С выходом в свет "Записок Пиквикского клуба" Боз стал знаменитым и мог отказаться от работы парламентского репортера, которая уже давно была ему не по душе. Диккенс не раз признавался друзьям, что, расставшись с парламентом, никогда не испытывал ни малейшего желания посетить его вновь: слишком велика была его неприязнь к лицемерному красноречию парламентских ораторов. Ведь не случайно один из своих первых сатирических опытов он посвятил именно парламенту и назвал "Тысяча и одно жульничество".
Чарлз полностью отдается литературе. После женитьбы он поселился в доме на Даути-стрит, недалеко от делового центра Лондона - Сити. Сравнительно близко находился и Британский музей, читальный зал которого Диккенс посещал еще со времен ранней молодости. В январе 1837 г. родился первый сын Диккенса, названный, как и отец, Чарлзом. Вместе с Диккенсами жила младшая сестра жены - Мэри Хогарт. Воспоминания о дружбе и нежной привязанности к этой молоденькой девушке, чья жизнь оборвалась в семнадцатилетнем возрасте, романист сохранил на многие годы. Мэри Хогарт стала прообразом многих его идеальных героинь, и в том числе маленькой Нелл в романе "Лавка древностей".
Дом 48 на Даути-стрит становится местом встреч лондонских литераторов, художников, актеров. Чарлз Диккенс был общителен, легко сходился с людьми, и многие из знакомств, состоявших в конце 30-х гг., переросли с годами в крепкую и многолетнюю дружбу. Современники отмечали, что обаяние Чарлза было безгранично. Он покорял жизнерадостностью и энергией, тонким остроумием и веселостью, Уже в эти годы считалось за честь видеть молодого писателя в числе посетителей светских салонов. В 1838 г. Диккенса избирают членом лондонского клуба "Атенеум", его имя включают в список сорока наиболее знаменитых писателей, деятелей' искусства и науки, оно было поставлено рядом с именами Чарлза Дарвина и Уильяма Макреди.
Известный актер и режиссер Макреди (1793-1873), в течение ряда лет возглавлявший театры "Друри-Лейн" и "Ковент Гарден", стал одним из самых близких друзей Диккенса. Помимо глубоких личных симпатий, обоих сближала общность задач: один утверждал реализм на английской сцене, другой - в литературе. Диккенс встречался в эти годы с писателями Карлейлем и Теннисоном, актером и драматургом Дугласом Джеролдом, театральным художником Стенфилдом, композитором Сэмюэлем Ловером; он подружился с известным в лондонских кругах доктором Джоном Эллиотсоном, увлекавшимся гипнозом.
Состоялась и еще одна важная встреча - с Джоном Форстером, который стал другом, а впоследствии биографом Чарлза Диккенса. Они были ровесниками, но в литературно-театральной среде имя Джона Форстера стало хорошо известно уже в самом начале 30-х гг. Он выступал как один из ведущих театральных критиков, его статьи публиковались в "Экземинер", а вскоре он стал и редактором этой газеты. Джон Форстер - автор пятитомного "Жизнеописания английских государственных деятелей"; он написал биографии писателей Голдсмита и Лендора, но в памяти потомков остался именно как автор жизнеописания своего великого современника Диккенса.
Быстро пришедшая слава, признание писательского таланта ни в эти, ни в последующие годы не изменили демократического характера взглядов и убеждений Диккенса. А в дни своего триумфа, связанного с выходом "Записок Пиквикского клуба", Диккенс уже ведет работу над романами, которые посвящены проблемам положения бедняков, состоянию школьного воспитания и судьбе ребенка в современном обществе. Этому и посвящены романы "Приключения Оливера Твиста" и "Жизнь и приключения Николаса Никльби"; первый был завершен в марте, второй - в октябре 1839 г.
Многое из того, о чем пишет Диккенс, он видел своими глазами, испытал на собственном опыте. Материал давала сама жизнь. В конце 30-х гг. Диккенс совершил поездки по ряду крупных промышленных районов Англии, побывал в городах Северного Уэльса, в Бирмингеме и Манчестере где знакомился с условиями жизни и труда рабочих. Он посещает беднейшие кварталы Лондона, многие из которых так хорошо знакомы ему с детских лет. Но теперь он приходит сюда, чтобы оживить свои воспоминания, рассказать об увиденном в книгах.
Конец 30-х гг.- период обострения общественных противоречий и классовой борьбы в Англии. В политической жизни этих лет происходят важные события. В 1837 г. чартисты обратились в парламент с требованием всеобщего избирательного права. Правительство отвергло требования рабочих. В ответ на это организованный в 1838 г. Большой Северный Союз призвал рабочих к вооруженной борьбе за свои права. В промышленных центрах Англии вспыхивают восстания, проводятся массовые демонстрации протеста. Напуганная размахом и силой освободительного движения в стране, буржуазия жестоко расправляется с восставшими.
