Небольшое наследство, полученное после смерти матери Джона Диккенса, спасло семью. Долги были уплачены, и, покинув наконец Маршальси, Диккенс-старший с женой и детьми поселился в доме все той же миссис Роулэнс в Кэмден-Тауне. Большие перемены произошли и в жизни Чарлза: отец забрал его с фабрики и определил в школу "Веллингтон-Хаус", именовавшуюся "Классической и коммерческой академией". Здесь обучали английскому языку и латыни, литературе, математике и даже танцам и, конечно, началам коммерции. Чарлз был счастлив и учился с упоением. Его любили за веселый и приветливый нрав, за остроумие и выдумки. К нему вернулась беспечность прерванного детства: он снова мог читать книги, играть с товарищами, добывать столь необходимые для каждого мальчика мраморные шарики, которые высоко ценились среди учеников "Академии", и давать прозвища учителям. Директора школы прозвали "Шефом", и впоследствии его незабываемые черты Диккенс запечатлел в образе мистера Крикла в романе "Дэвид Копперфилд". Чарлз строчил статьи в выпускаемую им школьную газету. Он был душой любительских спектаклей, для которых сам писал пьесы в стихах и прозе.
В пятнадцать лет его образование завершилось. Вновь надо было работать и помогать семье. Ни о каком колледже мечтать не приходилось, и Джон Диккенс был прав, когда позднее на вопросы о том, где же учился его знаменитый сын, он с важностью отвечал: "Видите ли, сэр, можно сказать, что он всему обучался самостоятельно". Так оно и было. Следующим этапом диккенсовских "университетов" стало его знакомство с миром судейских контор и английского судопроизводства.
Весной 1827 г. Чарлз получил место рассыльного в одной из судейских контор, потом стал клерком в фирме стряпчих Эллиса и Блэкмора, а затем перешел в Докторс-Коммонс,- как называлась коллегия юристов, которая вела семейные и наследственные дела, а также занималась делами церквей и морского ведомства. Вот здесь-то и познакомился Диккенс с миром судейских чиновников и удивительно сложной и запутанной системой английского судопроизводства. Здесь многое узнал и подметил. Начав разносчиком и переписчиком бумаг и деловых писем, Чарлз приступил затем к изучению стенографии и, в совершенстве овладев ею, стал получать заказы на составление репортажей о судебных заседаниях.
Три года он регулярно присутствовал на судебных заседаниях, фиксируя в своих записях и следственные показания, и допросы подсудимых, и выступления судей и адвокатов. Диккенс следит за разворачивающимся перед ним действием, за характерами и судьбами людей; все это запечатлевается в его сознании и памяти, и он ощущает все возрастающее желание изобразить и представить асе это не только в стенографических записях и деловых отчетах, ко так, как он все это видит, слышит и чувствует... С чем только не пришлось столкнуться за это время Диккенсу! Как много самых разнообразных лиц прошло перед ним, какое множество жизненных историй он услышал! Бракоразводные процессы, бесконечные тяжбы из-за наследства и нелепые обвинения - вроде тех, которые миссис Бардль предъявляла мистеру Пиквику. Чиновники-крючкотворы, способные запутать любое дело так, что никто и никогда уже не сможет добраться до его сути, свидетели, дающие фантастически неточные показания, и видавшие виды судьи. А сколь разнообразны истцы и ответчики - напористые и безответные, алчные и лицемерные, жестокие и жалкие! Каждое заседание суда - своего рода спектакль, сцена, на которой разыгрывается жизненная драма или комедия.
А театр по-прежнему, как и в детстве, влечет его. Его привлекает разнообразие театральных зрелищ - трагедии и мелодрамы, комедии и пантомимы, а также веселые цирковые и ярмарочные представления.
Самое большое желание молодого Диккенса в те годы- стать актером, вырваться из мрачного здания судебной коллегии, из затхлых комнат, переполненных пропылившимися бумагами, оказаться на ярко освещенной сцене. И он не только мечтает об актерской карьере, но готовится к ней: берет уроки сценического мастерства у актера Роберта Кили, разучивает роли и разыгрывает их, произносит монологи перед зеркалом, оттачивая свое произношение и совершенствуя дикцию. Был даже назначен день, когда Диккенс должен пойти в "Ковент-Гарден", где его прослушают и, быть может, примут в труппу. Однако именно в этот день он тяжело заболел и не смог явиться в театр. Все планы рухнули. Актером "Ковент-Гардена" Диккенс не стал, но любовь к театру сохранил на всю жизнь, и во многом именно она определила своеобразие его творчества.
