Мистер Никодемус Сплин - "Долгий Сплин", как называли его знакомые,- был холостяк шести футов ростом и пятидесяти лет от роду, сухопарый, сердитый, желчный и чудаковатый. Доволен он бывал только тогда, когда чувствовал себя несчастным; и особенно несчастным чувствовал себя тогда, когда имел все основания быть довольным. Единственной его утехой было доставлять людям неприятности - вот тут он и впрямь наслаждался жизнью! Он был обременен службой в Английском банке, получал пятьсот фунтов в год и снимал в Пентонвилле меблированную комнату на втором этаже, прельстившую его тем, что из окон ее открывался унылый вид на соседнее кладбище. Все надгробные памятники он знал наперечет и к обряду погребения относился весьма сочувственно. Знакомые считали его угрюмым, а он считал себя нервным; они говорили, что ему здорово везет, он же уверял, что он - "самый несчастный человек на свете". Но хоть сердце у него было холодное, хоть он и воображал себя обиженным судьбой, все же имелись и у него кое-какие привязанности. Он чтил память Хойла*, потому что сам виртуозно играл в вист, сохраняя непроницаемую мину и только посмеиваясь, когда нетерпеливый партнер начинал горячиться. Он обожал царя Ирода за избиение младенцев; и если питал к кому-нибудь особенную ненависть, так это к детям. Впрочем, едва ли можно сказать, что он кого-нибудь ненавидел - он просто никого и ничего не любил; но, пожалуй, больше всего раздражали его кэбы, старухи, неплотно закрывающиеся двери и кондукторы омнибусов. Он состоял членом "Общества борьбы с пороком" ради удовольствия пресекать любое безобидное развлечение и жертвовал немалые деньги на содержание двух странствующих методистских священников, теша себя надеждой, что если есть люди, которые, волею обстоятельств, вполне счастливы в этой жизни, то счастье это можно отравить, внушив им страх перед жизнью загробной.
* (Он чтил память Хойла.- Эдмунд Хойл (1672- 1769) - англичанин, автор трактата о висте и сочинений об азартных играх.)
У мистера Сплина был племянник - молодой человек, с год тому назад женившийся, и в некотором роде его любимец, потому что на нем дядюшке особенно удобно было упражнять свою способность причинять людям огорчения. Мистер Чарльз Киттербелл был худенький, щупленький человек с большущей головой и пухлой, добродушной физиономией. Он походил на съежившегося великана, у которого только лицо и голова еще сохранили прежние размеры, и косил так, что, разговаривая с ним, невозможно было понять, куда он смотрит. Кажется, что глаза его устремлены на стену, а он в это время так и сверлит вас взглядом. В общем, встретиться с ним глазами не было никакой возможности, и оставалось только благодарить небо, что такие глаза встречаются не часто. К этим особенностям можно добавить, что мистер Чарльз Киттербелл был существом в высшей степени бесхитростным и прозаическим и проживал со своею супругой в собственном доме на Грейт-Рассел-стрит, Бедфорд-сквер. (Аристократическое "Бедфорд-сквер" дядя Сплин всегда заменял вульгарным "Тоттенхем-Корт-роуд".)
- Нет, право же, дядя, вы должны, просто должны пообещать, что будете у нас крестить,- сказал мистер Киттербелл однажды утром, в беседе со своим почтенным родичем.
- Не могу, никак не могу,- отвечал Сплин.
- Но почему? Джемайма будет страшно огорчена. Ведь это не доставит вам почти никаких хлопот.
- Хлопот я не боюсь,- ответствовал самый несчастный человек на свете,- но нервы мои в таком состоянии... я не выдержу всей этой канители. Ты же знаешь, я не терплю выезжать из дому. Ради бога, Чарльз, перестань вертеться, ты меня с ума сведешь!
Мистер Киттербелл, нисколько не щадя нервов своего дядюшки, уже минут десять занят был тем, что, держась рукой за конторку и приподняв три ножки табурета, на котором сидел, описывал круг за кругом на четвертой.
- Виноват, дядя,- сконфуженно пробормотал Киттербелл и, отпустив конторку, брякнул табурет всеми четырьмя ножками об пол с такой силой, что чуть не пробил половицы.- Нет, прошу вас, не отказывайтесь. Вы же знаете, если родится мальчик, нужны два крестных отца.
- Если! - воскликнул Сплин.- Почему не сказать прямо, мальчик это или нет?
- Я бы с радостью вам сказал, но это невозможно. Не могу я сказать, мальчик это или девочка, когда ребенок еще не родился.
- Не родился? - переспросил Сплин, и проблеск надежды озарил его мрачные черты.- Ага, так, значит, может родиться девочка, и тогда я вам не понадоблюсь, а если будет мальчик, он еще может умереть до крестин.