В такой обстановке и создавались "Оливер Твист" и "Николас Никльби". В них Диккенс впервые обратился к вопросу о взаимоотношении личности и общества, человека и окружающей его социальной среды. Потому эти произведения и могут быть названы первыми социальными романами Диккенса. Если мистер Пиквик и его друзья проходят по жизни, не испытывая подлинных мучений и бедствий, если их злоключения вызывают смех и улыбку, но не сострадание, то маленький Оливер Твист и юный Николас Никльби познают и голод, и одиночество, и боль унижения. Они - не наблюдатели жизни, а ее участники, не только свидетели несправедливости существующих порядков, но и ее жертвы, находящие тем не менее силы и мужество выстоять, сохранить человеческое достоинство. Правда, и тому и другому герою помогает счастливый случай, неожиданно подаренная судьбой встреча с добрыми людьми, однако те испытания, через которые они прошли, говорят о многом. В судьбах своих героев Диккенс отразил тяжелую жизнь многих тысяч простых людей, провел их через притоны нищеты, познакомил с жизнью воров и преступников; изобразил глухие окраины города, населенные беднотой, грязные лавчонки, трактиры, работные дома; рассказал о жестоких и диких нравах, процветающих в частных школах, о страданиях и одиночестве детей-сирот, ставших жертвами бесчеловечных и невежественных людей, именующих себя "учителями" и "воспитателями". Он выступил защитником обездоленных, но при этом не ограничился жалостью. В простых людях Диккенс видит не только объект сострадания; им свойственны высокие моральные качества, нравственные принципы, что ставит их выше богатых и знатных, вызывает симпатию и уважение.
В работном доме начинается жизнь сироты Оливера Твиста, одного из тех, кто испытал на себе всю тяжесть пребывания в приюте для бедняков. В 1834 г. в Англии был издан "закон о бедных", и появились работные дома, которые рекламировались буржуазией, как вполне устроенные благотворительные учреждения для престарелых рабочих и детей-сирот. Диккенс беспощадно разоблачил эту легенду, рассказав в романе о том, что представляли собой работные дома в действительности. Туда определяли бедняков, обращавшихся за пособием; суровый режим, установленный в работных домах, мало чем отличался от тюремного; не случайно в народе их метко прозвали "бастилиями для бедных" и боялись их: попасть туда означало погибнуть.
Издеваясь над лицемерием властей, издающих "милосердные законы Англии", Диккенс пишет в "Оливере Твисте": "Члены этого совета были очень мудрыми, проницательными философами, и когда они, наконец, обратили внимание на работный дом, они тотчас подметили то, чего никогда бы не обнаружили простые смертные, а именно: бедняки любили работный дом. Это было поистине место общественного увеселения для бедных классов: харчевня, где не нужно платить, даровой завтрак, обед, чай и ужин круглый год; рай из кирпича и известки, где все игра и никакой работы! "Ого! - с глубокомысленным видом изрек совет.- Нам-то и надлежит навести порядок. Мы немедленно положим этому конец". И члены совета постановили, чтобы всем бедным людям был предоставлен выбор (так как, разумеется, они никого не хотели принуждать) либо медленно умирать голодной смертью в работном доме, либо быстро умереть вне его стен. С этой целью они заключили договор с водопроводной компанией на снабжение водой в неограниченном количестве и с агентом по торговле зерном на регулярное снабжение овсянкой в умеренном количестве и постановили давать три раза в день жидкую кашу, луковицу дважды в неделю и полбулки по воскресеньям. Трудно сказать, сколько просителей из всех слоев общества обратилось бы к ним за пособием, ...если бы оно не было связано с работным домом, но члены совета были люди предусмотрительные и приняли меры против такого осложнения. Пособие было связано с работным домом и кашей, и это отпугивало людей".
В своих романах Диккенс часто опирается на вполне определенный реальный жизненный факт, достоверное явление современной ему общественной действительности, которое и становится отправным моментом для последующего развития событий. В "Оливере Твисте" - это работный дом, в "Николасе Никльби" - школа, в "Холодном доме" - суд, в "Крошке Доррит" - тюрьма. Опыт журналиста помогает писателю: с ним связано то, что мы называем теперь документализмом художественной прозы. В романах документальное начало, став исходным моментом, а иногда и центром движения событий и системы образов, всегда органично включается в художественную ткань повествования и сливается с игрой воображения и смелым полетом творческого вымысла. Мы включаемся в мир Диккенса.
В "Оливере Твисте" это происходит в тот самый момент, когда обшарпанные стены работного дома огласились первым криком появившегося на свет младенца, нареченного вскоре Оливером. Нищая полупьяная старуха-сиделка и угрюмый приходский врач были единственными свидетелями его рождения. Едва успев взглянуть на ребенка и прижаться холодными бледными губами к его лбу, мать новорожденного умерла. Появление Оливера на свет никому не принесло радости. Но суровая жизнь, в которую он вступал,- "мир печалей и скорби",- со всей беспощадностью предъявила ему свои требования, и место Оливера в обществе сразу же было определено согласно существующим социальным порядкам: "Каким превосходным доказательством могущества одеяния явился юный Оливер Твист! Закутанный в одеяло, которое доселе было единственным его покровом, он мог быть сыном дворянина и сыном нищего; самый родовитый человек едва ли смог бы определить подобающее ему место в обществе. Но теперь, когда его облачили в старую коленкоровую рубашонку, пожелтевшую от времени, он был отмечен и снабжен ярлыком и сразу занял свое место - приходского ребенка, сироты из работного дома, смиренного голодного бедняка, проходящего свой жизненный путь под градом ударов и пощечин, презираемого всеми и нигде не встречающего жалости.
Оливер громко кричал. Если бы мог он знать, что он сирота, оставленный на милосердное попечение церковных старост и надзирателей, быть может, он кричал бы еще громче".
