Общеизвестно, что брак - предприятие серьезное. Это - беда, в которую легко попасть, но из которой очень трудно выбраться, и в этом отношении брак подобен чрезмерному пристрастию к грогу. Человека, робкого в таких делах, бесполезно убеждать, что стоит только один раз прыгнуть - и все страхи окажутся позади. То же самое говорят в Олд-Бейли, и в обоих случаях несчастные жертвы извлекают из этих слов одинаковое утешение.
У мистера Уоткинса Тотла панический страх перед узами Гименея самым удивительным образом сочетался со всеми задатками примерного супруга. Это был джентльмен лет под пятьдесят, пухленький, свежий и румяный, ростом в четыре фута шесть и три четверти дюйма. Наружностью своей он напоминал виньетку к роману Ричардсона, а его манерам, безукоризненным как крахмальный воротничок, и фигуре, прямой как кочерга, мог бы позавидовать сам сэр Чарльз Грандисон*. Годовой доход мистера Тотла соответствовал получавшему его джентльмену по крайней мере в одном отношении - он был чрезвычайно мал. Рента вручалась Тотлу раз в две недели по понедельникам, и подобно тому, как часы с недельным заводом останавливаются на восьмой день, так он в начале второй недели неизменно прекращал свои платежи - до тех пор пока квартирная хозяйка, в довершение сходства, не заводила его снова посредством небольшой ссуды, после чего он, в точности как упомянутые часы, продолжал свой размеренный ход.
* (Сэр Чарльз Грандисон - "идеальный" герой сентиментально-нравоучительного романа Сэмюела Ричардсона (1689-1761) "История сэра Чарльза Грандисона". Это о нем писал Пушкин: "Бесподобный Грандисон, который нам наводит сон".)
Мистер Уоткинс Тотл долго жил в состоянии блаженного одиночества, как выражаются холостяки, или проклятого одиночества, как думают старые девы, но мысль о супружестве никогда не оставляла его. Стоило ему предаться размышлениям на эту неизменную тему, как фантазия преображала его тесную квартиру на Сесил-стрит (Стрэнд) в уютный загородный домик; полцентнера угля, сложенного под черной лестницей, внезапно превращались в три тонны отборного уолсендского антрацита; узенькая кроватка превращалась в двуспальное супружеское ложе под балдахином, а в пустом кресле, стоявшем по другую сторону камина, воображение рисовало ему прелестную молодую леди, не отличающуюся ни сильной волей, ни какой-либо независимостью, за исключением независимости финансовой, каковою наделила ее последняя воля родителя.
- Кто там? - спросил мистер Уоткинс Тотл, когда однажды вечером легкий стук в дверь прервал нить его размышлений.
- Как поживаете, друг мой? - произнес вместо ответа чей-то грубый голос, и в комнату ворвался низенький пожилой джентльмен.
- Я ведь говорил вам, что забегу как-нибудь вечерком,- сказал низенький джентльмен, вручая свою шляпу Тотлу после нескольких попыток уклониться от его услуг.
- Очень рад вас видеть,- проговорил мистер Уоткинс Тотл, жалея про себя, что его гость, вместо того чтобы вваливаться к нему в гостиную, не провалился на дно протекающей в конце улицы Темзы: двухнедельный срок подходил к концу, и средства Уоткинса - тоже.
- Как поживает миссис Габриэл Парсонс? - осведомился Тотл.
- Благодарю вас, превосходно,- отвечал мистер Габриэл Парсонс - так звали низенького джентльмена.
Вслед за тем наступило молчание. Низенький джентльмен глядел на левый угол камина, мистер Уоткинс Тотл сверлил глазами пустоту.
- Превосходно,- повторил маленький джентльмен по истечении пяти минут,- я бы сказал - отлично.- И он принялся потирать руки с такой силой, словно посредством трения собирался высечь огонь.
- Не велеть ли вам чего подать? - осведомился Тотл с отчаянной решимостью человека, которому известно, что вряд ли можно велеть подать гостю что-нибудь, кроме его же собственной шляпы.
- Право, не знаю. Нет ли у вас виски?
- Видите ли,- ответил Тотл очень медленно, стараясь выиграть время,- па прошлой неделе у меня было превосходное, чрезвычайно крепкое виски, но оно все вышло, и потому его крепость...
- Не подлежит сомнению, или, иначе говоря, ее уже невозможно подвергнуть таковому,- подхватил низенький джентльмен и весело рассмеялся, по-видимому чрезвычайно довольный тем, что виски выпито. Мистер Тотл улыбнулся, но это была улыбка отчаяния. Перестав смеяться, мистер Габриэл Парсонс деликатно намекнул, что за отсутствием виски не откажется от бренди. Мистер Уоткинс Тотл с важным видом зажег свечку, извлек огромный ключ от парадной двери, время от времени исполнявший роль ключа от воображаемого винного погреба, и отправился умолять хозяйку поставить им бутылочку, а стоимость оной поставить ему в счет. Просьба увенчалась успехом, и вожделенный напиток возник перед ними на столе - не из таинственной бездны, а всего лишь из ближайшего погребка. Оба низеньких джентльмена приготовили себе грог и уютно устроились возле камина, словно пара башмаков-недомерок, выставленных для просушки поближе к огню.
- Тотл,- начал мистер Габриэл Парсонс,- вы ведь меня знаете. Я человек простой, откровенный, говорю, что думаю, что думаю, то и говорю, терпеть не могу скрытность и ненавижу всякое притворство. Скрытность подобна плохому домино, которое скрывает наружность добрых людей и не придает красоты дурным, а притворяться - все равно что красить нитяный чулок в розовый цвет, стараясь выдать его за шелковый. А теперь послушайте, что я вам скажу.
Тут низенький джентльмен остановился и отхлебнул порядочный глоток грога. Мистер Уоткинс Тотл в свою очередь отпил немного из своего стакана, помешал огонь в камине и изобразил на лице своем глубочайшее внимание.
- Давайте говорить без околичностей,- продолжал низенький джентльмен.- Вы ведь хотите жениться.
