Еще ходили почтовые кареты, мужчины носили пышные галстуки, брили верхнюю губу, ели устрицы прямо из бочонков, на запятках карет красовались грумы... В стране царила учтивость, для нищих строили закуты, бедняков вешали за ничтожные преступления, и Диккенс только что начинал писать.
(Дж. Голсуорси, Сага о Форсайтах)
Чарльз Диккенс родился на юге Англии, в городке Лендпорте, - ныне предместье крупного морского порта Портсмута, - 7 февраля 1812 года.
Ранние годы будущего писателя протекали в маленьком городке Четэме, куда перебралась семья Диккенсов вместе с пятилетним сыном. Обстоятельства жизни складывались малоблагоприятно: периоды относительного материального благополучия все чаще и чаще сменялись затяжным безденежьем. Отец мальчика Джон Диккенс - мелкий служащий морского ведомства - не мог обеспечить многочисленное семейство. Да и ему ли, - человеку доброму, честному, но совершенно неприспособленному к жестокой борьбе за жизненный успех, - было спасать семью от угрозы разорения - столь обычной печальной участи многочисленных английских семейств? К тому же Джон Диккенс - человек довольно легкомысленный, стремился пожить на широкую ногу... Катастрофа была неизбежной. Желая поправить пошатнувшееся материальное положение, Джон Диккенс добивается перевода в Лондон. Поселились они едва ли ни в самой бедной части лондонского предместья, в жалком невзрачном домишке. Впечатлительному Чарли (а он очень рано начал помнить себя и окружающее) даже неказистый домик с садиком в грязном городишке Четэме представлялся теперь каким-то светлым прибежищем. Было это в 1823 году. Семья все больше и больше запутывалась в мелких долгах; не помогло и спешно организованное "Заведение "госпожи Диккенс" - пансион для девиц, широко разрекламированный членами семейства Диккенсов (сам Чарли разносил объявления, в которых расписывались высокие "достоинства" и "преимущества" пансиона): заведение так и не увидело в своих стенах ни одной воспитанницы.
Юный Чарльз, оставив мечту о поступлении в школу, стал рабочим на фабрике ваксы. Буквально через несколько дней после этого отец Диккенса, как несостоятельный должник, был заключен в долговую тюрьму, куда вслед за ним перебирается вся семья, за исключением Чарльза. Живому и впечатлительному мальчику пришлось вести тяжелую полуголодную трудовую жизнь. Он должен был заниматься однообразным изнурительным трудом: упаковывать банки с ваксой и наклеивать на них ярлычки. С утра до позднего вечера, по десять часов в день, почти беспрерывно десятилетний Чарльз и его сверстники проводили за этой работой в мрачной сырой подвальной комнате, по углам которой кишели большие серые крысы.
"До сих пор я не в силах понять, как это могли с легким сердцем выбросить меня из дому в таком возрасте1, - писал много лет спустя Диккенс в своей автобиографии, увидевшей свет уже после его смерти на страницах книги его друга и биографа Джона Форстера (которому Диккенс и адресовал свою "исповедь"). - До сих пор мне трудно представить себе, что, даже после того как я, попавши в Лондон, превратился в маленького горемыку-труженика, никто не пожалел меня, ребенка несомненно способного, живого, смышленого, мальчика хрупкого, тело и душу которого так легко было ранить, не догадался посоветовать выкроить сколько-нибудь денег, что, конечно, можно было сделать, и отдать меня в какую-нибудь школу... Отец с матерью были вполне удовлетворены. Вряд ли могли быть они более довольны, если бы мне минуло двадцать и я бы поступил в Кембриджский университет"2.
1 (Диккенсу только-только исполнилось двенадцать лет. Работа детей на фабриках в то время - в возрасте нередко гораздо более юном - было делом обычным. Лишь в 1834 г., т. е. спустя добрый десяток лет, был введен закон об ограничении рабочего дня для подростков девяти - тринадцати лет: не больше девяти часов в день. Впрочем, и этот "гуманный" закон (как и многие иные в отношении упорядочения труда детей) фабриканты обходили)
2 (J. Forster, The Life of Charles Dickens, Chapman and Hall, 1982, p. 10 (Book I, chapt. 2). В дальнейшем все ссылки даются по этому изданию)
С тяжелым сердцем вспоминал впоследствии писатель свое безрадостное полуголодное существование. "Когда у меня были деньги, - писал он, - я обычно ходил в кофейню, брал поллитровую кружку кофе и ломтик хлеба с маслом. Когда же денег не было, я сворачивал на Ковент-Гарденский рынок и глазел на ананасы...
Я уверен, что не преувеличиваю сознательно или бессознательно скудности своих средств и тяжести своего существования. Я знаю, что, если кто-нибудь давал мне шиллинг или что-либо в этом роде, я тратил его на обед или чай"1.
1 (Там же, р. 12)
Впоследствии в автобиографическом романе "Давид Копперфильд" расскажет писатель о безотрадном своем детстве: страдания мальчика Дэви - это страдания самого молодого Чарльза, в облике же беспечного должника мистера Микобера Диккенс изобразит своего отца.
Только небольшое наследство, неожиданно полученное отцом Чарльза, позволило Диккенсам распрощаться с долговой тюрьмой, а будущему писателю оставить наконец ненавистную фабрику ваксы и поступить в школу. Двухлетнее пребывание в школе, носившей громкое название "Классической и коммерческой академии", не дало Диккенсу сколько-нибудь серьезного запаса знаний. Владелец школы - невежда и тиран (Диккенс, должно быть, вспоминал именно его, изображая Крикла в "Давиде Копперфильде") не очень заботился о качестве обучения.
