Во второй части "Пиквикского клуба" смысловое ударение переносится с веселья и радости как таковых на человеческую доброту. Это заставляет автора дать своим персонажам моральную оценочную характеристику и в то же время решительнее включить их в общий контекст социальной жизни. Именно с этого момента "пиквикисты" обретают родителей, родственников и т. п., выясняются их социальные и семейные связи, одним словом, из условных персонажей идиллии они превращаются в реальных людей. Изменяется смысл отдельных комических эпизодов. Юмор Диккенса приобретает трогательно-морализующий оттенок (Тони Уэллер и завещание жены (глава LV), Тони Уэллер, предлагающий мистеру Пиквику деньги (глава LVI), Сэм, откладывающий свою свадьбу, чтобы не покидать мистера Пиквика в беде (там же), и т. д.).
Одновременно враждебная "пиквикистам" реальная действительность более активно входит в роман. Особенно это относится к тем главам, в которых описывается пребывание мистера Пиквика во Флитской тюрьме.
В угоду своей идиллии Диккенс до сих пор несколько смягчал реалистическое описание жизни, окружавшей его героев. Когда мистер Уинкль, напуганный ревностью Даулера, бежит из Бата и таким образом как бы выключается из сферы действия идиллии, он попадает в Бристоль. Но мы почти ничего не узнаем об этом городе - автор сообщает только название гостиницы, в которой остановился мистер Уинкль, и дает поверхностное описание бристольских улиц. Фабульная нить приводит Уинкля непосредственно к жилищу студентов-медиков Боба Сойера и Бена Аллена, и через несколько мгновений "пиквикистское" веселье снова в полном разгаре (глава XXXVIII). Переезд в Бристоль был лишь внешней переменой декораций и не внес никаких существенных изменений в характер повествования.
Существенное изменение в юмористической интонации происходит, когда дело доходит до флитских эпизодов (главы XLI и след.). Здесь на некоторое время юмористическое сглаживание мрачных сторон жизни сменяется суровым реалистическим изображением.
Для того чтобы создать свою идиллию, Диккенс пожертвовал многими сторонами реальных человеческих отношений и реальных противоречий общества. Но долговую тюрьму, как символ мрачных сторон капиталистической действительности, он все-таки оставил.
В этой части книги с большей ясностью, нежели в других частях, проявляется несовместимость созданных Диккенсом юмористических героев с реалистическим изображением жизни. Когда Диккенс в своих последующих произведениях окончательно перешел к этому реалистическому изображению, ему пришлось расстаться с "пиквикистами" и создать новых героев - реальных людей, не похожих на них.
Поведение мистера Пиквика в тюрьме лишний раз подтверждает его характеристику как героя, мало связанного с реальной жизнью. Ибо отношение мистера Пиквика к увиденному им в стенах Флита есть отношение наивного и ничего не понимающего ребенка.
Мистер Пиквик изумлен - изумлен настолько, что почти лишен возможности реагировать на то, что он увидел. Он не столько спрашивает - он переспрашивает, чтобы просто усвоить, что от него требуется. Короче говоря, в тюрьме мистер Пиквик становится не ведущим героем повествования, а пассивным свидетелем происходящего. Это еще раз доказывает, что мистер Пиквик - условный герой, приспособленный к особым, не менее условным житейским обстоятельствам. Поэтому эпизоды Флитской тюрьмы являются для романа мертвыми эпизодами, не включенными в активный сюжет.
Что же делает Диккенс для того, чтобы спасти существо мистера Пиквика от посягательств суровой действительности (ибо, приспособившись к печальным условиям тюремного существования и примирившись с ними, мистер Пиквик перестал бы быть самим собою)?
Исчерпав все запасы удивления своего героя - единственной доступной мистеру Пиквику формы взаимоотношений с суровым реальным миром, - Диккенс переносит идиллию внутрь тюрьмы.