- Не дай бог,- сказал будущий отец, и на лице его изобразился испуг.
- Не дай бог,- согласился Сплин, явно довольный направлением, какое принял разговор. На душе у него стало веселее.- Я-то надеюсь на лучшее, но в первые два-три дня жизни с детьми нередко случаются такие несчастья. Мне говорили, что родимчик - самое обычное дело, а судороги - вещь почти неизбежная.
- Помилосердствуйте, дядя! - пролепетал Киттербелл, задыхаясь.
- Да. Моя квартирная хозяйка... сейчас вспомню точно, когда... в прошлый вторник... разрешилась от бремени прекрасным мальчиком. В четверг вечером нянька сидела с ним у камина, он был здоровехонек. Вдруг он весь посинел и стал корчиться. Тут же послали за доктором, перепробовали все средства, но...
- Какой ужас! - перебил ошеломленный Киттербелл.
- Ребенок, конечно, умер. Правда, твой ребенок может и не умереть; и если он окажется мальчиком и к тому же доживет до дня крестин,- что ж, придется мне, видно, быть одним из восприемников.- В предвкушении катастрофы Сплин заметно смягчился.
- Благодарю вас, дядя,- молвил взволнованный племянник, горячо пожимая Сплину руку, словно тот оказал ему неоценимую услугу.- Я, пожалуй, не стану передавать жене того, что вы мне рассказали.
- Да, если состояние духа у нее неважное, лучше, пожалуй, не рассказывать ей про столь печальный случай,- согласился Сплин, который, разумеется, сочинил эту историю от первого до последнего слова,- хотя, с другой стороны, тебе как мужу надлежало бы подготовить ее к самому худшему.
Дня через два после этого Сплин, читая утреннюю газету в кухмистерской, которой он был постоянным посетителем, увидел такую заметку:
- Значит, все-таки мальчик! - вскричал он, хлопнув газетой об стол к великому удивлению официантов.- Все-таки мальчик! - Однако он быстро успокоился, прочитав цифры смертности среди детей грудного возраста.
Прошло шесть недель, и Сплин, не получая от Киттер- беллов никаких известий, уже льстил себя надеждой, что младенец умер, как вдруг нижеследующее письмо, к великому его огорчению, убедило его в противном:
"Грейт-Рассел-стрит
Понедельник утром
Дражайший дядюшка!
Вы, несомненно, будете рады узнать, что моя дорогая Джемайма уже выходит из своей комнаты и что Ваш будущий крестник в добром здоровье. Вначале он был очень худенький, но сейчас уже подрос и, как говорит няня, день ото дня толстеет. Он много плачет, и цвет лица у него очень странный, что сильно смущало меня и Джемайму; но няня говорит, что так всегда бывает, а мы, естественно, еще ничего не знаем о таких вещах, почему и полагаемся на то, что говорит няня. Нам кажется, что он будет очень умненький, и няня говорит, что наверно будет, потому что он нипочем не хочет засыпать. Само собой разумеется, все мы очень счастливы, только немного устали, так как он всю ночь не дает нам спать; но няня говорит, что в первые шесть-семь месяцев ничего другого и ждать нельзя. Ему привили оспу, но проделали эту операцию не очень ловко, вследствие чего в ручку ему вместе с вакциной попали маленькие осколки стекла. Этим, возможно, и объясняется, что он немножко капризничает; так, во всяком случае, говорит няня. Крестины состоятся в пятницу в двенадцать часов, в церкви св. Георгия на Харт-стрит. Наречен он будет Фредерик Чарльз Уильям. Очень просим Вас приехать не позднее, чем без четверти двенадцать. Вечером у нас соберется несколько близких друзей, среди которых мы, конечно, рассчитываем видеть и Вас. С грустью должен сказать, что бедный мальчик сегодня что-то беспокоен - боюсь, не лихорадка ли у него.
Р. S. Распечатываю письмо: хочу добавить, что мы только что обнаружили причину беспокойного поведения маленького Фредерика. Дело не в лихорадке, как я опасался, а в небольшой булавке, которую няня вчера вечером по нечаянности воткнула ему в ножку. Булавку мы вытащили, и сейчас он чувствует себя лучше, хотя и плачет еще очень горько".
Едва ли нужно говорить о том, что интересное послание приведенное нами, не доставило большой радости ипохондрику Сплину. Однако отступать было поздно; решив, что надо по крайней мере не ударить в грязь лицом (более чем когда-либо кислым), он купил для младенца Киттербелла красивый серебряный стаканчик и велел незамедлительно выгравировать на нем инициалы Ф.Ч. У. К., а также обычные завитушки в виде усиков дикого винограда и огромную точку.