- Как вам сказать,- уклончиво отвечал мистер Уоткинс Тотл, ощутив дрожь во всем теле и звон в ушах.- Как вам сказать... пожалуй, я бы не прочь... по крайней мере мне кажется...
- Так не пойдет,- отрезал низенький джентльмен.- Отвечайте прямо - да или нет,- а не то и говорить не о чем. Деньги вам нужны?
- Вы же сами знаете, что нужны.
- Вы поклонник прекрасного пола?
- Разумеется.
- Хотите жениться?
- Конечно, хочу.
- В таком случае вы женитесь. Дело в шляпе.- С этими словами мистер Габриэл Парсонс взял понюшку табаку и смешал себе еще стакан грога.
- Не будете ли вы, однако, любезны объясниться толком,- сказал Уоткинс.- Право же, я, как главное заинтересованное лицо, не могу согласиться, чтобы мною распоряжались подобным образом.
- Извольте,- отвечал мистер Габриэл Парсонс, разгорячаясь как предметом разговора, так и грогом.- Я знаю одну даму - она сейчас гостит у моей жены,- которая как раз вам пара. Получила отличное воспитание, говорит по-французски, играет на фортепьяно, знает толк в цветах, раковинах и тому подобное и имеет пятьсот фунтов годового дохода с неограниченным правом распорядиться ими по своему духовному завещанию.
- Я засвидетельствую ей свое почтение,- сказал мистер Уоткинс Тотл.- Надеюсь, что она не очень молода?
- Не очень. Я ведь сказал, что она как раз вам под пару.
- А какого цвета волосы у этой дамы? - осведомился мистер Уоткинс Тотл.
- Вот уж, право, не помню,- хладнокровно отвечал Габриэл.- Впрочем, мне следовало вам сразу сказать: она носит накладку.
- Что носит?! - воскликнул Тотл.
- Да знаете, такую штуку с буклями, вот тут.- В пояснение своих слов Парсонс провел прямую линию у себя на лбу над самыми глазами.- Накладка черная - это я заметил, ну, а про ее собственные волосы ничего определенного сказать не могу, не стану же я, в самом деле, подкрадываться к ней сзади и заглядывать ей под чепец, но, по-моему, волосы у нее гораздо светлее накладки - пожалуй, какого-то сероватого оттенка.
На лице мистера Уоткинса Тотла изобразилось сомнение. Заметив это, мистер Габриэл Парсонс решил, что следует незамедлительно предпринять новую атаку.
- Послушайте, Тотл, вы были когда-нибудь влюблены? - спросил он.
Робко признавая себя виновным, мистер Уоткинс Тотл залился румянцем от подбородка до корней волос, и на лице его заиграли самые разнообразные сочетания цветов.
- Я полагаю, вам не раз случалось делать предложение, когда вы были молоды... виноват, моложе,- сказал Парсонс.
Никогда в жизни! - отвечал Уоткинс, явно возмущенный тем, что его могли заподозрить в таком поступке.- Никогда! Дело в том, что я, как вам известно, имею на этот счет особые понятия. Я не боюсь дам - ни старых, ни молодых,- совсем напротив, но мне кажется, что, по нынешним обычаям, они позволяют возможным претендентам на их руку слишком много вольности в разговоре и обращении. Я же никогда не выказывал подобной свободы в обращении и, постоянно опасаясь зайти слишком далеко, прослыл человеком черствым и чопорным.
- Ничего удивительного в этом нет,- отвечал Парсонс серьезно,- решительно ничего. Но в настоящем случае это как раз уместно, ибо сдержанность и деликатность этой дамы далеко превосходят ваши. Вы только послушайте когда она приехала к нам, у нее в спальне висел старинный портрет какого-то мужчины с большими черными глазами. Так представьте себе - она наотрез отказывалась ночевать в этой комнате до тех пор, пока портрет не сняли, считая это совершенно неприличным.
- Я тоже так думаю,- сказал мистер Уоткинс Тотл.- Разумеется, это неприлично.
- Но это еще не все. На днях - я в жизни так не смеялся,- продолжал мистер Габриэл Парсонс,- на днях, когда я ехал домой, дул сильный восточный ветер, и у меня страшно разболелась голова. И вот, в то время как Фанни, то есть миссис Парсонс, эта ее подруга, я и Фрэнк Росс вечером играли в вист, я в шутку сказал, что, когда лягу спать, закутаю голову фланелевой нижней юбкой Фанни. И представьте себе - она тут же бросила карты и вышла из комнаты.
- Совершенно справедливо! - заявил мистер Уоткинс Тотл.- Она не могла поступить более достойным образом. Что же вы сделали?
- Что сделали? Стали играть с болваном, и я выиграл шесть пенсов.
- И вы не извинились перед нею?
- Черта с два! На следующее утро мы говорили об этом за завтраком. Она утверждала, будто всякое упоминание о фланелевой нижней юбке неприлично - мужчины вообще не должны знать о существовании подобных предметов, а я оправдывался тем, что я человек женатый.
- И что же она на это сказала? - с глубочайшим интересом осведомился Тотл.
- Прибегла к новой уловке и сказала, что, поскольку Фрэнк холостяк, мое замечание было крайне неприлично.
- Благородное существо! - вскричал восхищенный Тотл.
- О! Мы с Фанни сразу решили, что она как нарочно создана для вас.
Когда мистер Уоткинс Тотл услышал это, на круглом лице его засияла безмятежная радость.
- Одного я только не знаю,- добавил мистер Габриэл Парсонс, поднимаясь, чтобы уйти,- ума не приложу, как вы с ней поладите. У нее наверняка сделаются судороги при малейшем намеке на этот предмет.- Тут мистер Габриэл Парсонс снова сел и залился неудержимым смехом. Тотл был ему должен деньги, и потому Парсонс считал себя вправе смеяться на его счет.