Широкого систематического образования Диккенс так и не получил. Биографы неоднократно цитировали признание его отца, что своими знаниями писатель обязан лишь самому себе. Первыми подлинными наставниками будущего писателя были книги: "1001 ночь", "Дон-Кихот", "Робинзон Крузо", "Том Джонс" Филдинга, все три лучших романа Омоллета - "Родрик Рэндом", "Перегрин Пикль" и "Хамфри Клинкер", - "Векфильдский священник" Голдсмита, "Жиль Блас" Лесажа. Всеми этими книгами будет зачитываться и его любимый герой Давид Копперфильд, они, - признавался писатель устами своего героя, - "не давали угаснуть моему воображению и моей надежде на лучшую жизнь где-то в далеком будущем"1.
1 ("Давид Копперфильд". Гл. IV (пер. Е. Бекетовой, под ред. Е. Шишмаревой). Здесь и в дальнейшем автор стремится использовать по возможности современные и наиболее полные переводы Диккенса. Однако в тех случаях, где старые переводы представляются автору художественно более полноценными, цитируются они. Незначительные редакционные изменения, вносимые в перевод (это касается, главным образом, транскрипции), не оговариваются. Выдержки из писем, речей Диккенса и из некоторых художественных произведений даны в переводе автора)
Герои любимых книг Диккенса станут спутниками всей его жизни: их он будет вспоминать на страницах своих книг, в своих письмах и речах.
Бросить школу пришлось из-за того, что над семьей опять нависла угроза разорения. Пятнадцатилетнего Чарльза устроили подручным судейского стряпчего. Унылое каждодневное отсиживание в адвокатской конторе за перепиской нескончаемых бумаг не пришлось по душе живому юноше. Отдушиной оказалась возможность присутствовать на судебных процессах. Энергичный Диккенс быстро овладел искусством стенографии, намереваясь применить свое умение в качестве парламентского репортера. Но на первых порах ему удавалось выступать в газетах лишь с отчетами о судебных заседаниях.
Больше всего будущий писатель мечтал о театре. Он страстно желал стать актером. Однако попытка Диккенса попасть в труппу Ковент-Гарденского театра окончилась неудачей: болезнь помешала ему держать экзамен.
Современники, которым впоследствии доводилось видеть его игру в любительских спектаклях, слышать отрывки из его произведений в блестящем исполнении самого автора, утверждают, что Англия, приобретя в Диккенсе великого романиста, лишилась выдающегося актера. Да и не только любительские спектакли, которым со всем пылом прирожденного артиста отдавался Диккенс, не только публичные чтения, отнявшие у их исполнителя столько сил и здоровья, но и самые книги Диккенса с их острым, драматическим, нередко совершенно "театральным" построением сюжета, выдавали в писателе страстную любовь к театру.
Наконец Диккенс-репортер добивается своего. Брат его матери, редактировавший газету "Миррор оф парламент", решает привлечь способного юношу к работе в газете (где, кстати сказать, без особенного успеха подвизался и Джон Диккенс). В этой газете Диккенс во время парламентских сессий давал подробные отчеты о заседаниях палаты общин1.
1 (Диккенс сотрудничал в ту пору и в "Тру сан", а несколько позже в газете буржуазных радикалов "Морнинг кроникл")
Начало 30-х годов, когда Диккенс выступал на поприще парламентского репортера, было последним этапом ожесточенной политической борьбы за проведение реформы избирательной системы в Англии. Это было широкое общенародное движение за отмену давно устаревшей избирательной системы, дававшей все преимущества родовитой аристократии. Дело доходило до того, что крупные промышленные города (Манчестер, Бирмингам и др.), выросшие со времени промышленной революции, совсем не были представлены в парламенте, тогда как "гнилые местечки", места, где давно уже никто не жил, пользовались правом выставлять своего "представителя". Народные требования были куда шире и радикальнее, чем требование парламентской реформы. Движение за реформу избирательной системы, начавшееся еще в 10-х годах XIX века, включало в свою программу определенные экономические требования рабочих: увеличить заработную плату, улучшить условия труда. Экономический кризис конца 20-х - начала 30-х годов заставил с новой силой вспыхнуть это движение. В городах закрывались фабрики и тысячи людей лишались работы. В деревнях в начале 30-х годов возникли стихийные аграрные волнения (так наз. "свинг" - swing), крестьяне ломали сельскохозяйственные машины и разрушали помещичьи дома. Передовые деятели рабочего класса считали парламентскую реформу лишь первым этапом целой серии демократических преобразований и призывали рабочих к активным выступлениям.
Английская буржуазия так же была заинтересована в отмене обветшалого избирательного закона, не позволявшего ей стать у кормила политической власти. В ее интересах было поддержать народный протест. В 1832 году аристократия, напуганная размахом усиливающегося народного движения, пошла на уступки, проведя избирательную реформу. Однако буржуазия, использовав в своих целях народный протест как орудие устрашения аристократии, предала интересы народа.
"Быть может, никогда еще такое могучее и по всем внешним признакам успешное народное движение не сводилось к таким ничтожным и показным результатам"1, - писал К- Маркс. Куцая реформа оказалась компромиссом, сговором буржуазии и аристократии за счет народа.
1 (К. Маркс и Ф. Энгельс, Об Англии, Госполитиздат, М. 1952, стр. 383)
Годы борьбы за парламентскую реформу, вызвавшей к жизни мощное народное движение (а вслед за проведением (реформы наступило глубокое разочарование плодами этой борьбы), были временем, когда формировалось мировоззрение Диккенса.
Хотя ни в письмах двадцатилетнего юноши-репортера, ни в ранних очерках молодого Диккенса мы не найдем еще вполне сложившихся политических убеждений, все же именно в эти годы складывается общее направление его взглядов, направление, которое совпадало - и не случайно совпадало - с настроением передовой части общества.