В понедельник погода была хорошая, во вторник прямо-таки прекрасная, в среду не хуже, а в четверг чуть ли не еще лучше - четыре Погожих дня подряд в Лондоне! Кучера наемных карет готовы были взбунтоваться, а метельщики улиц уже начинали сомневаться в существовании промысла божия. "Морнинг Геральд" сообщила своим читателям, что, по слухам, одна старушка в Кемден-Тауне сказала, будто такой прекрасной погоды "и старики не запомнят"; а излингтонские клерки с большими семьями и маленьким жалованьем скинули черные гетры, презрели свои некогда зеленые ластиковые зонты и шагали в Сити, гордо выставляя напоказ белые чулки и начищенные штиблеты. Сплин созерцал все происходящее презрительным взором - его триумф был не за горами. Он знал, что, продержись хорошая погода не четыре дня, а хоть четыре недели, все равно, как только ему потребуется ехать в гости, польет дождь. Он черпал мрачное удовлетворение в своей уверенности, что к пятнице погода испортится,- и он не ошибся.
- Так я и знал,- сказал Сплин в пятницу, в половине двенадцатого утра, заворачивая за угол напротив дома лорд-мэра.- Так я и знал; раз уж мне понадобилось куда-то ехать - кончено.
И в самом деле, от такой погоды впору было приуныть и куда более жизнерадостному человеку. Дождь лил без передышки с восьми утра; люди шли по Чипсайду мокрые, продрогшие, забрызганные грязью. Самые разнообразные, давно забытые хозяевами зонты были извлечены на свет божий. В проезжавших кэбах седока скрывали наглухо задернутые жесткие коленкоровые занавески - точь-в-точь как таинственные картины в замках у миссис Рэдклиф; от лошадей, тащивших омнибусы, валил пар, как от паровой машины; никто и не думал о том, чтобы переждать дождь под аркой или в подъезде,- всем было ясно, что это дело безнадежное; и все спешили вперед, толкаясь, чертыхаясь, скользя и потея, как новички-конькобежцы, цепляющиеся за спинку деревянных кресел на Серпантайне в морозное воскресное утро.
Сплин остановился в нерешительности; идти пешком нечего было и думать - по случаю крестин он оделся в парадный костюм. Взять кэб - непременно вывалит на мостовую; карета же, как он считал, была ему не по средствам. На углу напротив стоял готовый к отправлению омнибус - медлить было нельзя,- Сплин ни разу не слышал, чтобы омнибус опрокинулся или лошади понесли, ну, а если кондуктор вздумает его столкнуть, он сумеет поставить его на место.
- Пожалуйте, сэр! - крикнул юнец, разъезжавший в должности кондуктора на "Деревенских ребятах" - так назывался омнибус, привлекший внимание Сплина. Сплин стал переходить улицу.
- Сюда, сэр!- заорал кучер омнибуса "Эй вы, залетные!", осаживая лошадей так, чтобы загородить доступ к дверцам конкурента.- Сюда, сэр, у него полно.
Сплин заколебался. Увидев это, "Деревенские ребята" стали обливать "Залетных" потоками брани; уладить спор к общему удовлетворению взялся кондуктор подоспевшего "Адмирала Нэпира": схватив Сплина поперек туловища, он втолкнул его в свой омнибус, где как раз оставалось незанятым шестнадцатое место.
- Так-то лучше! - сказал "Адмирал", и вот уже колымага мчится галопом, как пожарная машина, а похищенный пассажир, согнувшись в три погибели и едва держась на ногах, при каждом толчке валится то вправо, то влево, как "Джек-в-Зелени" на майском гулянье, увивающийся около "миледи" с медным половником.
- Ради всего святого, куда же мне сесть? - обратился бедняга к какому-то пожилому джентльмену, после того как в четвертый раз плюхнулся ему на колени.
- Куда угодно, только не на меня верхом, сэр,- сердито отвечал тот.
- Может быть, джентльмен предпочтет сесть верхом на лошадь,- с усмешкой предложил отсыревший адвокатский клерк в розовой рубашке.
Упав еще несколько раз, Сплин втиснулся, наконец, на свободное место, имевшее, правда, то неудобство, что оно приходилось между окном, которое не закрывалось, и дверью, которую то и дело нужно было открывать; к тому же он оказался в тесном соприкосновении с пассажиром, который все утро ходил по улицам без зонта и выглядел так, словно просидел целый день в бочке с водой,- только еще мокрее.
- Не хлопайте дверью,- сказал Сплин кондуктору, когда тот закрыл ее снаружи, выпустив четырех пассажиров.- Я очень нервный, мне это вредно.