Оливер становится "жертвой вероломства и обмана". Его детство проходит в среде таких же несчастных сирот, "не обремененных ни излишком пищи, ни излишком одежды" и ухитрявшихся жить на "наивозможно меньшее количество наивозможно менее питательной пищи". Надзиратель мистер Бамбл и миссис Мэн, приглядывающая за детьми, меньше всего беспокоились о благополучии своих воспитанников, но делали все, чтобы извлечь наибольшую пользу для самих себя из тех скудных запасов пищи и одежды, которые были предназначены для сирот. Дети или умирают от побоев и голода, или превращаются в жалкие, забитые, запуганные создания.
Ни один ласковый взгляд, ни одно ласковое слово "не озарили унылых младенческих лет" Оливера. "И сознание своего одиночества в великом необъятном мире впервые проникло в сердце ребенка". Тема одиночества маленького беззащитного существа в жестоком несправедливом мире занимает важное место и в "Оливере Твисте", и в других романах Диккенса. Дети страдают и гибнут: умирают малютка Нелл ("Лавка древностей") и маленький Поль ("Домби и сын"); страдает несчастный Оливер Твист; до последней степени отчаяния доведен Смайк ("Николас Никльби"). Но при этом обратите внимание: самый одинокий и несчастный из них, самый беззащитный и маленький - Оливер находит в себе силы действовать. "Он был совсем ребенок, впал в отчаяние от голода и стал безрассудным от горя", но когда было решено, что дополнительную порцию каши у надзирателя придется просить ему, Оливер сделал это. Вот знаменитая сцена:
"Он встал из-за стола и, подойдя с миской и ложкой в руке к надзирателю, сказал, немного испуганный своей дерзостью:
- Простите, сэр, я хочу еще.
Надзиратель был дюжий и здоровый человек, однако он сильно побледнел. Остолбенев от изумления, он смотрел несколько секунд на маленького мятежника, а затем, ища поддержки, прислонился к котлу. Помощники онемели от удивления, мальчики - от страха.
- Что такое?..- слабым голосом произнес, наконец, надзиратель.
- Простите, сэр,- повторил Оливер,- я хочу еще.
Надзиратель ударил Оливера черпаком по голове, крепко схватил его за руки и завопил, призывая бидла".
Робкая и вместе с тем столь неожиданная в стенах работного дома просьба о дополнительной порции каши была воспринята как бунт. По этому поводу на специальное заседание собрался совет. Было решено убрать Оливера из работного дома: присутствие мятежника опасно! Члены совета, и прежде всего джентльмен в белом жилете, пришли к убеждению, что "мальчик кончит жизнь на виселице". И вот тут следует внимательно прочитать конец главы, где рассказывается о мятежном бунте Оливера. Диккенс пишет:
"Намереваясь показать в дальнейшем, прав или не прав был джентльмен в белом жилете, я не стану лишать занимательности это повествование (полагая, что оно обладает этим качеством) и не осмелюсь намекнуть, ждет ли Оливера Твиста такая страшная смерть или нет". Дальнейшая история, рассказанная в романе, показывает, что Оливер выстоял, подобно тому как выстоял в пору своего детства Чарлз Диккенс, преодолевая нужду и невзгоды.
Маленький мятежник был заключен в чулан, а потом его хотели отдать в подручные трубочисту. Но он взмолился, "чтобы его отослали обратно в темную комнату... морили голодом... избивали... убили, ...но только не отправляли с этим страшным человеком". И тогда Оливера отдают в ученики к гробовщику. Чего только не насмотрелся он, обходя вместе со своим хозяином дома умерших бедняков! Незаслуженные оскорбления заставляют Оливера бежать от гробовщика. Его ждет полная неизвестность, но терпеть обиды он больше не может. Всему есть предел, и дух протеста вновь побуждает Оливера к решительным действиям. А Диккенс, как бы комментируя происходящее, замечает: "Утверждать с некоторой степенью достоверности, будто пример этих добрых людей научил Оливера покорности судьбе, я не могу, хотя и являюсь его биографом". Мятежный дух, с силой, может быть, неожиданной для него самого, вспыхивает в Оливере. "Минуту назад мальчик казался тихим, кротким, забитым существом, каким его сделало суровое обращение. Но, наконец, дух его возмутился: жестокое оскорбление, нанесенное покойной матери, воспламенило его кровь. Грудь его вздымалась; он выпрямился во весь рост; глаза горели; он был сам на себя не похож, когда стоял, грозно сверкая глазами, над трусливым своим мучителем, съежившимся у его ног, и бросал вызов с энергией, доселе ему неведомой".
Решение бежать от хозяина Диккенс определяет как "очень важный эпизод в истории Оливера", который "повлек за собой существенную перемену во всех его делах и видах на будущее".
С большим трудом пробирается Оливер Твист в Лондон. Неприветливо встретил его город, обернувшись к нему своими трущобами. Он попадает в воровскую шайку, становится жертвой злодея Сайкса и содержателя воровского притона Феджина. Жизнь открывается перед Оливером своей мрачной стороной. Но случайная встреча с. добрым мистером Браунлоу меняет его судьбу, Оливер находит приют у хороших людей, у него появляются друзья, выясняется тайна его происхождения, и все завершается благополучно и для него и для его друзей.