Тогда, в 20-30-е гг. XIX века, в Лондоне наряду с двумя знаменитыми театрами - "Друри-Лейн" и "Ковент-Гарден" существовало еще более десятка так называемых "малых" театров для "широкой публики", располагавшихся, главным образом, в районе большой столичной улицы Стрэнд. "Друри-Лейн" и "Ковент-Гарден" были своего рода "официальными сценами", на которых ставились преимущественно трагедии Шекспира и классические английские комедии, а также оперы. Здесь играли знаменитые актеры- Эдмунд Кин, Уильям Макриди, Чарлз Кэмбл, Сэмюэл Фелпс, актриса Сиддонс, прославившиеся великолепным исполнением ролей трагических героев и героинь Шекспира - Отелло, Дездемоны, Макбета, Гамлета, Ричарда III, Шейлока. Еще в XVIII в. в Англии был принят закон о театральной цензуре - специальный "Акт", запрещавший ставить на сценах основных театров что-либо иное, кроме пятиактных трагедий и комедий. Официально закон о театральной цензуре существовал до 1843 г. Однако уже в первой четверти XIX в. он часто нарушался: на сцены "Друри-Лейн" и "Ковент-Гардена" проникали музыкальные пантомимы и мелодрамы, пользовавшиеся большой популярностью у зрителей и обеспечивавшие театрам денежные сборы.
В "малых" театрах - "Олимпик", "Адельфи", "Сент-Джеймс", "Эстли", "Уэллс", "Принсесс" и других ставились комические оперы, музыкальные ревю и феерии, бурлески и фарсы, с неизменным успехом демонстрировались пантомимы и мелодрамы. Здесь же обрели свою жизнь, завоевав признание зрителей, и такие формы театральных представлений, как "бурлетты" и "экстраваганцы". Особенность сценических представлений тех лет состояла в нарушении жанровых границ, во взаимопроникновении различных драматических и музыкальных форм, в смешении драмы и музыкальной комедии, оперы и сатирического фарса, мелодрамы и балета.
На основе объединения оперы, фарса, бурлеска и комедии возникли и получили широкое распространение так называемые бурлетты. Многие из них писались стихами, включали песни, музыку, танцы. Бурлетта - это одноактная музыкальная комедия, в которой сильна струя веселой клоунады. Классическими мастерами бурлетты были знаменитые английские клоуны Джон Рич и Джозеф Гримальди. Они исполняли сатирические куплеты и грустно-иронические песенки, смешили публику своим внешним видом и всяческими проделками. Джо Гримальди появлялся на сцене в огромных башмаках, закутанный в меховую дамскую накидку, из-под которой виднелся циферблат часов, приколотых к жилету большой булавкой; в волосах торчала щетка, а в руках он держал кочергу, заменявшую ему шпагу.
Особой любовью зрителей пользовались пантомимы - музыкально-драматические представления, в которых элементы реального совмещались со стихией сказочно-фантастического. В них часто использовались сюжеты и персонажи народных сказок, а также герои итальянского театра масок - Арлекин, Коломбина и Панталоне.
Своеобразие английской пантомимы было во многом определено общей атмосферой того сказочно-сатирического представления, которое было подготовлено и сыграно еще в 1806 г. Джо Гримальди и называлось "Арлекин и Матушка Гусыня".
Весьма характерен для пантомимы сюжет, связанный с историей двух влюбленных, которым приходится преодолевать препятствия, мешающие их соединению. Эти препятствия чинят жестокосердный отец, назойливый поклонник, старая дама, в обязанности которой вменяется присматривать за молодой девицей. Персонажи появляются на сцене в современных костюмах и смешных масках из папье-маше. Но вот наступает момент, когда привычные глазу зрителя костюмы сбрасываются, а под ними оказываются яркие одеяния; влюбленные превращаются в Арлекина и Коломбину, навязчивый поклонник - в смешного Панталоне, появляются клоуны, звучит музыка и комические песенки; все танцуют и веселятся.