Во-первых, он поселяет туда Сэма Уэллера (глава XLIII; формально эпизод заимствован из "Перигрина Пикля"), в результате чего мистер Пиквик снова обут, одет, накормлен. О нем снова заботятся. Далее автор стремится всячески отгородить своего героя от тяжелых зрелищ, свидетелем которых он мог бы стать. Характерно название главы XLV, в которой мистер Пиквик знакомится с тюремными порядками: "Мистер Пиквик совершает путешествие по малому миру, в котором он обитает, и решает на будущее время соприкасаться с ним как можно меньше". В конце этой главы мистер Пиквик возвращается в свою комнату с твердым намерением не покидать больше ее пределов.
Наконец в тюрьму являются мистер Уинкль и Арабелла (глава XLVII) искать поддержки у мистера Пиквика, и, таким образом, идиллия восстановлена во всех своих правах еще до выхода мистера Пиквика из заточения.
На примере введения в "Пиквикский клуб" флитских эпизодов сказалась двойственность Диккенса в решении вопроса о суровом реализме и юморе.
Ибо в интересах беспощадного .реализма Диккенс сталкивает своих веселых героев с реальной буржуазной действительностью. Но тут же, в ущерб интересам этого реализма, он, вслед за своими веселыми героями, "протаскивает" туда же и свою идиллию. Идиллия неотделима от персонажей, так же как они неотъемлемы от нее. Идиллия заключается в отношениях этих людей друг к другу. Поэтому, стоит только встретиться где-нибудь хотя бы двоим из них, - идиллия уже восстановлена.
Более того - идиллия не замкнута в самой себе, она склонна к распространению, она втягивает в сферу своего влияния все новых и новых людей ("исправившиеся" злодеи Джингль и Троттер).
Оптимизм Диккенса, между прочим, сказался здесь и в том, что он показал неиссякаемость, огромную жизненную силу веселья и доброты человека. Подобно неким миссионерам, "пиквикисты" несут свою доброту и свое веселье в самые страшные дебри жизни.
И в этой связи превращение всякого местопребывания и всякой встречи "пиквикистов" в идиллию должно рассматриваться не только как уступка фантастике, но и как торжество гуманистической веры автора в бесконечную, неиссякаемую человеческую доброту, которая в конце концов победит и подчинит себе все и всяческие житейские невзгоды.
В романах, следующих за "Пиквикским клубом", идиллия рассыпается, и счастливой цельности изображения приходит конец. Вместо целого клубка остаются лишь отдельные нити идеальных человеческих отношений: Оливер, Нэнси и добрый джентльмен в "Оливере Твисте", семейство Никльби, Ньюмэн Ноге, Смайк в "Николасе Никльби" и т. д.
В то же время Диккенс изобретает целый ряд других видов и форм отрешенности своих героев от жестоких и корыстных законов буржуазной действительности, помимо их погружения в стихию юмористического чудачества. Для того чтобы спасти своих героев от скверны окружающей жизни, автор "Пиквикского клуба" заковал их в непроницаемую броню комического.
Однако комическая идиллия - лишь один из видов душевного спасения диккенсовских героев. Существуют и другие способы, и к ним в первую очередь относится создание образов детей. Дети-герои имеют в творчестве Диккенса первостепенное значение. Они символизируют собой идеальную человеческую личность, естественную и добрую, не тронутую еще жизненной скверной. Таковы образы маленькой Нелли, Поля Домби, маленького Дэвида Копперфилда, маленькой Эми Доррит, мальчика Джо в "Холодном доме".
С другой стороны, всякого рода обиженные судьбой люди, силою обстоятельств выброшенные из обычного хода жизни - калеки, нищие, слабоумные, - благодаря ненависти и презрению к ним окружающих также оказываются для Диккенса погруженными в некую более чистую атмосферу, чем остальные. Кажется, что вокруг них образовалось пустое пространство, и к ним не проникают ни суетные желания, ни корыстные чувства. Пренебрежение и холодная жестокость, с которой встречают их окружающие люди, служит уничтожающей характеристикой этих последних. В то же время эта самая жестокость - вернейший залог того, что жалкие по внешности своей, но идеальные по существу герои Диккенса никогда не смешаются с окружающим их миром.
