих его опасностей, из которых каждая угрожает его эфемерному, сказочно беззаботному существованию.
Ибо счастье и самое существо мистера Пиквика составляет особого рода свобода - свобода от суровых законов действительности. Но это не та пресловутая абстрактная "свобода от действительности", которая характеризует, например, героев Шиллера и которая дается им ценою отказа от живой жизни вообще. Герои Диккенса, спасаясь от преследующих их законов сурового мира, отнюдь не отказываются от радостей бытия, Свои деяния они совершают во имя некоего не высказанного до конца, но все же вполне жизнерадостного идеала.
Если говорить точнее, то "пиквикисты" спасаются не от законов действительности вообще во имя некой наджизненной аскезы, а от законов буржуазной действительности, угнетающей, попирающей, уничтожающей человеческое достоинство и человеческую свободу.
Оттого-то они по всякому данному поводу и обнаруживают свою несостоятельность. В современном им обществе человек должен уметь лгать, красть, обманывать, крючкотворствовать, словом, отовсюду извлекать свою выгоду, всюду соблюдать свой материальный интерес. Человек должен быть таким хотя бы, как мистер Джингль, - до того как он раскаялся и стал хорошим. "Пиквикисты" же всего этого не умеют. Они попадают в смешные, нелепые, глупые положения. Но попадают они в эти положения именно благодаря своей честности, наивности, благодаря своему прекраснодушию.
Диккенс извлекает все художественные возможности из этого положения. "Пиквикистам" не везет не только в мире материальных интересов буржуазного общества, они вообще не дружат с вещами, они неловки.
Поэтому мистер Пиквик и мистер Уинкль не только не умеют обманывать на суде и попадают впросак по прихоти любого негодяя, но они также не умеют кататься на коньках, охотиться, играть в карты.
Иначе говоря, "пиквикисты" как образы традиционны - это постоянные комедийные типы неудачников. Но традиционность их расширена до возвышенного, идейного значения.
В людях, окружающих "пиквикистов", в комической форме обнажается их низменная, корыстная, животная природа. Несовершенства же самих "пиквикистов" проистекают не из их внутренних недостатков, а из недостатка в них дурных качеств. Поэтому и несовершенства их - безобидные несовершенства, вызывающие не негодование, а смех и одновременно умиление.
Нравственно "пиквикисты" всегда остаются победителями. Так, мистер Пиквик играет в карты с тремя сварливыми леди. Пока он играет, мы смеемся над тем, как он бесконечно размышляет над каждым ходом, так как он совершенно не умеет играть (глава XXXV). Но когда он кончил, мы очень довольны, что он своей неумелой игрой вовлек в проигрыш сердитую леди, свою партнершу, которая теперь бьется в истерике. А мистер Пиквик с самым беспечным видом отправляется домой - и мы желаем ему мирного отдохновения.
Поэтому неверно было бы считать, что юмор, комическое, если оно присуще герою, всегда означает снижение его образа. Во всяком случае, для Диккенса это было не так. Для Диккенса далеко не всякий комический выход из нормы означает снижение.
И происходит это потому, что демократ и гуманист Диккенс относится к самим этим нормам критически. И поэтому комическое выпадение из нормы нередко является для Диккенса основным и единственным способом выявления "прекрасной души". Комическое по форме совпадает с идеальным по содержанию, совпадает с протестом против самой этой нормы.
Приведем пример, относящийся, правда, не к самому мистеру Пиквику, а к отцу Сэма, Тони Уэллеру, извозчику, тоже принадлежащему к числу идеальных героев.
Мачеха Сэма оставила отцу с сыном завещание, где все деньги определила обоим (глава LV).