Особенность пантомимы состояла в том, что действующие в ней персонажи, а также и предметы окружающей их обстановки способны были к удивительным перевоплощениям: вещи оживали, начинали говорить и двигаться; люди превращались в птиц, в животных, в растения; в свою очередь, животные и птицы - петухи и лягушки, зайцы и ласточки - начинали петь и танцевать; все менялось на глазах у изумленной публики: дворцы превращались в хижины, а строгие колонны - в ветвистые деревья; на пустом месте вырастали прекрасные цветы... В пантомиме все смешивалось воедино - трогательная история с фарсом, смешное с серьезным, драма с музыкой, проза со стихами.
На основе пантомимы возникли такие формы театральных представлений, как бурлеск, экстраваганца, ревю. Их объединяет, прежде всего, стремление сатирически осмыслить события современной действительности, представить их в преувеличенно-гротескном виде, с использованием сюжетов и персонажей хорошо известных зрителям мифов, легенд, историй - о Фаусте, Дидоне, Робин Гуде. В текст включались намеки на события современной общественно-политической жизни, которые комически соотносились р фантастическими сюжетами, основанными на той или иной легендарной истории. В этих представлениях, как и в пантомиме, почти всегда присутствовала клоунада: известные истории и легенды представали в виде смешного и нелепого фарса, все подвергалось осмеянию, изображалось в карикатурно преувеличенном виде и переиначивалось; мужчины исполняли женские роли, а женщины изображали мужчин. И в это веселое игрище вовлекались зрители, подчинявшиеся силе фантастического вымысла, смелой игре воображения, возникавшей иллюзии соучастия с происходившими на сцене событиями.
И конечно, необходимо сказать о мелодраме, которая во времена Диккенса наряду с пантомимой властно завладела сценой и привлекла к себе любовь и внимание английской публики. В мелодраме музыкальная пантомима соединилась с чувствительной драмой - отсюда и название жанра. Самые ранние образцы мелодрамы представляли собой серию мимических сцен в музыкальном сопровождении. Определенная - обычно наивно-трогательная - история передавалась, главным образом, средствами выразительной жестикуляции, а поскольку содержание ее было связано с известными произведениями фольклора, легендами и преданиями, то воспринималось все это зрителями очень легко. В такого рода представлениях слово было подчинено действию. Содержательностью диалогов, особенно на первых порах своего развития, мелодрама не отличалась. Главное заключалось в событиях. Сюжет чаще всего основан на выяснении какой-либо семейной тайны, тайны происхождения героя. Все перипетии отношений между действующими лицами завершаются благополучно и трогательно.
Первая английская мелодрама появилась в самом начале XIX в. Это была "История ужаса" Томаса Холкрофта, созданная на основе французского образца - "Селины" Жильбера де Пиксерекура. Во Франции диалогизированные пантомимы стали известны еще в XVIII в. На английской почве мелодрама была связана с традициями "романов ужаса" и сентиментальной, или, как ее еще называли, "слезливой", комедией XVIII столетия. Соединение двух начал стало непременным условием мелодрамы, так же как обязательная счастливая развязка.
В дни молодости Диккенса в лондонских театрах было принято в один вечер показывать несколько пьес; зрители могли посмотреть пятиактную трагедию, комическую оперу или мелодраму да еще пантомиму или бурлетту. На одной и той же сцене в один и тот же вечер попеременно играли знаменитые актеры-трагики и выступали клоуны, акробаты и жонглеры, звучали монологи Отелло и Гамлета и исполнялись веселые песенки и танцы. Представления длились по 5 - 6 часов и завершались поздно ночью. Начиная с десяти, если оставались свободные места, желающих впускали в театр за полцены. Желающие находились всегда. Лондонцы любили театр и особенно ценили такие представления, где стирались различия между "высокими" и "низкими" жанрами, трагическое и комическое, печальное и смешное соединялось воедино, как и в самой жизни.