Как и миллионные массы английского народа, Диккенс, выступавший против устарелых форм правления, за широкое народное представительство в парламенте, испытал глубокое разочарование половинчатой реформой.
"Вечер за вечером я записываю предсказания, которые никогда не сбываются, обещания, которые никогда не выполняются, объяснения, цель которых - лишь вводить в заблуждение. Я захлебываюсь в речах. Злосчастная Британия всегда рисуется мне в виде курицы, крепко связанной и проткнутой во всех направлениях канцелярскими перьями бюрократии. Находясь постоянно за кулисами политической жизни, я знаю ее истинную цену. Да, у меня нет никакой веры в нее, и я никогда не буду обращен" (гл. XLIII).
Так говорит Диккенс устами своего alter ego Давида Копперфильда, вспоминающего то время, когда он был репортером, поставлявшим отчеты о ходе дебатов в парламенте для одной из утренних газет1.
1 (Прозрачный намек на сотрудничество самого Диккенса в "Морнинг кроникл")
Эти горькие выводы записаны были Диккенсом уже в начале 50-х годов, в ту пору, когда писатель в значительной мере изверился в буржуазной демократии; они ясно показывают, что резкая критика буржуазного парламентаризма проистекала и из жизненного опыта Диккенса - парламентского репортера начала 30-х годов.
Честный и наблюдательный художник с юных лет усваивал весьма непочтительное отношение к "респектабельным" институтам, являвшимся орудием господствующих классов. Работа в адвокатской конторе, деятельность в качестве судебного репортера и, наконец, репортера парламентского обогатили жизненный опыт Диккенса, стали его "университетами". Диккенс хорошо узнал, какие волчьи ямы находятся на пути доверчивого простого человека, решившего прибегнуть к помощи английской Немезиды. Он знал страшную силу чрезвычайно сложной, запутанной, косной, вместе с тем освященной вековой национальной традицией и поэтому - по мысли правителей - не подлежащей изменениям системы судопроизводства.
Будущему писателю в бытность парламентским репортером приходилось не только фиксировать демагогические речи политических деятелей, но и, сталкиваясь с людьми разных кругов общества, видеть, что широковещательные декларации как ториев и вигов, так и формирующейся чисто буржуазной партии фритредеров остаются голословными, что народ с открытым недоверием относится ко всем партиям господствующего класса.
Именно в эти годы и складывается то резко отрицательное отношение Диккенса к внутрипарламентской склоке между партиями, к комедии выборов в буржуазной Англии, которое сохранится у него на всю жизнь. Начиная с "Парламентского очерка", - одного из ранних очерков Диккенса, в котором он - на основании своего личного опыта репортера, как подчеркивает сам автор, - насмешливо очерчивает фигуры позирующих депутатов, равнодушных к исходу прений в палате, вплоть до последнего законченного романа "Наш общий друг" его позиция оставалась неколебимой.
В процессе журналистской деятельности зарождаются первые художественные произведения Диккенса - его очерки лондонской жизни, объединенные автором позднее в двухтомную книгу "Очерки Боза" (1836 - 1837). В качестве псевдонима Диккенс использует шутливое прозвище своего младшего брата, по-детски коверкавшего имя Мозес.
Репортерская деятельность молодого Диккенса в ряде газет на протяжении первой половины 30-х годов оказалась хорошей школой для писателя1. Уже в первых очерках молодого журналиста ("Мансли мэгезин", "Ивникг кроникл", "Беллс лайф") чувствовались большая наблюдательность, умение выхватить характерную деталь, живо, остро, не шаблонно преподнести материал. Период журнальной работы был периодом накопления впечатлений, попыток их художественно осмыслить.
1 ("Мои первые успехи я неизменно приписываю благотворному опыту суровой газетной работы тех лет, когда я был еще очень молод", - признавался впоследствии писатель (Forster, I, 4, р. 25))
Литературным дебютом Диккенса был рассказ "Обед на Поплар Уок", который был напечатан в декабре 1833 года в журнале "Мансли мэгезин", а впоследствии вошел в "Очерки Боза" под названием "Мистер Мине и его двоюродный брат". Вслед за тем на протяжении нескольких лет из-под пера Диккенса выходят более пятидесяти разнообразных очерков и рассказов, образующих четыре цикла: "Наш приход", "Картинки с натуры", "Лондонские типы", "Рассказы".
Строго говоря, далеко не все "Очерки Боза" могут быть названы очерками: наряду с чисто описательными, бессюжетными зарисовками, картинками быта и нравов разных уголков Лондона, т. е. своего рода "физиологическими очерками" (той жанровой разновидностью, которая была широко распространена в 20-х - 30-х годах во Франции и оставила заметный след в творчестве Бальзака и которая в середине XIX века стала очень популярной в русской реалистической литературе), - наряду с подобными очерками мы встречаем в книге и рассказы с законченной сюжетной структурой.
Жанровое разнообразие "Очерков Боза" подчинено автором определенному единству - единству темы и подхода к ее раскрытию. Объектом писателя явилась жизнь столицы, ее улиц и закоулков, лондонцы в их общественной и личной жизни, смешное и страшное в жизни капиталистического города. Реалистическая задача, которую ставил перед собой Диккенс, сформулирована им самим в 1836 году в предисловии к первому изданию книги, включавшей около трети всех очерков: "дать маленькие зарисовки подлинной жизни и нравов".
Уже самый выбор темы: жизнь большого города, разительные социальные контрасты, наблюдаемые там, стремление честно и объективно показать те стороны действительности, которых не касались еще литераторы, боясь шокировать респектабельных читателей, - все это говорит о новаторском характере очерков Диккенса, об остроте социального зрения реалиста. Можно смело сказать, что "Очерки Боза" были для своего времени выдающимся явлением, противостоявшим господствовавшим литературным тенденциям конца 20-х - начала 30-х годов. В "Очерках" определенно складываются черты нового направления, которое стало ведущим в литературе Англии второй трети XIX века, - критического реализма.