Интерес к завещанию, оставленному каким-либо богатым родственником, - мотив, весьма характерный для буржуазных героев Диккенса. Да и вообще это ходячий "разоблачительный" мотив реалистической литературы XVIII и XIX столетий. Как же обращается Тони Уэллер с завещанием своей супруги? Он его преспокойно собирается сжечь, потому что оно имеет отношение только к ним обоим, к сыну и к отцу, зачем же его сохранять? Между ними ведь не может возникнуть никаких недоразумений. Наивность Тони Уэллера смешна, и мы смеемся над ним, так же как смеется Сэм, более искушенный в практических делах, чем его родитель, и знающий, что завещание миссис Уэллер совершенно необходимо для производства ряда формальностей, без которых им не видать ее денег, несмотря на добрую волю покойницы. Но в то же время мы умиляемся, ибо сквозь этот смешной, нелепый, несообразный поступок просвечивает вся неискушенная честность мистера Уэллера.
Таким образом, эта комическая ситуация имеет две стороны: одна сторона - мистер Уэллер смешон в своей наивности; но есть и другая сторона, совершенно с ней слитная, - мистер Уэллер рассуждает просто и очень справедливо, не считаясь с буржуазными законами, предусматривающими всякого рода злоупотребления со стороны наследников и рассчитанными больше на негодяев, чем на честных людей. И мистер Уэллер внутренне глубоко прав, когда не принимает эти законы во внимание.
Таким образом, если мистер Уэллер смешон, когда он не понимает буржуазных законов, то сами эти законы отвратительны, так как они не рассчитаны на честность мистера Уэллера. Комическая ситуация есть, таким образом, не столько средство снижения комического героя, сколько способ критики общественных норм. В результате оказывается, что герой в своей наивной оплошности не только не унижен автором, а наоборот, он даже нравственно вырос в наших глазах.
Прекрасная душа мистера Пиквика, Сэма, его отца и остальных "пиквикистов" проявляется именно через комическое, а не помимо него. В том-то и состоит отличие диккенсовского способа идеализации героев от обычного, выспреннего, так сказать, шиллеровского их возвеличения (от которого в своих позднейших романах не свободен будет и сам Диккенс): Диккенс по форме как бы снижает их, наделяя их мелкими, чисто человеческими черточками, и тем самым выводит их из мертвой отвлеченности идеальных характеров буржуазной литературы. А в то же время, по сути дела, он показывает их идеальность. Юмор Диккенса позволяет ему сочетать в своих персонажах достоинства идеальных героев с характерами живых людей.
Таким образом, юмор Диккенса способен принимать различные формы и служить различным целям: Диккенс может быть зол и беспощаден по отношению к богачам, тунеядцам, лицемерам, черствым стяжателям (этот вид юмора особенно ярко сказался в поздних романах во всемирно известных сатирических образах Пекснифа, Баундерби, Гредграйнда, Мердля, Полипов, Подснапов).
Юмор его может быть и снисходительно-сентиментален и благодушен, когда речь заходит о "малых мира сего", для которых хорошее настроение и бодрая шутка - подчас единственное реальное достояние в жизни. В таких случаях Диккенс превозносит счастье семейного очага, радости "малого мира" и пробует доказать бедняку, что если у него есть дом, любящая жена или любящая дочь, то еще не все для него потеряно ("Рождественские рассказы", "Крошка Доррит" и др.).
Наконец, юмор Диккенса может быть счастливо-беспечен, идеален, всеобъемлющ, когда писатель хочет передать нам свою уверенность в том, что человек рожден для добра, веселья и счастья на земле, а не для злобы и корысти. В последних случаях юмор Диккенса приобретает чрезвычайную глубину, превращаясь в целую философию жизни1.