Диккенс, особенно любивший бывать в театрах "для широкой публики", не случайно называл пантомиму "зеркалом жизни". Он высоко ценил эту форму театрального искусства, и прежде всего потому, что она создавала иллюзию действительности и делала зрителей соучастниками происходящего, заставляя интенсивно работать их воображение. В одном из своих очерков Диккенс писал, что пантомима- это отражение жизни, а мелодрама, как и реальная действительность, содержит в себе и грустное и веселое.
Весьма характерно, что, рассуждая о литературе и задачах писателя, Диккенс использует театральные термины. В своей художественной деятельности он ориентировался не только на литературную, но и на театральную традицию, широко используя приемы и принципы построения современных ему сценических представлений. Его произведения - это своего рода "реалистические волшебные истории", где суровая правда действительности соединяется с игрой воображения и вымыслом, точность бытовых зарисовок сочетается с элементами сказочности. Герои диккенсовских романов и рассказов необычны - реалистически достоверные черты уживаются в них с удивительной и забавной эксцентричностью. В форме литературного произведения Диккенс творит "пантомиму жизни", в которой живут и играют свои роли его герои. Соединение жизненно правдивого и чудесного составляет особое очарование произведений Чарлза Диккенса. Он умеет изменить взгляд читателя на обычное и заставляет увидеть все по-новому.
Вспомним, например, историю Оливера Твиста - маленького бездомного сироты, попадающего в темные закоулки и воровские притоны Лондона. Он оказывается в мире преступлений и ужасов, но встреча с добрым мистером Браунлоу и выяснение тайны происхождения Оливера приводят к благополучной и счастливой развязке. Вспомним поющий и говорящий чайник в "Сверчке на печи", фигурку деревянного мичмана, который включается в действие романа "Домби и сын" наряду с остальными героями; вспомним фантастических духов, являющихся в рождественскую ночь в дом старого скряги Скруджа.
Среди диккенсовских героев много актеров - это Джингль в "Записках Пиквикского клуба", Кодлин и Шорт в "Лавке древностей", семейство Краммлс в "Николасе Никльби", цирковые артисты Слири в "Тяжелых временах". Диккенс часто описывает театральные представления, так хорошо знакомую ему атмосферу лондонских театров.
Во времена Диккенса в Лондоне было много развлечений и зрелищ, привлекавших публику: парки, ипподромы, где проходили скачки, два выставочных зала с восковыми фигурами, изображавшими известных исторических личностей. Один из этих залов принадлежал француженке мадам Тюссо и располагался на Бейкер-стрит; другой находился на Флит-стрит, а его хозяйкой была некая миссис Сэлмон. Выставка мадам Тюссо пользовалась особой популярностью; за доступную плату можно было взглянуть на 250 восковых манекенов, увидеть глянцевые лица королей, рассмотреть Наполеона, проникнуть в "комнату ужасов", где весьма натурально были представлены залитые кровью жертвы казней и пыток.
Далекими предвестниками нынешнего кино можно считать появившиеся в 30-е гг. прошлого века панорамы и диорамы. Желающие посмотреть их направлялись в "Египетский зал" на Пикадилли. На широком полотне, кольцом растянутом вдоль стен зала, были изображены всяческого рода достопримечательности, красоты природы, виды городов. Вскоре панорамы стали движущимися: свернутое в рулон полотно разворачивалось перед зрителями и демонстрация картин сопровождалась рассказом и пояснениями лектора. Перед глазами проплывали берега Нила или Миссисипи, гора Монблан, пейзажи Техаса и Калифорнии. Посетители с интересом рассматривали "Париж при лунном освещении", "Лондон ночью", "Панораму Новой Зеландии, Австралии и Цейлона". В выставочных залах выставлялись и такие чудеса, как механические поющие птицы, "живой" скелет, сиамские близнецы.