Новаторские черты "Очерков" не выступали в чистом, так сказать, виде. Значительную часть книги составляли очерки и рассказы, - хотя и написанные с несомненным мастерством, - в которых Диккенс не задается сколько-нибудь серьезными проблемами, а как бы "реализует" свое исключительное умение видеть комическое.
Многие очерки - в особенности это относится к ранним - изобилуют веселыми, остроумными зарисовками лондонской жизни; содержанием их оказываются обычно незамысловатые комичные происшествия, "бури в стакане воды". Читатель узнает о волнениях в приходе, взбудораженном слухом о том, что одна из сестер выходит замуж; любопытство одолевает всю округу, но никто не может дознаться, которая же из четырех старых дев стала избранницей безрассудного жениха ("Четыре сестры"); читатель знакомится с перипетиями скрытого соперничества двух претенциозных мещанских семейств, стремящихся всячески унизить в глазах окружающих своих противников ("Прогулка на пароходе"); читателю запомнятся с мягким юмором изображенные фигуры незадачливых гребцов, которые выбрались в погожий денек прокатиться по Темзе, но никак не могут совладать со своим своенравным суденышком ("Темза").
Как автор комических очерков, писатель не далеко уходит от сложившейся традиции "лондонского очерка", создававшегося в 10-х - 20-х годах второстепенными эссеистами - Ли Гентом, Ч. Лэмом, П. Эганом. Их зарисовки изобиловали метко схваченными чисто комическими деталями в характеристике зданий, местечек, людей.
Вместе с тем новаторство Диккенса разительно выделяется на фоне тех произведений, которые "задавали тон" английской литературе конца 20-х - начала 30-х годов, т. е. поры, непосредственно предшествовавшей выходу первых очерков Диккенса. Это была так называемая "фешенебельная" литература - романы из великосветской жизни. В центре их оказывался герой-аристократ, честолюбец, циник, а весь интерес сосредоточивается на его карьере, любовных интригах, светском острословии.
"Вся фешенебельная литература, - писал Энгельс, - вращается в заколдованном кругу и так же скучна и бесплодна, как и само пресыщенное и выдохшееся фешенебельное общество"1. К великосветской тематике обращались и некоторые известные английские писатели того времени. В "Вивиане Грее" (1826), "Молодом герцоге" (1831) и др. ранних романах Дизраэли, в "Пеламе" (1828) Бульвера мы находим героя-дэнди, для которого виртуозное владение искусством разговора, искусством одеваться составляет основную часть его существования. Через весь роман "Молодой герцог" проходит описание балов, туалетов, светских приемов в роскошных салонах (по прихоти герцога для него построен даже дворец в восточном стиле). Слова Дизраэли, что жизнь должна уподобиться картине, что она "нуждается в красивой позолоченной раме", можно было бы поставить эпиграфом к его романам.
1 (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 1, стр. 575)
Не столь уж существенно, что в романах Дизраэли чувствовалась временами насмешка над аристократией, что Бульвер заставляет своего героя преодолеть дэндизм, - любовное отношение авторов к своим героям позволяло современникам считать и Дизраэли и Буль-вера фешенебельными романистами.
Впрочем, Дизраэли и Бульвер кое-чем все же подымались над бесплодным однообразием великосветских сюжетов. В своих романах они претендовали на романтическое неприятие окружающего мира; их можно было счесть за продолжателей Шелли и Байрона, бросающих вызов буржуазному обществу, буржуазной морали. Дизраэли чуть ли не в каждом своем романе апеллирует к имени Байрона, считая себя его учеником и последователем. Но "байронизм" его сводился к изображению разочарованных, пресыщенных аристократов, одолеваемых "мировой скорбью". Мятежные настроения свободолюбивых байроновских героев вырождаются у него в откровенное пренебрежение к морали, поэтизацию преступления, культ беззастенчивого успеха.
В творчестве другой группы писателей того времени не было романтического тумана и "дерзких" идей. Это была буржуазно-апологетическая литература, сугубо прозаическая во всех смыслах этого слова. Это направление выглядело при поверхностном сопоставлении с салонным даже демократическим: книги этих писателей обращались к изображению народа. Почин этой литературе положила широко известная в свое время Гарриета Мартино своими "Иллюстрациями к Политической экономии" (1832 - 1834). Рассказы Мартино представляли собой попытку убедить народ, что у промышленников и рабочих одни и те же интересы, что стачка наносит не меньший ущерб самим бастующим, что смирение, воздержание от брака (если рабочий не может обеспечить семью - старая мальтузианская погудка) - вот истинные добродетели рабочего, что его счастье в его же руках. Не случайно эта "художественная" популяризация идей Бентама и Мальтуса была восторженно принята буржуазией и, несомненно, оказывала влияние на умы рабочих.
Новаторский характер книги Диккенса заключался прежде всего в ее подлинном демократизме: в центре "Очерков Боза" стоит не идеализированный образ циничного аристократа, прожигателя жизни (как у Дизраэли) или "доброго" капиталиста и довольных рабочих (как у Мартино), а образ человека из народа.
Ряд очерков с большой силой рисует жизнь простых людей, их безысходную нищету, голод и болезни - обычную причину преждевременной смерти обитателей лондонских трущоб. Жуткую правду о нечеловеческих условиях жизни миллионных масс раскрывает Диккенс в своих очерках.