1 (Дадим еще раз слово Стефану Цвейгу для характеристики юмора Диккенса: "Диккенс - большой художник - тоже избавляет своих героев от гнета земного притяжения благодаря своему юмору... Юмор, подобно лучу солнца, озаряет его книги, придает их скромному ландшафту неожиданную ясность и бесконечное обаяние, наполняя тысячами восхитительных чудес; тепло этого доброго огня делает все живее и правдоподобнее, даже притворные слезы сверкают, подобно алмазам, и маленькие страсти пылают, как настоящий пожар. Юмор Диккенса возносит его творчество в область непреходящего, делает его вечным" (Стефан Цвейг, Избр. произв. в 2 томах, т. 2, М. 1956, стр. 97))
В нашу задачу не входит систематическая классификация всех видов юмора, которые практикует Диккенс в "Пиквикском клубе". Скажем только, что в разнообразии способов юмористического освещения предметов, событий и людей, а также в разнообразии оттенков - от сентиментального любования до гротескной, уничтожающей сатиры - Диккенс неисчерпаем. Но в целом в этом первом романе Диккенса юмор более всего служит выражению его оптимизма, его твердой убежденности в прекрасных качествах человека, которые победят все злое, корыстное, себялюбивое, наносное. И в этом смысле "Пиквикский клуб" отражает "золотой век" в мировоззрении Диккенса.
В качестве иллюстрации того многообразия оттенков даже внутри одного типа юмора, какими владеет Диккенс, мы остановимся на юмористической сюите (сцена на катке), характеризующей именно добродушный аспект юмора Диккенса. С его сатирически направленным юмором мы успеем познакомиться более обстоятельно на материале его поздних произведений.
После знакомства с Беном Алленом и Бобом Сойером - студентами-медиками, компания, собравшаяся в гостеприимном доме мистера Уордля, отправляется на каток (глава XXX).
Сцена на катке представляет собой пример обычного для Диккенса сочетания так называемого объективного юмора (вытекающего из комизма ситуации или из смешных черт характера) с субъективным (смешно не только то, что описывает автор, но главным образом то, как он это описывает: подбор выражений, комическое несоответствие словесного материала характеру описываемого предмета и т. п.).
Сначала на лед выходят только те, кто умеет кататься.
1. Боб Сойер на катке. Он выписывает на льду восьмерки и "множество других приятных и изумительных фигур" ("a great many other pleasant and astonishing devices"), которые приводят в восторг Пиквика, Тапме-на и молодых леди. Это "субъективный" юмор, коренящийся не в самом объекте, но в манере описания. В самом деле, в том, что студент Боб Сойер хорошо катается на коньках, по сути дела нет еще ничего смешного. Смешно то, как воспринимает его ловкость вся компания и, по-видимому, он сам. Смешны определения, употребляемые автором по поводу "фигур", выписываемых Бобом Сойером: он говорит о кругах, восьмерках и "других изумительных фигурах", и в этом контрасте между простейшими, "азбучными" рисунками Боба и тем, как воспринимают их окружающие, сквозит добродушная улыбка автора над наивностью, простосердечием, инфантильностью его героев. Тот же самый эффект еще усилен окончанием этого пассажа: восторг зрителей перерастает в подлинный энтузиазм, когда старый Уордль и Бенджамен Аллен, сопровождаемые "вышеназванным Бобом Сойером", начали производить "некие таинственные передвижения" ("performed some mystic evolutions"),которые они называли хороводами.
В дальнейшем мы не будем особо останавливаться на аналогичных случаях "словесного", субъективно авторского юмора, ибо они насквозь пронизывают книгу. Необходимо только добавить, что очень часто анализ их чрезвычайно затруднен тем, что целый ряд оттенков данного слова или выражения теряется при извлечении его из общего контекста. Отсюда необходимость длинного и сложного комментария, восстанавливающего "юмористический" контекст в целом.
Возвращаемся к сцене катания.
2. Уинкль - "спортсмен" - не умеет кататься на коньках и смертельно боится первого опыта. Большинство приключений, которые на протяжении романа испытывает мистер Уинкль, основано на том, что, выдавая себя за спортсмена, он на самом деле абсолютно неспособен к спорту (юмор, основанный на противоречии между видимостью и существом дела). Сейчас комизм ситуации усиливается еще тем, что мистеру Уинклю, пытающемуся нацепить коньки, ассистирует мистер Снодграсс, "который понимал в коньках менее любого жителя Индии".