Мистер Уоткинс Тотл подумал про себя, что у него нашлась еще одна общая черта с этой современной Лукрецией. Однако он с большой твердостью принял приглашение через два дня отобедать у Парсонсов и, оставшись один, довольно хладнокровно размышлял о предстоящем знакомстве.
Взошедшее через два дня солнце никогда еще не освещало на империале норвудского дилижанса щеголя, подобного мистеру Уоткинсу Тотлу; и этот экипаж, подъехавший к карточному домику с замаскированными трубами и газоном величиной с большой лист зеленой почтовой бумаги, несомненно еще ни разу не доставлял к месту назначения джентльмена, который бы до такой степени конфузился.
Дилижанс остановился, и мистер Уоткинс Тотл спрыгнул... прошу прощения, сошел на землю с большим достоинством.
- Трогай! - произнес он, и экипаж стал подниматься в гору с тою очаровательной невозмутимостью, которой обыкновенно отличаются пригородные дилижансы.
Мистер Уоткинс Тотл судорожным движением потянул рукоятку звонка у садовой калитки. Зятем он дернул ее сильнее, и нервическое состояние его нисколько не уменьшилось, когда раздался оглушительный звон, напоминавший гул набата.
- Мистер Парсонс дома? - спросил Тотл у человека, отворившего калитку. Он едва мог расслышать свой собственный голос, ибо колокольчик все еще не переставал звенеть.
- Я здесь! - послышался крик, и на лужайке показался мистер Габриэл Парсонс в фланелевой куртке. Он сломя голову носился взад и вперед от воротцев к двум нахлобученным друг на друга шляпам, и от двух шляп обратно к воротцам, между тем как другой джентльмен без сюртука в поисках мяча спускался в подвал. Не прошло и десяти минут, как джентльмен без сюртука отыскал мяч, после чего он побежал обратно к шляпам, а Габриэл Парсонс остановился. Затем джентльмен без сюртука заорал: "Даю!" - и подал мяч. Тогда мистер Габриэл Парсонс отбил мяч на несколько ярдов и снова кинулся бежать, после чего второй джентльмен нацелился в воротца, но не попал, а мистер Габрирл Парсонс, остановившись на бегу, положил свою биту на землю и погнался за мячом, который укатился на соседнее поле. Это у них называлось игрой в крикет.
- Тотл, не хотите ли с нами сыграть? - осведомился мистер Габрирл Парсонс, приближаясь к гостю и отирая со лба пот.
Мистер Уоткинс Тотл отказался. От одной мысли о крикете ему стало почти так же жарко, как Парсонсу.
- Тогда пойдем в комнаты. Уже пятый час, а мне еще надо вымыть руки перед обедом,- сказал мистер Габриэл Парсонс.- Прошу, вы ведь знаете, что я ненавижу церемонии! Тимсон, это Тотл. Тотл, это Тимсон. Он взращен для церкви, но боюсь, что она не взрастила для него ничего, кроме плевелов.
Произнося рту старую шутку, он ухмыльнулся. Мистер Тимсон поклонился небрежно. Мистер Уоткинс Тотл поклонился холодно. Мистер Габрирл Парсонс повел гостей в дом. Он был богатым сахароваром и принимал грубость за честность, а резкость за открытое и прямое обращение. Впрочем, не один Габриэл смешивает грубость манер с чистосердечием.
Миссис Габриэл Парсонс весьма любезно встретила гостей на крыльце и провела их в гостиную. На софе сидела дама очень жеманной и безжизненной наружности. Она принадлежала к тому разряду людей, чей возраст не поддается даже приблизительному определению. Быть может, в молодости она была хороша собой, a может быть, была точно такою же, как и теперь. Лицо ее со следами пудры было так же гладко, как у искусно сделанной восковой куклы, и так же выразительно. Она была нарядно одета и заводила золотые часы.
- Мисс Лиллертон, милочка, это наш старинный знакомый и друг, мистер Уоткинс Тотл,- произнесла миссис Парсонс, представляя ей нового Стрифона* с Сесил-стрит (Стрэнд).
* (Стрифон - персонаж из поэмы Сиднея "Аркадия" (1581), возлюбленный Хлои; имя, ставшее нарицательным.)
Дама встала и сделала церемонный реверанс, мистер Уоткинс Тотл поклонился.
"Прекрасное, величавое создание!" - подумал Тотл.
Затем выступил вперед мистер Тимсон, и мистер Уоткинс Тотл сразу же его возненавидел. Мужчины большей частью инстинктивно угадывают соперников, и мистер Уоткинс Тотл чувствовал, что ненависть его вполне оправдана.
- Могу ли я,- произнес служитель церкви,- могу ли я обратиться к вам, мисс Лиллертон, с просьбой пожертвовать какую-нибудь безделицу в пользу моего общества по распределению супа, угля и одеял?
- Подпишите меня, пожалуйста, на два соверена, - отвечала мисс Лиллертон.
- Вы поистине человеколюбивы, сударыня,- сказал преподобный мистер Тимсон.- Известно, что щедрость искупает множество грехов. Бога ради, не поймите меня превратно. Я говорю это отнюдь не в том смысле, что у вас много грехов; поверьте, я в жизни не встречал никого безгрешнее мисс Лиллертоп.
При этом комплименте на лице дамы выразилось нечто вроде скверной подделки под воодушевление, а Уоткинс Тотл впал в тяжкий грех - он пожелал, чтобы останки преподобного Чарльза Тимсона упокоились на его приходском кладбище, где бы таковое ни находилось.
- Вот что я вам скажу,- вмешался Парсонс, который в эту минуту вошел в комнату с вымытыми руками и в черном сюртуке,- на мой взгляд, Тимсон, ваше общество по распределению - чистейшее шарлатанство.
- Вы слишком строги,- отвечал Тимсон с христианской улыбкой. Он не любил Парсонса, но зато любил его обеды.
- И решительно несправедливы! - добавила мисс Лиллертон.
- Разумеется,- заметил Тотл.
Дама подняла голову, и взгляд ее встретился со взглядом Уоткинса Тотла. В пленительном смущении она отвела свой взор, и Тотл последовал ее примеру, ибо смущение было обоюдным.