Так в одной из первых по времени написания новелл помощник судебного пристава рассказывает некоторые случаи из своей практики. Он выселяет из дома семью, которая, лишившись кормильца, не в состоянии уплатить за квартиру. Описать за долги уже по сути дела нечего, и даже сам помощник судебного пристава делится хлебом с изголодавшимися детьми. Вскоре умирает отупевшая от страданий старуха, мать вдовы, а вслед за ней кончает счеты с жизнью доведенная до исступления бесконечной нуждой ее дочь, дети же попадают в работный дом. И это не единичный случай, таких немало, повторяет рассказчик, жалуясь на то, что на него - простое орудие взыскания - беднота обращает свою ненависть ("Помощник судебного пристава").
Изображая лавку закладчика, Диккенс предупреждает читателя, что рискует оскорбить его чувство прекрасного, показывая ему средоточие темных сторон жизни. "Ни в одной, пожалуй, из многочисленных обителей горя и невзгод, которыми, к сожалению, так богаты улицы Лондона, не увидите вы более душераздирающих сцен, чем те, что можно наблюдать в лавке ростовщика"1, - говорит рассказчик. Но правде жизни надо глядеть прямо в глаза, как бы сурова она ни была. Перед читателем проходит целая галерея обнищавших людей, вынужденных за бесценок отдавать последнее имущество, не обольщаясь надеждой выкупить его обратно ("Лавка ростовщика"). Здесь и бедная старуха, закладывающая и перезакладывающая свою поношенную одежду; мать с дочерью, пытающиеся выговорить больший аванс за золотые часы и цепочку, - должно быть, последнее свидетельство давно минувших светлых дней жизни; здесь и девушка в легком ярком летнем платье, столь неподходящем в зимнюю стужу, весь облик которой говорит о том, чем она вынуждена зарабатывать на жизнь.
1 (Пер. Т. Литвиновой)
Гнетущее впечатление оставляет трагическая повесть "Смерть пьяницы". Глава семьи, впавшей в беспросветную нищету, пристрастился к вину; умирает его больная жена, а он обирает заболевшую дочь, фактически выдает полицейским агентам своего сына и кончает жизнь самоубийством в Темзе.
Как в названных новеллах, так и в ряде других Диккенс подчеркивает, что голод, нужда, нищета - обычный удел многих и многих тысяч обездоленных людей. Диккенс не дрем и нет подчеркнуть, что происходящее в лавке закладчика - явление обычное, каждодневное, что агент, взыскивающий налоги с бедноты, встречается со всеми этими страшными вещами на каждом шагу. Однако - и в этом можно убедиться при внимательном чтении повести о гибели пьяницы - причина нищеты недостаточно осознана самим автором. Поэтому нередко в новеллах Диккенса типическое, существенное смешивается со второстепенным, случайным. Поэтому писатель, как правило, воздерживается от обобщений.
Реализм Диккенса проявляется не только в картинах народного горя и нищеты (в новеллах трагического звучания), но и в умении автора с большой жизненной убедительностью изобразить сосуществование самых различных сторон жизни, обыденного и необычного, комического и трагического, во внешне забавном распознать и запечатлеть не без ядовитого сарказма броские черты людей из паразитических классов общества.
Новелл с мрачно-драматическим сюжетом, как и с чисто комическим, сравнительно немного. В большинстве же мрачные стороны жизни уживаются, сосуществуют в одном и том же очерке или рассказе со светлыми или просто обыденно-комическими. Этот "параллелизм", сосуществование комического и трагического аспектов жизни, смешного и страшного в действительности характеризует внутреннюю структуру большинства новелл Боза.
Так, например, в рассказе "Наш ближайший сосед" Диккенс изображает последовательную смену жильцов одного дома. Сначала вакантную комнату занимает одинокий, на вид весьма положительный господин, оказавшийся буяном и забулдыгой: концерты, которые он и его собутыльники закатывали по ночам, заставили хозяина отказать беспокойному квартиранту. Затем в комнате поселяется чрезвычайно набожный жилец, оказавшийся проходимцем, сбежавшим, не уплатив за квартиру. Наконец, обитателями комнаты становятся гордые нищие, мать и взрослый сын, тщательно скрывающие свое бедственное положение от любопытных взглядов посторонних. Сын медленно умирает от туберкулеза и перед смертью умоляет мать похоронить его где-нибудь на просторе, подальше от тесных и мрачных лондонских улиц.
Драматическое напряжение, сила воздействия на читателя эпизода, повествующего о гибели юноши, усиливаются от сочетания с комическими эпизодами начала рассказа. Диккенс как бы призывает читателей приглядеться поближе к тем, кто живет бок о бок с ними, к "нашим ближайшим соседям", убедиться, что те, кого склонны принимать за респектабельных и набожных джентльменов, - не заслуживают доверия, что действительно честные, чистые люди, не заявляющие о себе, остаются без поддержки.
"Удивительно, с каким равнодушием относятся в Лондоне к жизни и смерти людей. Человек не вызывает ни в ком ни сочувствия, ни вражды, ни даже холодного любопытства, - пишет автор в очерке "Мысли о людях". - Никто, за исключением его самого, им не интересуется. Когда он умирает, нельзя оказать, что его забыли, - ведь никто не вспоминал о нем при жизни"1.
1 (Пер. М. Беккер)
Давая сатирические портреты людей высшего класса, автор винит их в черствости, эгоизме, равнодушии к нуждам низов, но прямой связи между жизнью тунеядствующих "верхов" и бедствующих "низов" писатель пока не видит. Часть вины за нужду и страдания переносит на самих же бедняков, на Их пагубное влечение к вину, на дурной пример и т. д. Следствие часто превращается у писателя в причину.