- Кто-то что-то сказал? - отозвался кондуктор, просовывая голову в омнибус и делая вид, что не расслышал.
- Я вам говорю - не хлопайте дверью,- повторил Сплин, и все лицо у него перекосилось, как у пикового валета, страдающего тиком.
- Просто беда с этой дверью, сэр,- сказал кондуктор,- как ее ни закрывай, обязательно хлопнет.- И в подтверждение своих слов он широко распахнул дверь и снова захлопнул ее с оглушительным стуком.
- Прошу прощенья, сэр,- заговорил аккуратный старичок, сидевший напротив Сплина.- Не замечали ли вы, что, когда едешь в дождливый день в омнибусе, у четырех пассажиров из пяти всегда оказываются огромные зонты без ручки или без медного наконечника внизу?
- Да знаете, сэр,- отвечал Сплин, и тут услышал, что часы на улице бьют двенадцать,- я об этом как-то не задумывался. Но сейчас, когда вы это сказали... Эй, Эй! - закричал наш незадачливый герой, заметив, что омнибус пронесся мимо Друри-лейн, где ему нужно было слезать.- Где кондуктор?
- Он, кажется, на козлах, сэр,- сказал уже упомянутый выше адвокатский клерк в розовой рубашке, напоминавшей белую страницу, разлинованную красными чернилами.
- Что же он меня не ссадил,- слабым голосом произнес Сплин, утомленный пережитыми волнениями.
- Давно пора, чтобы этих кондукторов кто-нибудь осадил,- ввернул клерк и засмеялся собственной шутке.
- Эй, эй! - снова крикнул Сплин.
- Эй, эй! - подхватили пассажиры. Омнибус проехал церковь св. Джайлза.
- Стой! - сказал кондуктор.- Вот грех-то какой, ну просто из головы вон, джентльмена-то надо было высадить у Дури-лейн!.. Пожалуйте, сэр, прошу побыстрее,- добавил он, открывая дверь и помогая Сплину встать, да так спокойно, будто ничего не случилось.
Тут мрачное отчаяние Сплина уступило место гневу.
- Друри-лейн! - выдохнул он, как ребенок, которого в первый раз посадили в холодную ванну.
- Дури-лейн, сэр?., так точно, сэр... третий поворот направо, сэр.
Сплин окончательно вышел из себя. Он стиснул в руке зонт и уже готов был удалиться, твердо решив не платить за проезд. Но кондуктор, как ни странно, держался на этот счет другого мнения, и одному богу известно, чем кончилась бы их перепалка, если бы ее весьма искусно и убедительно не пресек кучер.
- Эй,- заговорил сей почтенный муж, встав на козлах и опираясь рукой о крышу омнибуса.- Эй, Том! Скажи джентльмену, если, мол, он чем недоволен, мы так и быть довезем его до Эджвер-роуд задаром, а на обратном пути ссадим у Дури-лейн. Уж на это-то он должен согласиться.
Против такого довода возразить было нечего; Сплин заплатил причитавшиеся с него шесть пенсов и через четверть часа уже поднимался по лестнице дома № 14 на Грейт-Рассел-стрит.
По всему было видно, что приготовления к вечернему приему "нескольких близких друзей" идут полным ходом. В сенях на откидном столе выстроились две дюжины только что доставленных новых стаканов и четыре дюжины рюмок, еще не отмытых от пыли и соломы. На лестнице пахло мускатным орехом, портвейном и миндалем; половик, закрывавший лестничную дорожку, был убран; а статуя Венеры на первой площадке словно конфузилась, что ей дали в правую руку стеариновую свечу, Эффектно озарявшую закопченные покровы прекрасной богини любви. Служанка (уже окончательно затормошенная) ввела Сплина в очень мило обставленную парадную гостиную, где на столах и столиках было разбросано в живописном беспорядке множество корзиночек, бумажных салфеточек, фарфоровых фигурок, розовых с золотом альбомов и книжечек в переплетах всех цветов радуги.
- Добро пожаловать, дядюшка! - встретил его мистер Киттербелл.- Как поживаете? Разрешите мне... Джемайма, душенька... мой дядя. Вы, кажется, уже встречались с Джемаймой, сэр?
- Имелудовольствие,- отвечалДолгий Сплин
таким тоном и с таким видом, что позволительно было усомниться, испытал ли он это чувство хоть раз в жизни.
- Любой друг Чарльза,- сказала миссис Киттербелл с томной улыбкой и легким покашливанием,- любой друг Чарльза... кхе... а тем более родственник...