- Скажите на милость,- не унимался Парсонс,- зачем давать человеку уголь, когда ему нечего стряпать, или одеяло, когда у него нет кровати, или суп, когда он нуждается в более существенной пище? Это все равно, что "дарить манжеты тем, кто о рубашке тужит". Почему не дать беднякам малую толику денег, как поступаю я, когда мне кажется, что они того заслуживают, и пусть покупают себе что хотят. Почему? Да потому, что тогда ваши жертвователи не увидят свои имена, напечатанные огромными буквами на церковной двери,- вот в чем причина!
- Право, мистер Парсонс, уж не хотите ли вы сказать, будто я желаю увидеть мое имя красующимся на церковной двери? - перебила его мисс Лиллертон.
- Надеюсь, что нет.- Это мистер Уоткинс Тотл вставил еще одно словцо и был награжден еще одним взглядом.
- Разумеется, нет,- отвечал Парсонс.- Но осмелюсь заметить, вы ведь не прочь увидеть ваше имя записанным в церковную книгу?
- В книгу? В какую книгу? - строго спросила мисс Лиллертон.
- В книгу записи бракосочетаний, в какую же еще? - отвечал Парсонс, смеясь своей собственной остроте и украдкой бросая взгляд на Тотла.
Мистер Тотл чуть было не умер от стыда, и совершенно невозможно представить себе, какое действие произвела бы эта шутка на даму, если бы тут как раз не позвали обедать. Мистер Уоткинс Тотл с неподражаемой галантностью протянул кончик своего мизинца, мисс Лиллертон приняла его грациозно, с девичьей скромностью, и они торжественно проследовали к столу, где и заняли места рядом. Столовая была уютна, обед превосходен, а маленькое общество - в отличном расположении духа. Разговор вскоре сделался общим, и когда мистеру Уоткинсу Тотлу удалось добиться от своей соседки нескольких вялых слов и выпить с нею вина, он начал быстро обретать уверенность. Со стола убрали скатерть; миссис Габриэл Парсонс выпила четыре бокала портвейна - под тем предлогом, что она кормит грудью, а мисс Лиллертон отпила столько же глотков - под тем предлогом, что вовсе не хочет пить. Наконец, дамы удалились - к великому удовольствию мистера Габриэла Парсонса, который уже целых полчаса кашлял и подмигивал; впрочем, миссис Парсонс никогда не замечала этих сигналов до тех пор, покуда ей не предлагали принять обычную дозу, что она обыкновенно проделывала немедленно во избежание дальнейших хлопот.
- Ну, как вы ее находите? - вполголоса спросил мистер Габриэл Парсонс мистера Уоткинса Тотла.
- Я уже влюблен до безумия! - отвечал мистер Уоткинс Тотл.
- Господа, прошу вас, выпьем за здоровье дам,- сказал преподобный мистер Тимсон.
- За здоровье дам! - произнес мистер Уоткинс Тотл, осушая свой бокал.
Он преисполнился такой уверенности в себе, что готов был ухаживать за целой дюжиной дам одновременно.
- Ах! - вздохнул мистер Габриэл Парсонс.- Помню, когда я был молод... Подлейте себе, Тимсон.
- Я только что выпил.
- Ну, так налейте еще.
- С удовольствием,- отвечал Тимсон, переходя от слов к делу.
- Когда я был молод,- продолжал мистер Габриэл Парсонс,- с каким странным, смешанным чувством произносил я, бывало, этот тост и, помнится, думал, будто все женщины - ангелы.
- Это было до вашей женитьбы? - скромно произнес мистер Уоткинс Тотл.
- Разумеется, до!- отвечал мистер Габриэл Парсонс. - После женитьбы мне уж больше в голову не приходило ничего подобного; да и порядочным я был молокососом, если когда-нибудь мог воображать такой вздор. Но знаете ли, я ведь женился на Фанни при весьма странных и презабавных обстоятельствах.
- Что же это были за обстоятельства, осмелюсь спросить? - поинтересовался Тимсон, хотя за последние полгода он слушал эту историю не реже, чем по два раза в неделю.
Мистер Уоткинс Тотл навострил уши, в надежде извлечь какие-либо сведения, полезные в его новом предприятии.
- Я провел первую брачную ночь в кухонной трубе, - начал свой рассказ Парсонс.
- В кухонной трубе! - воскликнул Уоткинс Тотл.- Какой ужас!
- Да, признаюсь, это было не слишком приятно,- отвечал низкорослый хозяин.- Дело в том, что родители Фанни были весьма ко мне расположены, но решительно возражали против того, чтобы я стал их зятем. Видите ли, в те времена у них водились деньжонки, я же был беден, и потому они хотели, чтобы Фанни нашла себе другого жениха. Тем не менее мы сумели открыть друг другу свои чувства. Встречались мы с нею в гостях у общих знакомых. Сначала мы танцевали, болтали, шутили и тому подобное; затем мне очень понравилось сидеть с нею рядом, и тут мы уж не много говорили, но, помнится, я все смотрел на нее краешком левого глаза, а потом сделался до того несчастным и сентиментальным, что начал писать стихи и мазать волосы макассарским маслом. Наконец, мне стало невтерпеж. Лето в том году было дьявольски жаркое, и, проходивши в тесных сапогах целую неделю по солнечной стороне Оксфорд-стрит в надежде встретить Фанни, я сел и написал письмо, в котором умолял ее о тайном свидании, желая услышать ее решение из ее собственных уст. К полному своему удовлетворению, я убедился, что не могу жить без нее, писал я, и если она не выйдет за меня замуж, я непременно приму синильную кислоту, сопьюсь с кругу или уеду на край света - словом, так или иначе погибну. Я занял фунт стерлингов, подкупил служанку, и она передала Фанни мое письмо.
- И что же она ответила? - спросил Тимсон. Он давно уже убедился, что, поощряя повторение старых историй, можно заслужить новое приглашение к обеду.