Но погибает Нэнси. Судьба этой молодой женщины трагична. Добрая и отзывчивая по натуре, она с детства попала в воровскую шайку. Жизнь искалечила ее, заставив жить по законам преступного мира. Она вынуждена выполнять указания главарей шайки - грабителя Сайкса, с которым связала свою судьбу, и злодея Монкса. Погибая сама, Нэнси стремится помочь Оливеру, вырвать его из окружения воров и преступников. Она нарушает законы преступного мира, и потому Сайке убивает ее. Страшная, жуткая сцена убийства Нэнси и описание бегства Сайкса врезаются в память и оставляют неизгладимое впечатление.
В "Предисловии" к "Оливеру Твисту", написанном через три года после первого издания романа, Диккенс подчеркнул, что главная задача его книги - показать "суровую правду", изобразить мир воров и преступников без всяких прикрас. Он противопоставил свой роман произведениям, в которых жизнь преступного мира изображалась в ложноромантическом свете, как нечто заманчивое и привлекательное. "Я читал десятки книг о ворах: славные ребята (большей частью любезные), одеты безукоризненно, кошелек туго набит, знатоки лошадей, держат себя весьма самоуверенно, преуспевают в галантных интригах, мастера петь песни, распить бутылку, сыграть в карты или кости - прекрасное общество для самых достойных". У Диккенса же иная цель - "изобразить реальных членов преступной шайки, нарисовать их во всем уродстве, со всей их гнусностью, показать убогую, нищую их жизнь, показать их такими, каковы они на самом деле,- вечно крадутся они, охваченные тревогой, по самым грязным тропам жизни, и куда бы ни взглянули, везде маячит перед ними большая черная страшная виселица,- мне казалось, что изобразить это - значит попытаться сделать то, что необходимо и что сослужит службу обществу". Задачи художника сам Диккенс рассматривает с точки зрения морального воздействия: правдиво изобразив жизнь преступного мира, стремится оттолкнуть от него читателя.
Следуя этой цели, он остается верен жизненной правде в описаниях лондонских трущоб и их обитателей, не боится утаить от своих читателей "ни одной дырки в сюртуке Плута, ни одной папильотки в растрепанных волосах Нэнси". Он пишет свой роман "не для развлечения", и потому не боится доказать "холодные, серые, ножные лондонские улицы, в которых не найти пристанища; грязные и вонючие логовища - обитель всех пороков; притоны голода и болезни; жалкие лохмотья, которые вот-вот рассыплются".
Диккенс называет имена своих предшественников, великих правдолюбцев, писателей и художников, заветам которых он стремится следовать: "...если я стану искать примеров в предшественниках, я найду их среди самых благородных имен английской литературы: Филдинг, Дефо, Голдсмит, Смоллет, Ричардсон, Макензи - все они, и в особенности первые два, с лучшими целями выводили на сцену подонки и отребье страны".
В связи с этим можно вспомнить такие романы XVIII в., как "Молль Флендерс" Дефо, написанный в форме плутовского романа и изображающий похождения героини, знакомой со всеми превратностями жизни низов общества, и "Джонатан Уайлд Великий" Филдинга, где рассказывается история авантюриста, главаря шайки грабителей.
К числу "самых благородных имен прошлого" Диккенс относит и имя художника Хогарта, "в великих произведениях которого будет вечно отражаться и век, в котором он жил, и человеческая природа всех времен".
Хогарт был первым урбанистом в английской живописи. Он воссоздал многоликий облик Лондона - мрачные притоны и строгое величие улиц, соборы и кофейни, рынки и игорные дома, больницы и тюрьмы, площади и закоулки. Картины, гравюры и рисунки Хогарта предваряют описания Лондона в романах Филдинга и Диккенса; вместе с тем в них развивается традиция Дефо, изобразившего отталкивающее и манящее лицо большого города (романы "Молль Флендерс", "Полковник Джек", "Роксана"). Особым признанием у современников Хогарта пользовалась ставшая знаменитой серия из четырех гравюр "Четыре времени суток". На этих гравюрах Лондон изображен утром, в полдень, вечером и ночью. На первой из них - площадь перед кофейней Тома Кинга возле ковент-гарденской церкви св. Павла; она окружена домами с высокими крышами и прокопченными стенами, здесь собрался самый разный люд - влюбленные, нищие, ночные гуляки, торговцы, а по направлению к церкви движется высокая, сухопарая мисс, являя собой пример стойкой набожности. Не менее выразительна и гравюра "Полдень", изображающая одну из улиц района Сохо с ее многолюдьем и теснотой, и гравюра "Ночь", где местом действия является узкий коридор между мрачными домами Сити.
Образ многоликого Лондона возникает и на страницах романов Диккенса - одного из крупнейших писателей-урбанистов. Величайшим поэтом улиц, набережных и площадей называет его биограф Хескот Пирсон. "Диккенс - это был сам Лондон. Он слился с городом воедино, стал частицей каждого кирпичика, каждой капли скрепляющего раствора"*. Диккенс любил свой город. Он был неутомим в своем страстном стремлении досконально познать Лондон, этот громадный, вечно меняющийся живой организм. Он любил ходить по его улицам, в любое время года, в любое время суток, будь то днем или ночью, в дождь или стужу. Он мог совершить прогулку пешком в двадцать с лишним миль, не испытывая особой усталости. Диккенс чередовал работу с такими "оргиями отдыха,- пишет Хескот Пирсон,- которые просто уморили бы человека менее энергичного. В сопровождении Форстера, Маклиза или Эйнсворта, а то и один, он вышагивал по Хемстед-Хит со скоростью четыре мили в час и к обеду нередко добирался до таверны "Джек Строз Касл"**. Иногда они заходили пешком и подальше: на север - до Финчли, на запад - до Барнеса, на восток - до Гринвича, а не то садились верхом и скакали в Ричмонд и Твикенхэм, Вернет, Хэмптон-Корт, Эппинг. Останавливались только чтобы пообедать, других привалов на дороге не было. Пустившись в путь, Диккенс никому не давал передохнуть или сбавить шаг"***.