3. Попав на лед, мистер Уинкль обращается за помощью к Сэму Уэллеру, комическому философу романа. "Как тут скользко, Сэм", - говорит он, таким образом совершая "неожиданное открытие" по поводу известнейших вещей. Ответ Сэма мудр и философичен только в сравнении с бездонной наивностью Уинкля, сам по себе он не менее простодушен: "Это довольно обыкновенная вещь на льду, сэр", - говорит он.
4. Уинкль на льду. Это, так сказать, юмор сочувствия, особого рода "физиологический" юмор, когда комический эффект достигается тем, что какое-либо не особенно приятное ощущение настолько конкретно, даже навязчиво развертывается перед читателем, что он сам как бы физически "сопереживает" его1. Именно таким способом Диккенс описывает стремление Уинкля сохранить равновесие на катке. Наконец, после отчаянных попыток удержать возле себя Сэма, мистер Уинкль остается один, теряет равновесие и, изогнувшись пополам, со всей силой врезается в хоровод катающихся.
1 (Классический пример подобного "юмора сочувствия" представляют собой некоторые рассказы Марка Твена, например рассказ "О цирюльниках")
5. Мистер Пиквик на льду. Сухое перечисление катающихся. Комизм достигнут простым упоминанием имен, в связи с которыми возникают комические образы. Это зрительный юмор, юмор петрушечной пантомимы1.
1 (Цитату см. на стр. 48 настоящей книги)
6. Мистер Пиквик проваливается под лед. Намеренно мрачное описание: на поверхности воды, выступившей в образовавшейся проруби, плавают шляпа, перчатки, носовой платок мистера Пиквика. "Это было все, что присутствующие могли обнаружить после мистера Пиквика". Дамы падают в обморок, мистер Тапмен зовет на помощь и, желая поскорее дать всем знать о катастрофе, изо всех сил кричит "пожар". Но оказывается, что вода не покрывала Пиквику даже колен и что он долгое время просто не мог подняться на ноги (юмор неожиданности: страшное оборачивается безобидным).
7. Своими воплями мистер Тапмен до полусмерти напугал старую глухую леди, так как всякую тревогу она воспринимает как сообщение о пожаре в печной трубе.
8. Юные леди обматывают Пиквика своими шалями, привязав его руки по обеим сторонам туловища, и в таком виде этот "необычайный феномен" тащат по направлению к дому "со скоростью в добрых шесть английских миль в час" (снова юмор зрительный, усиливаемый псевдонаучными авторскими уточнениями).
Так, перебрасывая нас из одной формы юмора в другую, а нередко сочетая несколько форм воедино, Диккенс разнообразит свое повествование, не выходя в то же время за пределы однажды взятого эмоционального тона по отношению к данным героям - тона шутливого добродушия.
А затем наступает благополучная развязка эпизодов на катке. Она вполне соответствует характеру и масштабам самих эпизодов.
Это не развязка трагедии, где понятие "благополучия" настолько возвышенно, настолько абстрактно, что в угоду ему иногда приносится в жертву даже жизнь героя.
Это и не "благополучная развязка" романа с хорошим концом, где мы имеем реальные показатели благополучия: наследство, женитьбу и т. п.
Это развязка скромная, почти что "никакая", но все же с положительным знаком. Мистер Пиквик благополучно добрался до дому, его уложили в постель, ему тепло, уютно, ему дали "brandy and water", его окружают добрые друзья. Мистер Пиквик спокойно уснул, а на другое утро, несмотря на то, что он накануне выкупался в ледяной воде, проснулся совершенно здоровым. Благополучие развязки, снимающей все испытанные треволнения, состоит здесь в том, что мистер Пиквик не простудился.