- Да то, что обыкновенно отвечают в таких случаях! Фанни писала, что она глубоко несчастна, намекала на возможность ранней могилы, утверждала, будто ничто не заставит ее нарушить свой дочерний долг, умоляла меня забыть ее и найти себе более достойную подругу жизни и всякое тому подобное. Она писала, что ни под каким видом не может видеться со мною без ведома папы и мамы, и просила меня не искать случая встретиться с нею в такой-то части Кенсингтонского сада, где она будет гулять на следующий день в одиннадцать часов утра.
- Вы, конечно, не пошли туда? - спросил Уоткинс Тотл.
- Не пошел? Конечно, пошел! Она была там, а поодаль стояла на страже та самая служанка, чтобы никто нам не мешал. Мы погуляли часа два, почувствовали себя восхитительно несчастными и обручились по всем правилам. Затем мы начали переписываться, то есть посылать друг другу не меньше четырех писем в день. Что мы только там писали - ума не приложу. И каждый вечер я ходил на свидание в кухню, в погреб или еще в какое-нибудь место в том же роде. Так продолжалось некоторое время, и любовь наша возрастала с каждым днем. Наконец, наше взаимное чувство увеличилось до крайности, а незадолго перед тем увеличилось и мое жалованье, и потому мы решились на тайный брак. Накануне свадьбы Фанни осталась ночевать у подруги. Мы условились обвенчаться рано утром, а затем вернуться в отчий дом и разыграть там трогательную сцену. Фанни должна была упасть в ноги старому джентльмену и оросить его сапоги слезами, мне же надлежало броситься в объятия старой леди, называть ее "маменькой" и как можно чаще пускать в ход носовой платок. Итак, на следующее утро мы обвенчались. Две девушки - приятельницы Фанни - были подружками, а какой-то парень, нанятый за пять шиллингов и пинту портера, исполнял обязанности посаженого отца. К несчастью, однако, старая леди, уехавшая погостить в Рэмсгет, отложила свое возвращение домой до следующего утра, а так как вся наша надежда была на нее, мы решили отсрочить свое признание еще на одни сутки. Новобрачная воротилась домой, я же провел день своей свадьбы, шатаясь по Хэмстед-Хит и на все лады проклиная своего тестя. Вечером я, разумеется, отправился утешать свою женушку, надеясь убедить ее, что нашим терзаниям скоро конец. Я открыл своим ключом садовую калитку, и служанка провела меня в обычное место наших свиданий - в черную кухню, где на каменном полу стоял кухонный стол, на котором мы, за отсутствием стульев, обыкновенно сидели и целовались.
- Вы целовались на кухонном столе? - перебил его мистер Уоткинс Тотл, чье чувство благопристойности было этим крайне оскорблено.
- Вот именно, на кухонном столе! - отвечал Парсонс. - И позвольте вам заметить, старина, что, если бы вы в самом деле по уши влюбились и у вас не было другого места целоваться, вы бы, черт возьми, очень обрадовались такой возможности. Но на чем бишь я остановился?
- На кухонном столе,- подсказал Тимсон.
- Ах, да! Итак, на кухне я застал бедняжку Фанни, безутешную и унылую. Старикашка целый день ворчал, так что она чувствовала себя еще более одинокой и совсем нос повесила. Я, понятно, сделал вид, будто все идет как по маслу, постарался обратить дело в шутку, сказал, что после таких мучений радости семейной жизни покажутся нам еще слаще, и моя бедная Фанни в конце концов немножко развеселилась. Я пробыл на кухне до одиннадцати часов и только успел проститься в четырнадцатый раз, как вдруг к нам вбегает служанка в одних чулках, насмерть перепуганная, и говорит, что старый изверг,- да простит мне всевышний, что я его так называю, теперь-то он уже покойник,- подстрекаемый не иначе как самим дьяволом, идет сюда, чтобы нацедить себе пива на ужин, чего он за последние полгода ни разу не делал; мне-то это было доподлинно известно: ведь бочонок с пивом стоял в этой самой кухне. Застань он меня здесь, ни о каких объяснениях не могло бы быть и речи; старик, когда бывал чем-нибудь недоволен, приходил в такую неистовую ярость, что нипочем не стал бы меня слушать. Оставалось только одно. В кухне был очень широкий дымоход. Когда-то он предназначался для печи, и поэтому труба сперва поднималась на несколько футов перпендикулярно вверх, а затем поворачивала вбок, образуя нечто вроде маленькой пещеры. Мои надежды, счастье, даже самые средства для нашего совместного существования - все было поставлено на карту. Я, как белка, вскарабкался наверх, свернулся калачиком в углублении и, едва только Фанни вместе со служанкою придвинула широкую доску, закрывавшую очаг, я увидел огонь свечи, которую держал в руке мой ничего не подозревавший тесть. Затем я услыхал, как он цедит пиво; и, право же, я в жизни никогда не замечал, чтобы пиво текло так медленно. Наконец, он пошел к выходу, а я хотел было спуститься вниз, но тут проклятая доска со страшным грохотом обрушилась наземь. Старик вернулся, поставил кувшин с пивом и свечку на кухонный стол - он был ужасно нервный, и всякий неожиданный шум бесил его. Равнодушно заметив, что очагом все равно никогда не пользуются, он послал перепуганную служанку на чистую кухню за молотком и гвоздями, а затем наглухо заколотил доской очаг, вышел из кухни и запер за собою дверь. Таким-то образом, разодетый в светлые казимировые панталоны, в модный жилет и синий сюртук, составлявшие утром мой венчальный наряд, провел я свою первую брачную ночь в кухонном дымоходе, нижнюю часть которого заколотили, а верхнюю еще раньше подняли футов на пятнадцать, чтобы дым не беспокоил соседей. И здесь,- добавил мистер Габриэл Парсонс, передавая соседу бутылку,- здесь я и оставался до семи часов утра, пока кавалер служанки - плотник - не извлек меня оттуда. Старый пес так крепко приколотил доску, что я и по сей день совершенно уверен, что никто, кроме плотника, не мог бы меня выручить.