Таков безумец Барнаби, живущий вдали от людей, жалкая Мегги в "Крошке Доррит", полусумасшедший мистер Дик в "Дэвиде Копперфилде", слепая Берта - дочь кукольного мастера Калеба в "Сверчке на печи", хромая швея Дженни Рэн в "Нашем общем друге".
Слепая девушка Берта живет в волшебном и радостном мире, созданном для нее фантазией ее отца, а мистер Дик благодаря бабушке Бетси содержится в условиях, вполне обеспечивающих ему его идиллическую погруженность в мнимонаучные, детские занятия.
Мистер Пиквик и его друзья "пиквикисты", таким образом, в творчестве Диккенса не одиноки. Своеобразны не они сами по сути своей, не их значение, а своеобразен способ их выключения из мира реальности - в данном случае это способ комический.
"Пиквикский клуб" продолжает традицию юмористического романа, мастерами которого в XVIII веке были Филдинг, Смоллет (оба, кстати, любимые писатели Диккенса) и Лоренс Стерн. А эти писатели, в свою очередь, черпали вдохновение в "романе романов" - в бессмертном произведении Сервантеса "Дон Кихот".
Все эти столь различные по своему мировоззрению и стилю писатели сходились в одном - они создали героя, отклоняющегося от "нормы", признанной в данном обществе, - комического чудака либо трагикомического безумца. Безумию Дон Кихота соответствует мания, "конек" героев Стерна (роман "Тристрам Шенди"), добродушная причуда героев Филдинга и Смоллета.
Советские исследователи в работах, посвященных Сервантесу, Филдингу, Стерну, прекрасно выяснили идейный смысл этого чудачества в буржуазной литературе, его особую, чрезвычайно важную идейную функцию.
И там и здесь - и в Испании на рубеже XVI - XVII веков и в Англии XVIII века - чудачество героя было своеобразной формой протеста писателя против буржуазной прозы жизни, против корыстолюбивой целеустремленности и "положительности" буржуазного человека. С развитием буржуазной идеологии, в основе которой лежал "голый интерес, бессердечный чистоган", развивалась и противоборствующая ей тенденция: сухому, целеустремленному честолюбцу, "разумному" герою противопоставлялся наивный, неразумный фанатик "бесполезной" идеи, добродушный и бескорыстный маньяк.
Положительный идеал наименее удачно выражает себя непосредственно, - это получается сухо, скучно, тенденциозно, малопривлекательно. Наоборот, на различных этапах истории буржуазного общества те или иные несовершенства героя оказываются мерилом его идеальности. Такова одна из форм моральной критики буржуазии на языке искусства, орудием которой большею частью является юмор.
Вся эта идейная сторона вопроса, быть может, полностью и не сознавалась Сервантесом и писателями XVIII века. Но в XIX веке в Англии она была теоретически осознана юмористом Чарльзом Лэмом, непосредственным предшественником Диккенса, доказывавшим, что "честная искривленность разума" является залогом моральной чистоты человека и что чем смешнее те промахи, которые совершает человек, тем больше вероятия, что он не предаст и не обманет нас.
Таким образом, "стихия дурашливости", с этой особой, оппозиционной точки зрения, оказывается стихией идеальной, - в ней, в противовес "стихии серьезности", лучше всего могут раскрыться положительные черты героя, противопоставленного нормам буржуазного общества.
Мистер Пиквик со своим комическим чудачеством, отец и сын Уэллеры, Тапмен, Снодграсс и Уинкль оказываются в одном ряду с маленьким Полем и маленьким Джо, с безумным Барнаби и жалкой Мегги, со слепой Бертой и хромоножкой Дженни Рэн.
Все это различные, но повторяющие друг друга симптомы одной и той же критической оценки автором окружающей его действительности, призванные по-разному символизировать неприятие им существующего порядка вещей.