- Я так и знал, что ты это скажешь, милочка,- произнес Киттербелл, ласково глядевший на жену, хоть и казалось, что он рассматривает дома на той стороне улицы.- Да благословит тебя бог! - И он с умильной улыбкой сжал ей руку, от чего у дядюшки Сплина немедленно взыграла желчь.
- Джейн, попросите няню принести сюда малютку,- обратилась миссис Киттербелл к служанке. Миссис Киттербелл была высокая, тощая молодая женщина с очень светлыми волосами и необычайно белым лицом,- одна из тех молодых женщин, которые, неизвестно почему, всегда вызывают представление о холодной телятине. Служанка исчезла, и вскоре появилась няня с крошечным свертком на руках, поверх которого накинута была длинная голубая пелерина, отороченная белым мехом. Это и был малютка.
- Ну вот, дядя,- сказал мистер Киттербелл, с победным видом приподнимая капюшон, закрывавший младенцу лицо,- на кого он, по-вашему, похож?
- Да, на кого?... Хи-хи-хи,- сказала и миссис Киттербелл, взяв мужа под руку и устремив на Сплина взгляд, выражавший всю меру любопытства, на какую она была способна.
- Боже мой, какой он маленький! - воскликнул добряк-дядюшка, в притворном изумлении отшатываясь от младенца.- Он просто неестественно маленький.
- Разве? - тревожно вопросил бедняжка Киттербелл.- По сравнению с тем, что было, сейчас он просто великан, не правда ли, няня?
- Он у нас ангельчик,- сказала няня, нежно прижимая к себе ребенка и увиливая от прямого ответа, не потому, что совесть мешала ей опровергнуть мнение хозяина, а из благоразумного опасения, как бы не упустить полкроны, которые Сплин мог дать ей на чай.
- Так на кого же он похож? - снова спросил Киттербелл.
Сплин глядел на розовый комочек и думал только о том, как бы побольнее уязвить молодых родителей.
- Право, не могу сказать, на кого он похож,- отвечал он, отлично зная, какого от него ждут ответа.
- Вам не кажется, что он похож на меня? - спросил племянник и хитро подмигнул.
- О нет, ни в коем случае,- ответствовал Сплин веско и многозначительно.- Ни в коем случае. Только не на тебя.
- Значит, на Джемайму? - упавшим голосом спросил Киттербелл.
- О нет, ни малейшего сходства. Я, конечно, плохой судья в таких вопросах, но, по-моему, он скорее напоминает те куклы, играющие на трубе, которыми иногда украшают могилы.
Няня низко пригнулась над ребенком, с трудом удерживаясь от смеха. У папы и мамы лица стали почти такие же страдальческие, как у их доброго дядюшки.
- Ну хорошо,- сказал в заключение огорченный молодой отец,- через час вам легче будет решить, на кого он похож. Вы увидите его голеньким. *
- Благодарю,- сказал Сплин, исполненный признательности.
- А теперь, душенька,- обратился Киттербелл к жене,- нам пора ехать. Со вторым крестным отцом и крестной матерью мы встретимся в церкви, дядя,- это мистер и миссис Уилсон из дома напротив - очень, очень приятные люди. Ты, душенька, тепло ли одета?
- Да, милый.
- А может, ты все-таки накинешь еще одну шаль? - настаивал заботливый супруг.
- Нет, дорогой,- отвечала прелестная мать и оперлась на руку, галантно подставленную ей Сплином; затем все уселись в наемную карету и поехали в церковь, причем Сплин по дороге развлекал миссис Киттербелл пространными рассуждениями о том, как опасна корь, молочница, прорезывание зубов и другие замысловатые болезни, коим подвержены дети.
Обряд крещенья (занявший всего пять минут) не ознаменовался никакими происшествиями. Священник был приглашен к обеду куда-то за город, а до этого, в какой-нибудь один час, должен был еще благословить двух родильниц, окрестить двух младенцев и предать Земле одного покойника. Поэтому крестные отцы и крестная мать "в два счета", как выразился Киттербелл, пообещали отречься от сатаны и всех дел его "и прочее тому подобное"; в общем, все прошло гладко и без задержек, если не считать того, что Сплин, передавая малютку священнику, чуть не уронил его в купель; и в два часа Сплин уже опять входил в ворота банка с тяжелым сердцем и с печальным сознанием, что вечером ему не миновать идти в гости.