Одной из характернейших черт творчества Диккенса была его неизбывная вера в торжество справедливости. В его очерках много теневых сторон жизни, страшного, отталкивающего, но в них нет настроения безнадежности, уныния, пессимизма. Комическое не только помогает ему оттенить мрачные стороны жизни (как в "Нашем ближайшем соседе"), не только высмеять пустоту и эгоизм аристократов и буржуа, но и утвердить свою веру в лучшее будущее простого человека. Задушевным юмором и тонким лиризмом проникнуты те страницы "Очерков", где Диккенс рисует людей из народа. Так, в очерке "Лондонские развлечения" изображены неприхотливые воскресные удовольствия простых людей, которые вместе со своими семьями гуляют в саду. Этих людей, с их незлобивыми, незамысловатыми шутками, доброжелательным отношением к окружающим, любовью к природе, встретим мы и в очерке "Первое мая".
Писатель умеет видеть душевную красоту, высокие и чистые помыслы простых людей. Пусть сценка примирения матери с ее "непокорной" дочерью, вышедшей против родительской воли за бедняка, излишне сентиментальна, в ней писатель сумел показать благородство духа старой матери, готовой забыть "проступок" дочери ("Рождественский обед"). И, конечно, не случайно Диккенс наводит читателя на мысль, что люди "высшего света" не обладают отзывчивостью простых людей: в рассказе "Чувствительное сердце" член парламента, расчетливый и надменный, так и не прощает своей дочери брака не по расчету.
Таким образом, Диккенс показывает человека из народа не только как жертву уродливых социальных условий жизни, но и как человека, достойного любви и уважения. Люди из народа для Диккенса - хоть и униженные и обездоленные - не маленькие люди. Глубоко трогающий сердце читателя образ простого человека - величайшая заслуга Диккенса-романиста - в своих первоначальных очертаниях складывается в его ранних очерках. Уже в самых ранних произведениях Диккенса сказывается его гуманизм, любовь и доверие к человеку, одно из самых привлекательных свойств его творчества.
Людей из народа писатель неизменно противопоставляет представителям господствующих классов общества - аристократии и буржуазии. Особенно ярко очерчены образы последних. Иногда это относительно безвредные "мещане во дворянстве", зажиточные буржуа, лелеющие надежду породниться со знатью, все потуги которых кончаются комическим фиаско ("Горацио Спаркинс", "Семейство Тагсов в Рэмсгете"). Нередко они, следуя за модой на все романтическое, столь свойственной аристократии, прикидываются людьми не от мира сего, разыгрывают бессребреников, молодые девицы на выданье делают вид, что самое упоминание о таких прозаических вещах, как пища, шокирует их. Весь этот дешевый романтический флер обычно сочетается у молодых людей с тягой к позам a la Байрон, усвоенным из модных великосветских романов: молодые пшюты притворяются разочарованными, мрачными, загадочными. Таковы герои многих рассказов последнего цикла: меланхолично философствующий Горацио Спаркинс (герой одноименного рассказа), "бескорыстный" вздыхатель, говорящий приглушенным голосом и мечтающий о "жизни в шалаше" ("Чувствительное сердце"); один из подобных героев постоянно цитирует (не всегда впопад) байроновского "Дон-Жуана", а другой зачитывается романами из великосветской жизни, и, потерпев неудачу в любви, сам становится фешенебельным романистом ("Пансион").
Издеваясь над тягой к великосветской романтике в аристократической и мещанской среде (где все это принимало самые карикатурные формы), Диккенс вступает в борьбу с эпигонами реакционного романтизма, с идеализацией аристократических вкусов.
В голосе рассказчика нередко начинают звучать ноты гневной и горькой сатиры. В рассказе "Лавки и их хозяева" он прослеживает историю одной из лавок, владельцы которой неизбежно разоряются, не в силах выдержать конкуренции более сильных соседей; тут же он подмечает, что дальше всех смог удержаться плут-лавочник, "краснорожий, бесстыжий бездельник".
В сюжетных новеллах четвертого цикла ("М-р Мине...", "Крестины в Блумсбери" и др.) выразительно обрисован облик собственника. Это - нелюдимый, замкнутый человек, мизантроп; в его словах и поступках не трудно распознать эгоиста. Он сух, корректен, самодоволен. Писатель делает первые попытки запечатлеть характерные черты того класса людей, который он впоследствии увековечит в образах Скруджа ("Рождественская песнь в прозе") и мистера Домби.
Диккенс мастерски использует одну-другую черточку характера персонажа, создавая запоминающийся образ эгоиста или ханжи. Старый холостяк, эгоист и брюзга (из "Крестин в Блумсбери") ненавидит все живое. Автор обыгрывает его пристрастие к похоронам и воспроизводит его мрачное пророчество на крестинах младенца. Чопорная героиня из рассказа "Эпизод из жизни Уоткинса Тоттла" настолько строгих правил, что отказывается спать в той комнате, где висит портрет мужчины.
В "Очерках Боза" недвусмысленно проявляется отношение писателя к политическим партиям господствующих классов, его отвращение к беспринципной внутрипарламентской грызне ториев и вигов, к демагогическим лозунгам этих антинародных партий.
Пародией на комедию выборов в буржуазной Англии выглядит изображение выборов приходского надзирателя, а легкий сатирический намек на вражду ториев и вигов ("синих" и "желтых") в начале рассказа "Дуэль в Грейт-Уинглбери" будет развит в знаменитом итенсвиллском эпизоде "Записок Пиквикского клуба". Но гораздо более резко Диккенс говорит о той политической группировке, которая, в отличие от этих партий, наиболее последовательно выражала идеологию растущей буржуазии, - о так называемых "политических радикалах", которых нередко называли (в соответствии с их системой экономических взглядов) "утилитаристами", "бентамитами" или "манчестерцами"1. Их попытки подвести теоретическую "базу" под своекорыстную практику буржуа, освятить эту практику, их демагогическая аппеляция к общенациональным интересам отталкивали писателя. Эгоистический культ личной пользы, деляческой погоды был глубоко враждебен Диккенсу.