- А что сказал отец миссис Парсонс, когда узнал, что вы поженились? - спросил Уоткинс Тотл, который, не понимая шуток, всегда хотел дослушать рассказ до самого конца.
- Приключение с трубой пришлось ему по вкусу, и потому он тотчас же нас простил и даже дал кое-какие деньжонки, на которые мы и жили, покуда он не отправился к праотцам. Следующую ночь я провел в парадной комнате на втором этаже его дома, разумеется, намного приятнее, чем предыдущую, ибо, как вы легко можете представить...
- Простите, сэр, хозяйка зовет чай пить,- сказала средних лет служанка, входя в комнату.
- Это та самая служанка, которая фигурирует в моем рассказе,- пояснил мистер Габриэл Парсонс.- Она находится в услужении у Фанни со дня нашей свадьбы и, по-моему, ни капельки не уважает меня после того, как я на ее глазах вылез из трубы. Помнится, с нею тогда сделался истерический припадок, с той поры она им вообще подвержена. Но не присоединиться ли нам к дамам?
- С удовольствием,- сказал мистер Уоткинс Тотл.
- Сделайте одолжение,- присовокупил угодливый мистер Тимсон, и почтенное трио направилось в гостиную.
После чая с гренками, во время которого мистер Уоткинс Тотл нечаянно опрокинул свою чашку, сели играть в вист. Мистеру Парсонсу досталась в партнерши его супруга, а мистеру Уоткинсу Тотлу - мисс Лиллертон.
Мистер Тимсон, по религиозным соображениям воздерживавшийся от карт, пил грог и беспрестанно пикировался с мистером Уоткинсом Тотлом. Вечер прошел очень приятно; мистер Уоткинс Тотл чувствовал себя превосходно, чему немало способствовала благосклонность мисс Лиллертон. Перед тем, как он откланялся, решено было в будущую субботу вместе совершить поездку в Бьюла-Спа.
- Кажется, дело идет на лад,- сказал мистер Габриэл Парсонс мистеру Уоткинсу Тотлу, прощаясь с ним у калитки.
- Надеюсь,- отвечал тот, пожимая руку приятелю.
- Приезжайте в субботу первым дилижансом,- сказал мистер Габриэл Парсонс.
- Непременно,- отвечал мистер Уоткинс Тотл.- Во что бы то ни стало.
Но мистеру Уоткинсу Тотлу не суждено было приехать с первым субботним дилижансом. Его приключения в этот день и исход его сватовства составят содержание следующей главы.
Поутру в субботу, назначенную для поездки в Бьюла- Спа, мистер Габриэл Парсонс с самодовольным видом прохаживался по усыпанной гравием четырнадцатифутовой дорожке, тянувшейся вдоль его "газона".
- Что, первый дилижанс еще не проходил, Том? - полюбопытствовал он.
- Нет, сэр, я не видал,- ответил садовник в синем фартуке, нанятый для украшения сада за полкроны в день и за харчи.
- Пора бы уже Тотлу быть здесь,- задумчиво произнес мистер Габриэл Парсонс.- Ага, вот, должно быть, и он! - добавил Габриэл, заметив быстро поднимавшийся в гору кэб. Он застегнул свой шлафрок и отпер калитку, чтобы встретить гостя. Кэб остановился, и из него выскочил человек в пальто из грубого сукна, в грязно-белом шейном платке, выгоревшей черной паре, в сапогах с яркорыжими отворотами и в одном из тех высоченных цилиндров, которые прежде встречались довольно редко, но за последнее время вошли в моду у джентльменов и уличных торговцев.
- Мистер Парсонс? - вопросительно произнес человек, обращаясь к Габриэлу и рассматривая надпись на Записке, которую держал в руке.
- Да, я Парсонс,- отвечал сахаровар.
- Я привез вот эту вот записку,- хриплым шепотом сообщил субъект в сапогах с рыжими отворотами,- я привез вот эту вот записку от одного джентльмена, который нынче поутру поступил к нам в дом.
- А я ожидал этого джентльмена в своем доме,- сказал Парсонс, сломав печать с оттиском профиля ее величества, какие можно видеть на шестипенсовых монетах.
- Этот джентльмен, уж конечно, был бы тут,- возразил незнакомец,- если 6 только ему не пришлось сперва попасть к нам. Ну, а раз джентльмен к нам попал, мы уже с него глаз не спустим, можете не сомневаться,- добавил неизвестный, весело ухмыляясь,- прошу прощенья, сэр, я ничего худого не хотел сказать, только - уж раз они попались... надеюсь, вы схватили мою мысль, сэр?
Мистер Габриэл Парсонс не отличался способностью схватывать что-либо на лету, за исключением разве насморка. По сему случаю он ограничился тем, что окинул своего таинственного собеседника исполненным глубочайшего изумления взором и принялся разворачивать доставленную ему записку. Развернув ее, он без труда понял, в чем дело. Мистер Уоткинс Тотл был неожиданно арестован за неуплату долга в тридцать три фунта десять шиллингов четыре пенса и писал ему из долговой тюрьмы, находившейся близ Чансери-лейн.
- Прескверная история! - произнес Парсонс, складывая записку.
- Ничего, стоит только привыкнуть,- равнодушно отвечал субъект в суконном пальто.
- Том! - воскликнул Парсонс, подумав с минуту.- Потрудитесь заложить лошадь. Передайте джентльмену, что я приеду тотчас же вслед за вами,- продолжал он, обращаясь к Меркурию шерифа.
- Очень хорошо,- отвечал сей ответственный посланец и доверительным тоном добавил:- Я советовал бы друзьям джентльмена уладить это дело. Сами видите, что это сущая безделица, и, если только джентльмен не собирается предстать перед судом, вряд ли стоит ожидать предписания о дальнейшем содержании под стражей, сами понимаете. Наш хозяин - он глядит в оба. Я никогда худого не скажу про него или про другого кого, да только он свое дело знает, здорово знает.
