В одном из очерков второго раздела рассказывается о том, как автор заглянул в лавку старьевщика в отсутствие хозяина. Он видит старые костюмы, принадлежавшие людям различных возрастов: одежду мальчика, юноши, старика, и в душе у него появляется убеждение, что это собственность одного и того же человека в разные периоды его жизни ("Размышления на улице Монмаут"). И в воображении автора рождается биография этого несчастного - трагедия маленького человека, раздавленного обстоятельствами. Ему даже не понадобилось увидеть самого человека, чтобы узнать его историю. Он узнал ее по нескольким принадлежавшим ему вещам.
Вещи как бы замещают у Диккенса людей. Вещи интересуют Диккенса не сами по себе, а как символы человеческих жизней, человеческих поступков, переживаний.
Люди уходят, а мертвые вещи остаются, храня на себе отпечаток исчезнувшей души.
Диккенс скорбит об этих отлетевших душах, он фантазирует на сентиментальный лад над этими покинутыми вещами. И в этих фантазиях над мертвыми вещами опять-таки есть своя особая, диккенсовская поэзия.
Пусть в истории спившегося и несчастного человека, биографию которого автор восстанавливает по его гардеробу в лавке старьевщика, нет ничего поэтического. Но поэтичным является самый метод оживления вещей, самая эта способность мертвых вещей свидетельствовать, вызывать воспоминание, быть документами души.
Так старая наемная карета не рассказывает у Диккенса никаких историй. Однако поэтичной является уже самая мысль: если бы эта наемная карета способна была написать свою биографию, сколько интересных историй она бы рассказала! ("Стоянки извозчичьих карет".)
Поэтичным оказывается самое свойство вещей сохранять отпечаток души их владельца.
В своем сентиментальном обыгрывании вещей и мелких подробностей Диккенс напоминает Стерна. Некоторые "Лондонские очерки" могли бы быть названы "Сентиментальными путешествиями" по Лондону. Иногда автору достаточно одной зажженной, а затем погашенной свечи в окне больницы - и перед нами история несчастной жизни и жалкой смерти ("Больничный пациент").
Однако что с самого начала отличает Диккенса от его предшественников - от Стерна, так же как от сентиментального эссеиста Чарльза Лэма, - это объективный характер его описаний.
Всех этих трех писателей объединяет то, что к теме своего рассказа они подходят субъективными путями, что она, эта тема, продиктована личным опытом сентиментального художника. Но в дальнейшем пути их расходятся. Предмет, о котором идет речь у Диккенса, более объективен, более отчужден от автора.
Когда Диккенс входит в лавку со старым тряпьем и это тряпье наводит его на мысли о человеческой жизни, то такое начало, конечно, субъективно. Но самое содержание рассказанной затем истории максимально типизовано и никакого субъективизма в себе уже не содержит. Другое дело, что чувство, вызвавшее к жизни эту историю, сопровождает нас в течение всего повествования и служит ему как бы сентиментальным обрамлением.
Некоторые очерки и рассказы Диккенса в этом жанре могли бы поэтому быть названы элегиями в прозе.