Где бы ни оказывался Чарлз Диккенс, он всегда с особым интересом наблюдал за публикой, за выражением лиц, манерой говорить, вслушивался в особенности произношения коренных лондонцев - кокни. Захватывающе увлекательными были посещения весенней ярмарки в предместье Лондона -Гринвиче, куда перебирались через Темзу на лодках или пароходиках с дымящими трубами и громко шлепающими по воде колесами. За рекой размещались павильоны, лотки, клетки зверинца, подмостки для фокусников и кукольного театра. Здесь царила пестрая многоликая толпа; мелькали шляпки, цилиндры, ленты, платки, накидки, зонты, корзинки с едой; веселая сутолока, гомон, крик младенцев, улыбки и смех. "...Представьте себе, что вы находитесь в огромной толпе, которая несет вас то вперед, то назад, тащит то вправо, то влево, но только не туда, куда вам надобно, прибавьте к этому, что в ушах у вас стоит женский визг, крики мальчишек, удары гонга, пистолетная пальба, звон колокольчиков, лай рупоров, писк грошовых свистулек, гром дюжины оркестров (три барабана в каждом), наяривающих всяк свое, выкрики зазывал и - по временам - рев диких зверей, доносящийся из зверинца,- и вы сразу почувствуете себя в самой гуще ярмарки". Такой увидел Гринвичскую ярмарку Диккенс и так описал он ее в одном из очерков.
В семнадцать лет Диккенс пережил первую и самую большую любовь - к Марии Биднелл, дочери директора банка, Мария была немного старше него, но ей доставляли удовольствие пылкие ухаживания Чарлза. Однако стать женой простого стенографиста Мария Биднелл вовсе не собиралась, да и родители ее никогда не допустили бы столь невыгодного и не соответствующего их общественному положению брака. Чарлз надеялся, он принимал кокетство за искреннее чувство и готов был ради любви на любые подвиги. Через много лет Чарлз Диккенс напишет Марии: "Для меня совершенно очевидно, что пробивать себе дорогу из нищеты и безвестности я начал с одной неотступной мыслью - о Вас". И еще: "Воображение, фантазия, страсть, энергия, воля к победе, твердость духа - все, чем я богат,- для меня неразрывно и навсегда связано с жестокосердной маленькой женщиной, за которую я был тысячу раз готов - и притом с величайшей радостью - отдать жизнь!"
Как и в детстве, Чарлз вновь преодолевает боль и отчаяние, только теперь они связаны с горечью первой большой и неразделенной любви. Чувство к Марии Биднелл он сохранит в своем сердце, а воспоминания о "жестокосердной маленькой женщине" вдохновят его на создание образов героинь "Дэвида Копперфилда" (Дора) и "Нашего общего друга" (Флора), у которых красота и обаяние молодости сочетаются с эгоизмом и бесчувственностью; обе милы и трогательны, но жить с ними рядом мучительно.
Весной 1832 г. Диккенс получает место парламентского репортера. В его обязанности входит стенографировать речи ораторов на заседаниях палаты общин и публиковать свои корреспонденции в газетах. Тем самым Диккенс приобщается к среде лондонских журналистов. Его материалы печатаются в газетах "Тру сан" и "Миррор оф парламент", а затем - и это весьма лестно для молодого репортера - его приглашают работать в газете "Морнинг кроникл".
Бывая на заседаниях в Вестминстерском дворце, Диккенс познакомился с парламентариями и их нравами, но не проникся к ним уважением. Заседания английского парламента он сравнивал с вызывающими смех цирковыми представлениями, а произносящих громкие, но лицемерные речи буржуазных политических деятелей - с кривляющимися на цирковой арене клоунами.
В перерывах между парламентскими сессиями как корреспондент Диккенс побывал во многих городах Англии и Шотландии - Бирмингеме, Эдинбурге, Бате и Эксетере, Ипсвиче, Саддери и других. Он наблюдал за ходом выборов, присутствовал на торжественных мероприятиях и отсылал информацию в Лондон. В обязанности репортера входили сообщения и обо всех сенсационных событиях, свидетелем которых он становился,- пожарах, празднествах, приезде в город влиятельных лиц. С особым удовольствием Диккенс писал заметки и сообщения неофициального характера. В декабре 1833 г. в газете "Мансли мэгэзин" был опубликован его первый рассказ "Обед на Поплар-Уок"*, подписанный именем "Боз".
* (Впоследствии этот рассказ печатался под заглавием "Мистер Мине и его двоюродный брат". (Прим. авт.))