Настал вечер, и из Пентонвилла, согласно распоряжению Сплина, прибыли с мальчишкой-посыльным его бальные туфли, черные шелковые чулки и белый галстук. Крестный папаша уныло переоделся в конторе у своего знакомого, откуда пошел на Грейт-Рассел-стрит пешком - поскольку дождь перестал и к вечеру погода прояснилась - и в состоянии духа на пятьдесят градусов ниже положенной крепости. Он медленно шествовал по Чипсайду, Ньюгет-стрит, вверх по Сноу-Хиллу и вниз по Холборн-Хиллу, мрачный, как деревянная фигура на бушприте военного корабля, на каждом шагу выискивая новые причины для душевной скорби. Когда он пересекал Хэттон-Гарден, на него налетел какой-то прохожий, видимо под хмельком, и сшиб бы его с ног, если бы, по счастью, его не поймал в объятия очень изящный молодой человек, случившийся рядом. От этого столкновения нервы Сплина, а также его костюм пришли в такое расстройство, что он еле устоял на ногах. Молодой человек взял его под руку и самым любезным образом проводил до Фарнивалс-Инн. Сплин едва ли не впервые в жизни ощутил прилив благодарности и вежливости и на прощанье обменялся с этим изящным и воспитанным молодым джентльменом изъявлением сердечнейших чувств.
"Есть же все-таки на свете доброжелательные люди",- размышлял наш мизантроп, следуя дальше к месту своего назначения.
Рат-тат-тарарарат! - Это кучер наемной кареты, подражая выездному лакею, стучал в дверь дома Киттербелла, к которой приближался Сплин; из кареты вылезла пожилая леди в большом токе, пожилой джентльмен в синем сюртуке и три копии пожилой леди - в розовых платьях и таких же башмачках.
"Гостей-то будет много!" - горестно вздохнул крестный, прислонившись к ограде дворика и вытирая пот со лба. Несчастный не сразу решился постучать в дверь; а когда он, наконец, постучал и дверь отворилась, разряженная фигура соседа-зеленщика (нанятого для услуг за семь с половиной шиллингов, хотя одни его икры стоили вдвое дороже), зажженная лампа в сенях и Венера на лестнице, а также гул множества голосов и звуки арфы и двух скрипок убедили его в том, что не зря его томили тяжелые предчувствия.
- Добро пожаловать! - приветствовал его вконец запарившийся Киттербелл, выскакивая из буфетной со штопором в руке и весь в опилках, которые образовали как бы некий узор из кавычек на его невыразимых.
- Боже мой! - сказал Сплин, пройдя в буфетную, чтобы надеть парадные туфли, которые он принес а кармане сюртука, и совсем подавленный видом семи пробок, только что извлеченных из бутылок, и такого же количества графинов.- Сколько же у вас собралось гостей?
- О, человек тридцать пять, не больше! Во второй гостиной мы убрали ковер, а в первой поставили фортепьяно и карточные столы. Джемайма решила устроить настоящий ужин, потому что ведь будут тосты и все такое... Но что с вами, дядя? - продолжал хозяин, заметив, что Сплин стоит в одном башмаке и, делая страшные гримасы, роется в карманах.- Что вы потеряли? Бумажник?
- Нет,- отвечал Сплин голосом Дездемоны, которую душит Отелло, в то время как руки его продолжали нырять то в один, то в другой карман.
- Визитные карточки? Табакерку? Ключ от квартиры? - сыпал Киттербелл вопрос за вопросом.
- Нет, нет! - воскликнул Сплин, все еще роясь в пустом кармане.
- Неужели... неужели стаканчик, о котором вы говорили утром?
- Да, стаканчик! - отвечал Силин, бессильно опускаясь на стул.
- Как же это могло случиться? Вы хорошо помните, что взяли его с собой?
- Да, да! Теперь все понятно.- Сплин даже вскочил, осененный внезапной догадкой.- Ах я несчастный! Мне на роду было написано страдать. Все понятно - Это тот молодой человек с такими прекрасными манерами!..
- Мистер Сплин! - громогласно возвестил зеленщик через полчаса после вышеописанного открытия, вводя несколько оправившегося крестного отца в гостиную.- Мистер Сплин!
Все оглянулись на дверь, и Сплин вошел, чувствуя себя столь же не у места, как, вероятно, почувствовал бы себя лосось на садовой дорожке.
- Очень рада, еще раз здравствуйте,- сказала миссис Киттербелл, не замечая, как смущен и расстроен ее гость.- Позвольте вас кое с кем познакомить. Моя мама... мистер Сплин... мой папа, мои сестры.
Сплин потряс мамаше руку с таким жаром, словно она была его родной матерью, отвесил низкий поклон девицам (при этом сильно потеснив какого-то франта, оказавшегося у него за спиной), и не обратил ни малейшего внимания на папашу, который кланялся ему не переставая уже три с половиной минуты.
- Дядя,- сказал Киттербелл, после того как Сплину было представлено десятка два самых близких друзей,- пройдемте в тот конец комнаты, я хочу вас познакомить с моим другом Дэнтоном. Это замечательный человек, я уверен, что он вам понравится,- идемте!