1 (Буржуазный философ-утилитарист конца XVIII - начала XIX века Иеремия Бентам был идейным отцом образовавшейся в середине XIX века так наз. "Манчестерской школы". Воспринявши идеи просветителей XVIII века, он крайне опошлил, вульгаризовал их. Бентам заявлял, что в основе всех человеческих стремлений лежит эгоистическая жажда личного успеха. Конкуренцию, погоню за прибылью, стремление к личному обогащению, свойственные буржуазному обществу, Бентам выдает за извечные атрибуты человеческого общества. Закономерно поэтому, что Бентам "с самой наивной тупостью... - как указывал К. Маркс, - отождествляет современного филистера - и притом в частности английского филистера - с нормальным человеком вообще" (К. Маркс, Капитал, т. 1, Госполитиздат, М. 1952, стр. 615).
Однако характерно, что эта философская доктрина, освящавшая эгоистический интерес буржуа, облекалась в альтруистическую фразеологию о "наибольшем благоденствии наибольшего числа людей")
Так, например, в рассказе "Пансион" выведен вечно угрюмый, всем недовольный, все и вся расценивающий с точки зрения практической выгоды радикал, для которого принципы "спроса и предложения" являются основой человеческих взаимоотношений. Его противником, кстати сказать, выставлен тори, человек с претензиями на аристократичность манер и вкусов. Хотя оба политикана изображены явно сатирически, совершенно очевидно, что более опасным для общества Диккенс считает "теоретизирующего" радикала, нежели пустоголового консерватора. Подобный образ радикала появляется и в других очерках Диккенса (например, "Трактирный оратор").
В спорах сторонника буржуазного прогресса и поклонника аристократии и торизма, изображенных писателем в насмешливо-пародийном духе, содержались, несомненно, отголоски больших споров, волновавших в ту пору общественность Англии, о путях развития страны, о судьбах нации.
У автора "Очерков" нет еще прямого ответа на эти вопросы - да, может быть, и преждевременно было бы искать их в юношеских очерках, - но совершенно очевидно, в каком направлении шла мысль Диккенса, кому были отданы его социальные симпатии и антипатии.
Он смотрит вперед, а не назад, он убежден, что новое закономерно сменяет старое, что затхлый патриархальный уклад жизни должен уступить место новому, более совершенному. Писатель открыто враждебно относился к реакционно-романтической идеализации прошлого. С неизменным сарказмом говорит он о "благословенном старом времени, когда кровь лили, как воду, а людей косили, как траву, во имя святого дела религии". Относясь отрицательно к культу Средних веков, нашедшему несколько позднее чрезвычайно яркое воплощение в публицистике Карлейля1, и не разделяя идиллического представления реакционных романтиков о предреформенной "доброй старой Англии" (в духе Вордсворта)2, Диккенс не склонялся к буржуазной апологетике "манчестерцев", он отчетливо видел и те мрачные стороны, к которым приводит развитие капитализма, и чем дальше, тем больше шел от критики отдельных сторон (хотя и типических) капиталистического общества к осуждению всего мира корысти и наживы.
1 (Томас Карлейль (1795 - 1881) - видный английский писатель и публицист середины XIX века, выступавший с яркой и беспощадной критикой капитализма. Современному буржуазному обществу с его царством денежного чистогана Карлейль противопоставлял идеализированное средневековье как эпоху "гармонии" отношений господ и трудового народа)
2 (Вильям Вордсворт (1770 - 1850) - английский поэт-романтик, в стихах которого выражено благоговение перед костным, застойным бытом деревни, умиление нетронутостью патриархальных нравов крестьянства)
Грубейшим заблуждением утилитаристов, по мысли Диккенса, было то, что в своих философских и статистических выкладках о благоденствии страны они забывали о человеке. Глубокая, неподдельная тревога писателя-гуманиста за судьбу человека делает уже первую книгу Диккенса волнующим документом эпохи и ставит ее автора неизмеримо выше буржуазных радикалов с их неколебимо оптимистическим воззрением на действительность.
С самого начала творчества обращается Диккенс к теме безотрадной участи простых людей-тружеников, к изображению нужды и страданий. Но мало этого. Для Диккенса было недостаточно поставить вопрос об исключительно тяжелом положении трудового народа (хотя и само это, конечно, было немаловажной заслугой!), он задумывается над тем, как сможет помочь общество миллионам обездоленных.
Только холодное безразличие к людям и лицемерие могли породить тот "ответ" на мучащую его проблему, который предложили буржуазные деятели. Писателя глубоко возмущает введенное в 1834 году так наз. "новое законодательство о бедных", в результате которого были созданы бесчеловечные условия существования бедняков в "работных домах".
В цикле очерков "Наш приход" он с горечью говорит о бессердечной приходской благотворительности.
Диккенс изображает самодовольного приходского надзирателя, заискивающих перед ним смотрителей, желчных, угрюмых, в свою очередь свысока третирующих нижестоящих. Писатель рассказывает обычные немногосложные, грустные истории обитателей прихода (какова, например, судьба школьного учителя), о разорении, нужде, бесплодных попытках вырваться из тисков нищеты. "Как много мыслей заключено в одном этом коротком слове "приход"! - говорит Диккенс в первых строках книги очерков. - Как часто за ним скрывается повесть о нищете и несчастье, о погибших надеждах, о неприкрытой бедности и удачливом плутовстве"1. Тема работного дома, как весьма сомнительного проявления филантропии, лишь намечена на страницах ранних очерков. Этой теме предстоит стать одной из ведущих в дальнейшем творчестве (например, в романе "Оливер Твист").