Произнося этот красноречивый, а для Парсонса особенно вразумительный монолог, значение которого дополнялось различными ужимками и кивками, джентльмен в сапогах с отворотами снова сел в свой кэб, а кэб быстро покатился прочь и вскоре исчез из виду. Мистер Габриэл Парсонс продолжал еще некоторое время шагать взад и вперед по дорожке, очевидно погруженный в глубокие размышления. Результат его раздумий, по-видимому, вполне удовлетворил его, ибо он проворно вбежал в дом и объявил, что дела требуют его незамедлительного приезда в город, что он велел посланному известить об этом мистера Уоткинса Тотла и что к обеду они вернутся вместе. Затем он на скорую руку приготовился к поездке и, усевшись в свою двуколку, отправился в заведение мистера Соломона Джейкобса, расположенное (как извещал его мистер Уоткинс Тотл) на Кэрситор-стрит близ Чансери-лейн.
Когда человек особенно спешит, имея в виду определенную цель, достижение которой зависит от окончания путешествия, ему кажется, что на пути его встречается бесконечное число препятствий, словно нарочно придуманных ради этого случая. Мысль эту отнюдь нельзя назвать оригинальной, и во время своей поездки мистер Габриэл Парсонс на собственном горьком опыте убедился в ее справедливости. Существует три разновидности одушевленных предметов, которые мешают вам сколько-нибудь быстро и удобно передвигаться по многолюдным улицам. Это - свиньи, ребятишки и старухи. В том случае, о котором идет речь, свиньи уписывали кочерыжки, в воздухе порхали воланы, подбрасываемые маленькими деревянными ракетками, на мостовой резвились дети, а старухи, с корзинкой в одной руке и с ключом от входной двери в другой, норовили перейти улицу под самым носом у лошади, так что мистер Габриэл Парсонс кипел от ярости и окончательно охрип от беспрестанных окриков и проклятий. Когда он добрался до Флит-стрит, там образовалась "пробка", причем люди, сидевшие в экипажах, имели удовольствие по крайней мере полчаса сохранять полную неподвижность и завидовать самым медлительным пешеходам, а полицейские, бегая туда и сюда, хватали лошадей под уздцы и толкали их прямо в витрины задом, пытаясь расчистить дорогу и предотвратить беспорядок. В конце концов мистер Габриэл Парсонс свернул в Чансери-лейн и, выяснив после некоторых расспросов, как проехать на Кэрситор-стрит (эта часть города была ему совершенно незнакома), вскоре очутился перед домом мистера Соломона Джейкобса. Поручив свою лошадь и двуколку попечению одного из четырнадцати мальчишек, гнавшихся за ним от самого Блекфрайерского моста на случай, если ему потребуются их услуги, мистер Габриэл Парсонс перешел через улицу и постучался в дверь, в верхнюю часть которой было вставлено стекло, забранное, как и все окна этого привлекательного здания, железною решеткой, для пущей приятности покрашенной в белую краску.
На стук вышел рыжий мальчишка с сердитой бледно-желтой физиономией. Обозрев мистера Габриэла Парсонса сквозь стекло, он вставил большой ключ в огромный деревянный нарост, по сути дела представлявший собою замок, но в сочетании с железными гвоздями, которыми были утыканы филенки, придававший двери такой вид, словно на ней выросли бородавки.
- Мне нужно видеть мистера Уоткинса Тотла,- сказал Парсонс.
- Это тот джентльмен, который поступил сегодня утром, Джем,- раздался визгливый голос с лестницы, ведущей вниз на кухню. Голос этот принадлежал неопрятной женщине, которая в эту минуту как раз подняла свой подбородок на уровень пола в коридоре.- Джентльмен в зале.
- Наверх, сэр,- сказал мальчишка и, отворив дверь ровно настолько, чтобы Парсонс мог пройти, не рискуя быть раздавленным, снова повернул ключ на два оборота, как только тот пробрался сквозь это отверстие.- Второй этаж, дверь палево.
Получив эти указания, мистер Габриэл Парсонс поднялся по полутемной, не покрытой ковром лестнице и несколько раз тихонько постучал в вышеупомянутую "дверь налево". Однако на стук никто не отозвался: его заглушал гомон голосов в комнате и доносившееся снизу шипенье какого-то поджариваемого кушанья. Тогда Парсонс повернул ручку двери и вошел. Узнав, что несчастный, которого он пришел проведать, только что отправился наверх писать письмо, он сел и принялся наблюдать окружающую картину.
Зала, или, скорее, маленькая тесная комната, была разделена перегородками на небольшие клетки, подобно общей зале в какой-нибудь дешевой харчевне. Грязный пол, как видно, давно уже не знал ни щетки, ни ковра, ни простой дорожки, а потолок совершенно почернел от копоти керосиновой лампы, освещавшей комнату по вечерам. Серый пепел на столах и окурки сигар, в изобилии разбросанные возле пыльной каминной решетки, вполне объясняли причину невыносимого запаха табака, наполнявшего комнату, а пустые стаканы и размокшие куски лимона на столах вместе с пивными кружками под столами свидетельствовали о возлияниях, которым с утра до ночи предавались временные постояльцы мистера Соломона Джейкобса. Тусклое зеркало над камином было вдвое уже каминной доски, зато ржавая решетка была, наоборот, вдвое шире самого камина.
Когда мистер Габриэл Парсонс осмотрел эту приятную комнату, внимание его, естественно, привлекли находившиеся в ней люди. В одной из клетушек двое мужчин играли в криббедж очень грязными картами, собранными из разных колод, с синими, зелеными и красными рубашками. Доску для игры давно уже смастерил какой-то изобретательный постоялец, перочинным ножом и вилкой о двух зубьях просверлив в столе необходимое число дырок для втыкания деревянных гвоздиков. В другой клетушке упитанный жизнерадостный субъект лет сорока ел обед, доставленный ему в корзинке не менее бодрою супругой; в третьей молодой человек благородной наружности вполголоса горячо объяснял что-то молодой женщине, лицо которой было скрыто густой вуалью и которая, как решил мистер Габриэл Парсонс, была, очевидно, женою должника. Еще один молодой человек, с вульгарными манерами и одетый по последней моде, заложив руки в карманы, прохаживался из угла в угол с зажженной сигарой во рту, то и дело пуская густые клубы дыма и по временам с очевидным удовольствием прикладываясь к большой кружке, содержимое которой подогревалось на огне.