* (Пирсон X. Диккенс.- С. 98.)
** (Таверна "Джек Строз Касл" - излюбленное место отдыха писателей и художников прошлого века. (Прим. авт.))
*** (Пирсон X. Диккенс. С. 72-73.)
Лондон - не только место, где происходит действие романов Диккенса; этот город - главный герой всех его произведений, без которого невозможно представить себе ни приключений пиквикистов, ни судьбы Оливера Твиста и Николаса Никльби, ни истории Поля и Флоренс Домби, ни жизни Дэвида Копперфи,- и Крошки Доррит, ни превращения деревенского мальчика Пипа в "джентльмена" и связанного с этим крушения его больших надежд. "Холодный дом" - так назван один из романов Диккенса, и это название имеет обобщающий смысл. Возникает образ Англии и ее столицы - холодного дома, где живут герои Диккенса. Описание ненастного осеннего дня в Лондоне стало классическим. "Несносная ноябрьская погода. На улицах такая слякоть, словно воды потопа только что схлынули с лица земли... Дым стелется, едва поднявшись из труб, он словно мелкая черная изморозь, и чудится, что хлопья сажи - это крупные снежные хлопья, надевшие траур по умершему солнцу. Собаки так вымазались в грязи, что их и не разглядишь. Лошади едва ли лучше - они забрызганы по самые наглазники. Пешеходы, поголовно заразившись раздражительностью, тычут друг в друга зонтами и теряют равновесие на перекрестках, где, с тех пор как рассвело (если только в этот день был рассвет), десятки тысяч других пешеходов успели споткнуться и поскользнуться, добавив новые вклады в ту уже скопившуюся - слой на слое - грязь, которая в этих местах цепко прилипает к мостовой, нарастая, как сложные проценты.
Туман везде. Туман в верховьях Темзы, где он плывет над зелеными островками и лугами; туман в низовьях Темзы, где он, утратив свою чистоту, клубится между лесом мачт и прибрежными отбросами большого (и грязного) города. Туман на Эссекских болотах, туман на Кентских возвышенностях. Туман ползет в камбузы угольных бригов; туман лежит на реях и плывет сквозь снасти больших кораблей; туман оседает на бортах баржей и шлюпок... На мостах какие-то люди, перегнувшись через перила, заглядывают в туманную преисподнюю и, сами окутанные туманом, чувствуют себя как на воздушном шаре, что висит среди туч...
На улицах свет газовых фонарей кое-где чуть маячит сквозь туман" (17; 11-12).
Еще не завершив "Оливера Твиста", Диккенс уже приступил к работе над романом "Жизнь и приключения Николаса Никльби", это произведение стало важным этапом в творчестве писателя: впервые было создано многоплановое произведение с четкой сюжетной линией, в основу которого положена история жизни и приключений главного героя - молодого человека, чей характер формируется под влиянием переживаемых невзгод и испытаний. Суровая правда в изображении темных сторон действительности, присущая "Оливеру Твисту", сочетается здесь с юмором и комизмом "Записок Пиквикского клуба". "Николас Никльби" объединяет, синтезирует такие разновидности жанра романа, как "роман характера", "воспитательный роман" и "театральный роман".
В предисловии романист писал, что его главная цель состоит в том, чтобы "привлечь внимание общества к системе воспитания". Речь о воспитании ведется в двух планах: говорится о состоянии школьного образования - и с этим связаны главы, посвященные "учебному заведению" Сквирса, и о школе жизни, которую проходит Николас Никльби.
Проблеме воспитания Диккенс придавал очень большое значение, справедливо считая, что от состояния школьного образования во многом зависит судьба граждан. Вместе с тем он видел, "сколь чудовищно пренебрегают в Англии воспитанием и как небрежно относится к воспитанию государство,- к выращиванию добрых или плохих граждан, несчастных или счастливых людей" (5; 5). Это вызывало его тревогу и желание помочь своими произведениями изменить положение дел. Нельзя не заметить, что в своих романах Диккенс очень часто "изображает детей жертвами воспитания", учителей - невеждами, а школьные порядки - бесчеловечными. Особое внимание писателя привлекли повсеместно открываемые частные школы, во главе которых стояли люди, не имевшие для этого никаких оснований. "Любой человек, доказавший свою непригодность к какой-либо другой профессии, имел право без экзамена и без проверки знаний открыть школу в любом месте, тогда как к врачу предъявлялись требования пройти необходимую подготовку, чтобы оказать помощь ребенку при появлении на свет или способствовать уходу его из этого мира; подобные требования предъявлялись к аптекарю, к адвокату, к мяснику, булочнику, свечному мастеру - к представителям всех профессий и ремесел, за исключением школьных учителей" (5; 5).