Сплин последовал за ним с покорностью ученого медведя.
Мистер Дэнтон оказался молодым человеком лет двадцати пяти, с изрядным запасом нахальства и весьма скудным запасом ума. Он пользовался большим успехом, особенно среди молодых девиц в возрасте от шестнадцати до двадцати шести лет включительно. Он премило изображал голосом валторну, неподражаемо пел куплеты и умел в разговоре со своими поклонницами незаметно ввернуть дерзость. Почему-то за ним утвердилась слава великого остроумца, и стоило ему открыть рот, как все, кто его знал, начинали весело смеяться.
Киттербелл по всем правилам представил его Сплину. Мистер Дэнтон поклонился и стал очень смешно теребить дамский платочек, который держал в руке. Все заулыбались.
- Тепло сегодня па дворе,- начал Сплин, чувствуя, что нужно что-то сказать.
- Да. Вчера было еще теплее,- отпарировал несравненный мистер Дэнтон.
Раздался дружный смех.
- Очень рад возможности поздравить вас, сэр,- продолжал Дэнтон,- по случаю вашего первого выступления в роли отца... я имею в виду - крестного отца.
Девицы давились от смеха, мужчины шумно выражали свое одобрение.
Разговор этот был прерван восхищенным жужжанием, возвестившим появление няни с малюткой. Девицы все как одна устремились ей навстречу. (На людях молодые девицы всегда обожают детей.)
- Ах, какая прелесть! - воскликнула одна.
- Какой дуся! - вскричала другая, и от восторга у нее даже перехватило голос.
- Он очарователен! - добавила третья.
- А ручки какие миленькие! - ахнула четвертая, выпростав из одеяла нечто, размером и формой напоминающее аккуратно ощипанную куриную лапку.
- Видали вы что-нибудь подобное? - обратилась к джентльмену в трех жилетах маленькая кокетка с большим турнюром, точно сошедшая с французской литографии.
- Никогда в жизни,- отвечал ее поклонник, поправляя воротнички.
- Ах, няня, дайте мне его подержать! - молила между тем еще одна девица.- Такой прелестный крошка!
- А он открывает глазки, няня? - пищала ее подруга, изображая святую невинность.
Словом, девицы единодушно решили, что это ангел, а замужние дамы сошлись на том, что это самый чудесный ребенок на свете... если не считать их собственных детей.
Потом молодежь с новым увлечением предалась танцам. Все в один голос уверяли, что мистер Дэнтон превзошел самого себя; несколько юных девиц восхитили общество и завоевали новых поклонников, пропев "Мы встретились с вами", "Ее заметив на лугу" и другие, не менее чувствительные и осмысленные романсы; молодые люди, по выражению миссис Киттербелл, старались "показать себя с самой лучшей стороны"; девицы не упускали интересных возможностей; и вечер обещал пройти на редкость удачно. Сплина это не смущало: он обдумывал некий план, решив поразвлечься на свой лад,- и был почти счастлив. Он сыграл роббер в вист и не взял ни одной взятки. Мистер Дэнтон заявил, что раз у него нет ни одной взятки, значит с него взятки гладки; все расхохотались. Сплин в ответ пошутил более остроумно, но никто даже не улыбнулся, кроме хозяина дома, который словно вменил себе в обязанность смеяться до упаду всему, что услышит. Одно только было не совсем хорошо - музыканты играли без должного подъема. Впрочем, для этого нашлась уважительная причина: один из гостей, прибывший в тот день из Грейвзенда, рассказал, что этих музыкантов с утра ангажировали на пароход, и они играли почти без отдыха всю дорогу до Грейвзенда и всю дорогу обратно.
"Настоящий ужин" был превосходен. На столе красовались четыре храма из ячменного сахара, которые выглядели бы очень величественно, если бы еще в начале ужина наполовину не растаяли, и водяная мельница с одним только небольшим изъяном: вместо того чтобы вертеться, она растекалась по скатерти. Подавались также цыплята, язык, сбитые сливки, пирожное, салат из омаров, мясное рагу, да мало ли что еще. И Киттербелл все покрикивал, чтобы сменили тарелки, а их все не сменяли; и тогда джентльмены, которым требовались чистые тарелки, просили не трудиться они возьмут тарелки у дам; и миссис Киттербелл хвалила их за галантность, а зеленщик совсем сбился с ног и пришел к убеждению, что семь с половиной шиллингов достались ему не даром; и девицы старались есть поменьше, опасаясь показаться неромантичными, а замужние дамы старались есть побольше, опасаясь не наесться досыта; и уже было выпито немало вина, и разговоры и смех не умолкали ни на минуту.