Мы можем, следовательно, выделить несколько основных тем и сюжетных линий в первом романе Диккенса.
Первая и основная тема - тема идеального гуманистического начала в человеке, - это тема, носителями которой являются главные герои в их противопоставленности остальному миру. Эта тема образует утопический элемент романа, придавая повествованию сказочный, фантастический характер.
Вторая тема имеет непосредственное отношение к современной социальной жизни и создает социальный фон романа, нечто вроде "сатирического обозрения" на темы дня. Из этой изображенной автором стихии лжи и корысти выделяются отдельные персонажи, "представители" злого начала.
Обе эти линии, то переплетаясь друг с другом, то уступая место друг другу, создают основу сюжетного движения романа.
Более второстепенные линии и наслоения восходят к раннему этапу творчества Диккенса, к "Очеркам Боза".
Сюда относятся, с одной стороны, веселые картинки - сценки фарсового характера, смысл которых сводится к созданию и поддержанию общей атмосферы безобидного юмора. Таковы описания мистера Пиквика на балу в усадьбе Уордля, мистера Пиквика и его друзей на катке и т. п.
С другой стороны, к такого рода второстепенным линиям принадлежат и вставные новеллы социального и отчасти меланхолически-мистического содержания, которые идут в одном русле с разоблачающими эпизодами диккенсовской сатиры, но своей сущностью отражают в первую очередь не столько критические настроения, сколько настроения социальной жалости и элементы филантропических увлечений Диккенса.
Таким образом, в "Пиквикском клубе" наличествует уже в изначальной форме все тематическое и жанровое многообразие будущего Диккенса - автора больших социальных романов, с их широкой и углубленной сатирой, и автора сентиментальных и идиллических произведений вроде "Рождественских рассказов" или "Лавки древностей".
Но "Пиквикский клуб" не только "заявка" на все темы будущего зрелого Диккенса - это одновременно и прообраз всех диккенсовских романов, их сюжетной структуры.
В самом деле, если мы вспомним такие более зрелые произведения Диккенса, как "Николас Никльби", "Мартин Чезлуит", "Холодный дом", "Крошка Доррит", мы увидим, что и там повествование складывается из многоголосной симфонии сюжетных линий и перекрещивающихся тем.
Правда, в более поздних романах Диккенс достигает максимальной глубины и социальной обобщенности именно многоплановостью их построения, используя эту многоплановость в качестве символа противоречивости и сложности современного капиталистического мира, - но тем не менее самый принцип подобного стилевого и тематического многоголосия открыт Диккенсом уже вето первом романе.
Английский писатель Честертон, один из самых остроумных и тонких исследователей Диккенса, писал в предисловии к "Пиквикскому клубу":
"Идея света существует раньше, чем появляются звезды.
Все великие романы являются примерами тому, но в совершенно особом смысле единственным и изумительным примером этого является "Пиквик". В эволюции Диккенса этот роман представляет собой чистую массу света перед тем, как созданы были солнце или луна. Он есть сверкающая, незатемненная субстанция, из которой впоследствии были созданы все его звезды. Вы можете расщепить "Пиквика" на бесчисленное множество романов, так же как вы могли бы расщепить этот первозданный свет на бесконечное число солнечных систем. "Записки Пиквикского клуба" содержат в себе в первичной форме нечто вроде предчувствия, нечто вроде изначального видения всех детищ Диккенса... Он еще находится в юношеском вихре представлений о том мире, который он хотел бы сотворить. Он еще не установил по-настоящему, какую повесть он напишет, у него только имеется общее представление об этой повести... Но, прежде чем Диккенс написал хотя бы одну настоящую повесть, он имел нечто вроде видения. Это было видение мира Диккенса - лабиринт белых дорог, сеть фантастических городов, множество грохочущих экипажей, шумных рыночных площадей, буйных трактиров, странных и хвастливых личностей. Это и был "Пиквикский клуб"".
"Пиквикский клуб" действительно предвосхищает все дальнейшее творчество Диккенса.