Обо всем этом Диккенс и хотел рассказать. Посетил ряд частных школ, отправился в Йоркшир, где, как он слышал, положение дел было особенно печальным, и о том, что увидел, рассказал в романе в главах, посвященных "педагогической деятельности" супругов Сквирс. Причем он специально подчеркнул в предисловии, "что мистер Сквирс и его школа являются лишь слабым отражением существующего порядка, умышленно смягченного в книге и затушеванного, чтобы он не показался невероятным". А между тем зловещие фигуры мистера Сквирса и его супруги ужасны. Именно таких "учителей" и имел в виду Диккенс, когда в предисловии писал о людях, промышлявших "скупостью, равнодушием или тупостью родителей и беспомощностью детей", о людях невежественных, корыстных, жестоких, "которым вряд ли хоть один рассудительный человек поручил бы уход за лошадью или собакой" (5; 6).
Мистер Сквирс - этот "достойный педагог", как с насмешкой именует его Диккенс,- законченный негодяй и лицемер. Он жесток и бесчестен. Свое "учебное заведение" Сквирс громко именует "академией Дотбойс-Холл" и сообщает о том, что отданные ему на воспитание мальчики получат "все полезное, что только может дать Йоркшир", будут находиться под "материнской" опекой миссис Сквирс, получат "широкое образование" и усвоят "необходимые нравственные правила". Но все то, с чем столкнулся Николас Никльби, получивший место учителя в школе Сквирса, находится в вопиющем противоречии с лицемерными словами об удобствах жизни и совершенных методах обучения в Дотбойс-Холле. На этом противоречии и основан комический эффект школьных сцен романа: говорится одно, а происходит совсем иное. Смех писателя, осмеяние достойного осуждения явления помогают понять его истинную сущность.
Вот Сквирс в лондонской гостинице обращается к будущим воспитанникам: "Обуздывайте свои страсти, мальчики, и не волнуйтесь при виде еды.
Произнося это нравоучение, мистер Сквирс отрезал большой кусок ростбифа и взглянул на Николаса.
- Присаживайтесь, мистер Никльби,- сказал Сквирс.- А мы, как видите, завтракаем.
Николас не видел, чтобы кто-нибудь завтракал, кроме мистера Сквирса; однако он поклонился с надлежащей почтительностью и постарался казаться бодрым.
- О, молоко с водой, не так ли, Уильям? - сказал Сквирс.- Прекрасно. А теперь не забудьте о хлебе и масле.
При этом новом упоминании о хлебе и масле пять мальчиков пришли в волнение и проводили глазами слугу; тем временем мистер Сквирс отведал молока с водой.
- А! - причмокивая, сказал этот джентльмен.- Как вкусно. Мальчики, подумайте о многочисленных нищих и сиротах на улицах, как бы они этому обрадовались. Ужасная штука - голод, не так ли, мистер Никльби?
- Ужасная, сэр,- отозвался Николас.
- Когда я скажу: "Номер первый",- продолжал мистер Сквирс, поставив кружку перед детьми,- мальчик слева, ближайший к окну, может пить; а когда я скажу: "Номер второй", пить будет мальчик, сидящий рядом с ним, и так далее, пока мы не дойдем до номера пятого - до последнего мальчика. Вы готовы?
- Да, сэр! - с жаром воскликнули все мальчики.
- Прекрасно! - сказал Сквирс, спокойно продолжая завтракать.- Готовьтесь и ждите, пока я вам не скажу: "Начинайте". Подавляйте свой аппетит, мои милые, и вы преодолеете человеческую природу. Вот как мы воспитываем силу духа, мистер Никльби,- обратился владелец школы к Николасу, говоря с полным ртом, набитым ростбифом и гренками (5; 68-69).
Явная нелепость утверждений мистера Сквирса в сочетании со свойственным ему высокопарным стилем изъяснений производит комическое впечатление и вызывает смех. Однако в ряде сцен смех Диккенса утрачивает комический оттенок. Жестокость Сквирса, его стремление нажиться за счет отданных на его попечение детей вызывает возмущение. В Дотбойс-Холле детей ничему не обучают, их почти не кормят, они ходят в лохмотьях, болеют, наиболее слабые из них умирают. Сущность "педагогической системы" Дотбойс-Холла определена Диккенсом таким образом: "Факт тот, что и мистер и миссис Сквирс смотрели на мальчиков как на своих исконных и природных врагов, или, иными словами, были твердо уверены, что их дело и профессия заключаются в том, чтобы от каждого мальчика получить ровно столько, сколько можно из него выжать". Не случайно Сквирс оперирует в своих разговорах цифрами: "В настоящее время в Дотбойс-Холле собралось молодежи на сумму 800 фунтов в год"; "У вас вид на двадцать фунтов десять шиллингов лучше, чем был".
Диккенс был твердо убежден, что путем морального перевоспитания людей возможно уничтожить социальную несправедливость. Потому так глубоко и волновала его проблема воспитания, потому и обращается он к "роману воспитания", классическая форма которого представлена в творчестве немецкого писателя Вольфганга Гете, создавшего в конце XVIII в. свой знаменитый роман "Годы учения Вильгельма Майстера", а затем "Годы странствий Вильгельма Майстера".
В "Николасе Никльби" Диккенс обратился к одной из наиболее распространенных тем в литературе критического реализма XIX в.- теме поисков юношей своего места в жизни. История крушения надежд и иллюзий молодого человека, формирования его взглядов и борьбы за свое человеческое достоинство привлекала внимание крупнейших писателей - современников Диккенса. Во Франции в период 30-х и 40-х гг. были созданы романы "Красное и черное" и "Пармская обитель" Стендаля, "Шагреневая кожа", "Отец Горио" и "Утраченные иллюзии" Бальзака. В этих произведениях раскрыта трагедия судьбы молодых людей в буржуазном мире, показано, что высокие идеалы, благородство, смелые творческие порывы враждебны самой природе буржуазного общества.