1 (Пер. Н. Дарузес)
Диккенс как писатель стремился побудить общество к проведению тех реформ, которые способствовали бы устранению социального зла. Он возлагает надежды на общественную благотворительность. Однако буржуазная общественная благотворительность сплошь да рядом представала перед ним своими нелепыми, уродливыми сторонами. Скучающие дамочки-благотворительницы (в очерке "Дамские общества"), стремясь перещеголять друг друга в модном деле, лишь мучают несчастных подопечных детей. В очерке "Банкеты" Диккенс изображает обед Благотворительного общества друзей неимущих сирот, вся деятельность которого по сути дела выливается в никчемную затею.
Тем не менее Диккенс (в заключении к последнему указанному очерку) спешит оговориться, что он протестует не против благотворительных учреждений как таковых, а лишь против тех нелепых и карикатурных форм, в которые выливается общественная благотворительность. Так, уже на первых порах возникает противоречие между верой писателя в разумно организованную помощь беднякам "сверху" и яркими художественными картинами лживой буржуазной филантропии. Постепенно Диккенс убедится, что его надежда на добрые намерения "верхов" не имеет оснований.
"Очерки Боза" не являются обычными заметками досужего наблюдателя жизни и нравов. Уже в первой книге Диккенса сказалась характернейшая черта его творческой манеры - стремление к правдивости, объективности, но объективности, лишенной равнодушия, бесстрастия. Его большое сердце, переполненное болью за страдания простых людей, чувствуется в каждой строке, в каждом образе.
Диккенс не может простить господствующим классам преступного равнодушия к судьбам угнетенных. Сам он страстно, взволнованно рассказывает, показывает и убеждает своим показом. Его художественная манера чрезвычайно гибка: то это мягкий сочувственный юмор, то тонкая ирония, то это гневный сарказм или горькое обличение, то патетически-скорбный монолог.
Литературный дебют Диккенса - "Очерки Боза" - встретил разноречивую оценку современников. Реакционная печать, признавая наблюдательность, мастерство писателя, была неприятно поражена выбором объекта изображения. "В Очерках этих прежде всего поражает унылость и мрачность тона, а подчас даже мизантропические и презрительные нотки; автор слишком часто обнаруживает вульгарность чувств"1, - говорилось на страницах мартовского номера "Мансли ревью" за 1836 год.
1 (Цит. по кн.: I. Rantavaara, Dickens in the Light of Eng-ish Criticism, Helsinki, 1944, p. 21)
Это одно из тех высказываний, которое станет общим местом у реакционных критиков Диккенса. Писателя неизменно будут упрекать в выборе грязных, недостойных объектов, в "низменности" его вкуса; критику будут шокировать "плебейские", по ее выражению, пристрастия писателя.
С другой стороны, у "Очерков Боза" нашлись и проницательные ценители. Вильям Мэйкпис Теккерей, замечательный реалист, вступивший в литературу несколько позже Диккенса, на страницах своих очерков, также посвященных изображению Лондона, тепло отзывался о своем предшественнике.
"Даровитый и вдумчивый писатель, являющийся сотрудником газеты "Морнинг кроникл", рассказывает о положении лондонской бедноты; он отправляется в те места, где живет трудовой люд и разного рода беднота, -и что же он выносит оттуда? Картину человеческой жизни столь поразительную, настолько ужасную, жалостную и трогательную, настолько волнующую и устрашающую, что подобного никогда не встречали читатели великосветских вымыслов... Эти поразительные и ужасные вещи, - продолжает Теккерей, обращаясь к читателю, по равнодушию или черствости не прислушивающемуся к голосу бедняков, - совершаются у ваших дверей"1.
1 (W. M. Thackeray, Sketches and Travels in London)
"Очерки Боза" не были по достоинству оценены буржуазными историками литературы. Внимательно исследуя творческую историю первой книги Диккенса, тщательно прослеживая возникновение в "Очерках" образов, тем, сюжетных мотивов, которые получат дальнейшее развитие в романах писателя, диккенсоведы Западной Европы и Америки не увидели в этой книге произведения глубоко новаторского.
Многие буржуазные критики ведут генеалогию первой книги Диккенса от очерков о Лондоне, принадлежащих перу уже упоминавшихся нами эссеистов первой четверти XIX века.
Да, Диккенс обращается подчас к тем же объектам, что и его предшественники: его, как, скажем, и Ли Гента, интересуют кареты и их стоянки; у него, как и у Лэма, найдем мы очерки о встрече Нового года, живое изображение лондонских театров или портреты трубочистов. Но ни формальная близость самого жанра, ни сходство некоторых деталей не могут скрыть решительного и принципиального отличия очерков Диккенса от очерков его предшественников. Мало того, что очерки Диккенса умнее, острее, талантливее очерков Ли Гента и других: важнее то, что Диккенс создает реалистический очерк, насыщенный социальным содержанием. Его целью является не воспевание "величия" британской столицы, не восхищение ее сказочными богатствами (что свойственно, например, либералу Генту), а правдивое раскрытие контрастов богатства и бедности, изображение самых мрачных сторон жизни Лондона. Так, например, размышления о смерти маленьких детей приводят его не к сентиментальным ламентациям Ли Гента, который в своем очерке "Как умирают маленькие дети" отвлеченно рассуждает о тягостности утраты ребенка, а к яркому и правдивому показу ужасающих условий существования отверженных людей. Буржуазному апологетизму этих эссеистов противостоит отчетливо антибуржуазная тенденция очерков Диккенса1.
1 (Эта особенность "Очерков Боза" впервые в советском литературоведении была сформулирована в книге Т. И. Сильман "Диккенс". В этой работе убедительно показана новизна творческой программы Диккенса-очеркиста)
"Очерками Боза" Диккенс кладет начало большой и плодотворной линии в развитии английской художественной прозы: в его очерках рождается английский критический реализм, который полного своего расцвета достигнет в социальных романах самого Диккенса и других романистов "блестящей плеяды", как назовет позднее К. Маркс школу английских реалистов.