- Внимание! - торжественно произнес мистер Киттербелл, вставая с места.- Душенька! (Это относилось к миссис Киттербелл, сидевшей на другом конце стола.) Налей вина миссис Максуэл, и твоей маме, и остальным дамам; а джентльмены, я уверен, поухаживают за девицами.
- Леди и джентльмены! - сказал Долгий Сплин скорбным, замогильным голосом, поднимаясь во весь рост, подобно статуе командора,- попрошу вас наполнить бокалы. Я бы хотел предложить тост.
Наступила мертвая тишина - бокалы наполнили - лица у всех стали серьезные.
- Леди и джентльмены,- не спеша продолжал зловещий Сплин,- я... (Тут мистер Дэнтон изобразил две высокие ноты на валторне, отчего нервного оратора передернуло, а его слушателей разобрал смех.)
- Тише, тише,- сказал Киттербелл, стараясь не рассмеяться вслух.
- Тише! - подхватили мужчины.
- Дэнтон, уймись,- предостерег остряка через стол его закадычный приятель.
- Леди и джентльмены,- снова начал Сплин, успокоившись и отнюдь не давая сбить себя с толку, ибо по пасти застольных речей он был мастак,- в соответствии с тем, что, насколько мне известно, является в таких случаях установленным обычаем, я, как один из восприемников Фредерика Чарльза Уильяма Киттербелла (тут голос оратора дрогнул - он вспомнил злосчастный стаканчик), беру на себя смелость провозгласить тост. Нет нужды говорить, что я предлагаю выпить за здоровье и процветание юного джентльмена, в честь которого мы и собрались здесь для того, чтобы отпраздновать первое важное событие на его жизненном пути. (Аплодисменты.) Леди и джентльмены, безрассудно было бы ожидать, что наши друзья и хозяева, которым мы от души желаем счастья, проживут всю жизнь без суровых испытаний, безутешного горя, тяжких невзгод и невозвратимых утрат! - Тут вероломный изменник сделал паузу и медленно извлек из кармана огромных размеров белый носовой платок. Несколько дам последовали его примеру.- Чтобы эти испытания миновали их возможно дольше - вот чего я искренне желаю, вот о чем молю бога. (Бабушка новорожденного громко всхлипнула.) Я верю и надеюсь, леди и джентльмены, что младенец, на чьих крестинах мы сегодня пируем, не будет вырван из родительских объятий безвременной смертью (несколько батистовых платочков пошло в ход); что его юное и сейчас по всей видимости здоровое тельце не подточит коварный недуг. (Здесь Сплин, уловив признаки волнения среди замужних дам, окинул стол злобно-торжествующим взглядом.) Я не сомневаюсь в том, что вы, как и я, желаете ему вырасти и стать опорой, и утешением родителей. ("Браво, браво!" - пролепетал мистер Киттербелл и громко всхлипнул.) Но, ежели пожелание наше не исполнится, ежели он, выросши, забудет о своем сыновнем долге, ежели отцу и матери его суждено на опыте познать горчайшую из истин, что "острей змеиного укуса детей неблагодарность"...- Тут миссис Киттербелл, прижав к глазам платок, выбежала из комнаты в сопровождении нескольких дам и забилась в нервическом припадке. Ее супруг и повелитель пребывал почти в столь же плачевном состоянии; общее же впечатление сложилось скорее в пользу Сплина,- как-никак, люди ценят сильные чувства.
Происшествие это, само собой разумеется, вконец испортило так мирно протекавшее торжество. Те, кто только что с аппетитом насыщался тартинками, конфетами и глинтвейном, теперь требовали уксуса, холодной воды и нюхательных солей. Миссис Киттербелл тотчас увели в ее покои, музыкантам велели замолчать, девицы перестали кокетничать, и гости мало-помалу разъехались. Сплин ушел, едва началась вся эта кутерьма, и отправился домой пешком, легким шагом и (насколько это было для него возможно) с легким сердцем. Его квартирная хозяйка выражала готовность присягнуть, что слышала в тот вечер через стену, как он, заперев за собою дверь, смеялся зловещим смехом. Однако утверждение это столь невероятно и столь явно отдает неприкрытой ложью, что ему по сей день никто не верит.
С того времени, к которому относится наш рассказ, семейство мистера Киттербелла изрядно увеличилось. Теперь у него уже два сына и дочь; и поскольку есть основания полагать, что в недалеком будущем число его цветущих отпрысков еще возрастет, он усердно подыскивает достойного кандидата в крестные отцы. Этому кандидату мистер Киттербелл намерен предъявить два требования: он должен дать торжественное обещание, что не будет произносить застольных речей; и он не должен иметь никакого отношения к "самому несчастному человеку на свете".