Английский критический реализм XIX в. раньше других обратился к теме судьбы молодого человека в буржуазном обществе, и "Николас Никльби" интересен как первый опыт писателя в этом направлении. Впоследствии к этой же теме Диккенс обратился во многих своих произведениях.
Свою самостоятельную жизнь Николас Никльби начинает наивным и неопытным молодым человеком. После смерти отца он приезжает в Лондон. На его попечении - мать и сестра. Никаких средств к существованию у семьи Никльби нет, и, кроме своих сил, Николасу не на что рассчитывать. Правда, у него есть дядюшка - ростовщик Ральф Никльби, но он жесток и скуп и не только не помогает племяннику, но хочет его погубить. В творчестве Диккенса Ральф Никльби - первый тип буржуа-хищника, бесчестные и темные махинации которого приводят людей к разорению и нищете.
Лицом к лицу поставлены в романе Николас - бедный, неопытный, но гордый юноша, и Ральф, воплощающий жестокость и бесчеловечность буржуазного мира. Молодой Никльби честен и благороден. Ральф Никльби подл и низок. История борьбы Николаса с Ральфом определяет развитие действия в романе и взаимоотношение персонажей. Дядя и племянник - люди разные, и уже в самом начале Диккенс подчеркивает это различие: "Лицо у старика было суровое, грубое и отталкивающее, у молодого человека - открытое, красивое и честное; у старика глаза были острые, говорившие о скупости и лукавстве, у молодого человека - горящие умом и воодушевлением".
Свою самостоятельную жизнь Николас начинает наивным и неопытным, мечтает о честном труде и хочет найти "в этой необъятной пустыне, в Лондоне, какой-нибудь честный способ зарабатывать". Жизнь заставляет его убедиться в том, что в окружающем мире человеческие "сердца весят так мало, а золото и серебро - много"; он видит, "как мало людей живет в великолепных домах и сколько таких, что населяют вонючие притоны или живут и умирают, не имея своего угла и не находя ни одного человека, который пришел бы им на помощь, и не имея даже скудных средств к самому жалкому существованию". Николас Никльби осознает существующую несправедливость. Он "думал о том, сколько в мире несправедливости, горя и зла, и, однако, жизнь течет из года в год, невозмутимая и равнодушная, и ни один человек не пытается исправить или изменить мир". Эти раздумья своего героя Диккенс дает в форме косвенной речи; но в ряде сцен звучит голос самого Николаса, обвиняющего стяжателей, подобных его дядюшке Ральфу, прожигателей жизни из числа "золотой молодежи", с подобострастием увивающейся вокруг лорда Верисофта и негодяя сэра Мальбери Хаука. Герой Диккенса противопоставляет честную бедность простых людей бесчестию богатых и власть имущих: "бедность должна порождать честную гордость, чтобы не послужить соблазном и не привести нас к каким-нибудь недостойным поступкам и чтобы мы не потеряли того самоуважения, какое" могут сохранить и дровосек и водонос лучше, чем сохраняет его монарх".
У Ральфа Никльби иные взгляды; он уверен, что в мире нет ничего равного деньгам, что только "богатство является источником счастья". Цинично и просто успокаивает он престарелого Артура Грайда, покупающего себе молодую жену: "У вас деньги, у мисс Медилайн красота и достоинства. У нее молодость, у вас деньги. У нее нет денег, у вас нет молодости. Одно стоит другого, вы квиты". Жизнь Ральфа посвящена приумножению богатств, и в кругу ростовщиков его считают гением.
Свою карьеру он начал еще в школе, пустив в оборот за хорошие проценты имевшийся у него капитал из грифелей и мраморных шариков. У Ральфа нет друзей, он ни к кому не привязан, "ибо золото создает вокруг человека дымку, разрушающую все прежние его привязанности и убаюкивающую его чувства". Золото ожесточило сердце Ральфа; жалость и сострадание ему чужды. Особенно велика его ненависть к племяннику: он видит в Николасе воплощение враждебных ему взглядов и принципов.
Николас поставлен перед необходимостью выбрать свой путь в жизни. Перед ним две возможности: устроить карьеру ценой отказа от собственных убеждений или же вести трудную; но честную жизнь в бедности. Герой Диккенса избирает второй путь. Он отказывается быть сообщником Сквирса, не хочет работать секретарем у грязного политикана, члена парламента Грегсгори, хотя это и сулит ему приличный заработок; он ведет упорную борьбу с Ральфом Никльби. Борьба Ральфа и Николаса - это противоборство двух начал - добра и зла, которые находятся в постоянном противодействии. На всех этапах своего творчества Диккенс обращается к этой теме, хотя в ранних произведениях решает ее в сказочном плане: добро торжествует, зло наказано.
Важную роль в разрешении конфликта в "Николасе Никльби" играет счастливая случайность - встреча Николаса с добрыми коммерсантами братьями Чирибль, которые устраивают его судьбу. Образы братьев лишены жизненной достоверности, эти милые добрые старички живут как будто бы в совершенно ином мире, чем Ральф Никльби, Артур Грайд и Мальбери Хаук. В их изображении Диккенс не избежал слащавой сентиментальности, но в данном случае писатель стремился создать образы идеальных людей, достойных подражания. Он верит в силу морального воздействия, в силу перевоспитания и превращения злых и бесчеловечных в добрых и отзывчивых. В предисловии к роману Диккенс отметил, что братья Чирибль "в самом деле живут на свете и их милосердие, их чистосердечие, их благородная натура и безграничное доброжелательство не являются плодом вымысла автора". Конечно, такая оговорка не случайна: для буржуазного мира братья Чирибль нетипичны.
В "Николасе Никльби" созданы образы людей, принадлежащих к самым различным социальным слоям общества. Писатель изобразил жизнь обедневших и богатых буржуа, аристократов, рассказал о быте и нравах театральных актеров, о судьбе бедных девушек, зарабатывающих на жизнь шитьем, о маленькой художнице мисс Ла-Криви, о фермере Джоне Брауди, каторжнике Брукере, о незаметных трудолюбивых клерках. Диккенс зло и беспощадно высмеял стремление многих английских буржуа во всем подражать аристократам. Таковы, например, миссис и мистер Уититерли, подобострастно преклоняющиеся перед дворянскими титулами. Диккенс как создатель этих сатирических образов перекликается с Теккереем, который в вышедшей несколькими годами позднее "Книге снобов" заклеймил один из наиболее распространенных в среде английской буржуазии пороков - преклонение перед вышестоящими и презрение к нижестоящим. Теккерей определил эту готовность унижаться перед всем "светским" термином "снобизм".
30-е гг. были первым, ранним периодом творчества Диккенса. В это десятилетие определились особенности его таланта, обозначился круг интересов, сформировались эстетические принципы. Диккенс обратился к важным проблемам своего времени, говорил правду о темных сторонах действительности, тонко подмечал комическое в жизни. Он обладал верным взглядом, выявлял комизм ситуаций, человеческих характеров, поведения, внешности, высмеивал недостатки жизни, ее нелепости, все ничтожное, мелочное, низкое. Смех был его главным оружием и звучание его было многообразно.
В 30-е гг. смех Диккенса был еще далек от гневного осуждения. Оптимизм писателя, его уверенность в том, что осмеиваемые им недостатки могут быть устранены, и порождали те счастливые случайности, благополучные стечения обстоятельств, которые помогали героям разрешать трудности.
Создавая галерею отрицательных типов - лицемеров, эгоистов, скупцов, бессердечных, жестоких, Диккенс изображает их прежде всего как нравственных уродов. Он исходит из того, что зло есть уродство, отклонение от нормы. Изображая это уродство, писатель обращается к гиперболизации - художественному приему, основанному на явном преувеличении отдельных сторон и качеств персонажа или явления. Внутреннее уродство человека Диккенс умеет передать с помощью деталей, особенностей, проявляющихся в его внешности. Вот Сквирс - он зол, груб, жесток, и его внешность соответствует его внутреннему облику. "Наружность мистера Сквирса не располагала в его пользу. У него был только один глаз, а в результате обычного предрассудка предпочтение отдается двум. Глаз его был бесспорно полезен, но решительно некрасив - окрашенный в зеленовато-серый цвет и напоминающий своим разрезом веерообразное оконце над парадной дверью". Когда Сквирс улыбался, "у него появлялось выражение чуть ли не злодейское". Описание уродства Сквирса вызывает отвращение, и именно такого эффекта в данном случае и добивается писатель.
Однако преувеличение может использоваться - и мы это часто встречаем у Диккенса - ив целях возвышения человека или явления. Так, например, при описании Кэт Никльби, сестры Николаса, которая глубоко ему симпатична, романист подчеркивает беспредельность ее очарования, полную беззащитность, поразительную скромность, удивительную доброту и отзывчивость. Ее красота во всем и всегда гармонирует с присущим ей душевным совершенством.
Диккенс использует и такой художественный прием, как гротеск, когда реальные жизненные соотношения деформируются, художественный образ строится на резких контрастах, противопоставлении видимого и скрытого. Воображение читателя поражается описанием удивительных свойств и особенностей поведения или внешности героя. Таков образ Ньюмена Ногса в романе "Жизнь и приключения Николаса Никльби", построенный на резком несоответствии страшной, даже чудовищной внешности и сердечной доброты. Лишь постепенно, по мере знакомства с Ньюменом Ногсом, мы начинаем видеть в нем не страшного урода, который странно пожимает плечами, трещит суставами пальцев, улыбается ужасной, зловещей улыбкой и, вытаращив глаза, пристально глядит в пространство самым устрашающим образом, а замечательного человека, честного и деятельного друга Николаса и Смайка.
В юморе непременно сознание того, что явление, над которым смеется писатель, не страшно, что оно может быть преодолено. В ранних романах Диккенс смеется гораздо больше, чем в поздних, где под влиянием объективных исторических условий его оптимизм снижается.
О Диккенсе прекрасно писал Стефан Цвейг: "Юмор, подобно лучу солнца, озаряет его книги, придает их скромному ландшафту неожиданную ясность и бесконечное обаяние, наполняя тысячами великолепных чудес, тепло этого доброго огня делает все живее и правдоподобнее, даже притворные слезы сверкают подобно алмазам и маленькие страсти пылают как настоящий пожар. Юмор Диккенса возносит его творчество в область непреходящего, делает его вечным"*.
* (Цвейг С. Диккенс. Избр. произведения; В 2 т.- М., 1956.- Т. 1.- С. 97.)