- Еще четыре пенса, черт возьми! - воскликнул один из игроков в криббедж, раскуривая трубку и обращаясь к своему противнику.- Похоже на то, будто вы спрятали свое счастье в перечницу и высыпаете его оттуда по мере надобности.
- Недурно сказано,- отвечал другой, лошадиный барышник из Излингтона.
- Вот именно, черт побери! - вмешался жизнерадостный субъект, окончив тем временем свой обед и в поистине завидном супружеском согласии потягивая горячий грог из одного стакана с женою. Верная подруга его жизни принесла внушительное количество антитрезвенной жидкости в большой плоской глиняной бутыли, формой своею напоминавшей кувшин вместимостью в полгаллона, которому сделали удачный прокол от водянки.- Вы славный малый, мистер Уокер. Не желаете ли погрузить сюда свой клюв?
- Благодарю, сэр,- отвечал мистер Уокер, выходя из своей клетушки и направляясь в соседнюю, чтобы принять предложенный стакан.- Ваше здоровье, сэр, и здоровье вашей славной женушки. За ваше здоровье, джентльмены, желаю вам удачи. Однако, мистер Уиллис,- продолжал веселый арестант, обращаясь к молодому человеку с сигарой,- вы сегодня что-то не в духе, так сказать - нос на квинту. Что с вами, сэр? Не унывайте.
- О! У меня все в порядке,- отвечал курильщик.- Завтра меня возьмут на поруки.
- В самом деле? Хотел бы я то же самое сказать о себе. Я ведь окончательно пошел ко дну - в точности, как "Ройял Джордж",- скорее из него всю воду вычерпают, чем меня отсюда вызволят. Ха-ха-ха!
- Посмотрите на меня,- произнес молодой человек очень громким голосом и остановился среди комнаты.- Как вы думаете, почему я проторчал здесь два дня?
- Скорей всего потому, что не могли отсюда выйти,- отвечал мистер Уокер, подмигивая честной компании.- Не то чтобы вы были обязаны здесь оставаться, а просто вам иначе никак невозможно. Никакого принуждения, а так, знаете, должны - и все.
- Ну, разве он не славный малый? - с восхищением обратился к своей жене субъект, предлагавший Уокеру стакан грога.
- А то как же! - отвечала почтенная леди, совершенно очарованная этими блестками остроумия.
- Мое дело совершенно особого рода,- нахмурилась жертва острословия Уокера, бросив в огонь окурок сигары и сопровождая свою речь равномерными ударами пивной кружки по столу.- Отец мой - человек весьма состоятельный, а я - его сын...
- Да, это весьма странное обстоятельство,- игриво заметил мистер Уокер.
- Я его сын и получил прекрасное образование. Я никому ничего не должен - ни единого фартинга, но, видите ли, меня уговорили поручиться за друга на значительную сумму, я бы даже сказал - на весьма значительную сумму, которую мне, однако, не возместили. И каковы же были последствия?
- Что ж, надо полагать, что его векселя пошли бродить по белу свету, а вы угодили под замок. Арест был наложен не на акцепты, а на вас.
- Именно так,- отвечал юный джентльмен, получивший прекрасное образование,- именно так. И вот я здесь, сижу взаперти из-за каких-то тысячи двухсот фунтов.
- Почему же вы не попросите своего родителя выложить денежки? - спросил Уокер скептическим тоном.
- Да что вы! Он никогда этого не сделает,- отвечал тот убежденно.- Никогда!
- Удивительное дело,- вступил в разговор владелец плоской бутыли, смешивая еще один стакан грога.- Я вот уже лет тридцать, можно сказать, только и делаю, что попадаю в беду. Тридцать лет назад я разорился на торговле молоком, потом снова сел на мель, когда занялся продажей фруктов и держал фургон на рессорах, и, наконец, в последний раз, когда стал развозить по домам уголь и картошку, и представьте - за все это время я еще ни разу не встречал в этих местах ни одного молодого парня, который бы не говорил, что его вот-вот должны выпустить. Все сидят за векселя, которые выдали друзьям, и все ровно ничего по ним не получили - ни единого гроша.
- Да, это старая песня,- сказал Уокер.- Не вижу я в ней вовсе никакого толку. Это-то меня и бесит. Я был бы гораздо лучшего мнения о человеке, если б он признался сразу, честно и благородно, как подобает джентльмену, что надувал каждого, кого только мог.
- Конечно, конечно,- вмешался барышник, чьим понятиям о купле и продаже такая формула вполне соответствовала,- совершенно с вами согласен.
Юный джентльмен, вызвавший эти злорадные замечания, приготовился было дать на них весьма резкий ответ, но в эту минуту молодой человек, о котором упоминалось выше, и женщина, сидевшая рядом с ним, поднялись, чтобы выйти из комнаты, и разговор прервался. Она горько плакала, и нездоровая атмосфера комнаты так подействовала на ее расстроенные нервы и хрупкий организм, что ее спутнику пришлось поддерживать ее, когда они вместе направились к выходу.
В наружности этой пары было нечто столь благородное, столь необычное в заведении подобного рода, что все почтительно умолкли и не проронили ни слова до тех пор, пока оглушительный скрежет дверной пружины не возвестил о том, что они уже ничего не услышат. Молчание прервала жена бывшего фруктовщика.
- Бедняжка!- произнесла она, заливая свой вздох большим глотком грога.- Она еще такая молоденькая.
- И к тому же недурна,- добавил барышник.
- За что он угодил сюда, Айки? - осведомился Уокер у субъекта, который накрывал один из столов скатертью, испещренной множеством горчичных пятен, и в котором мистер Габриэл Парсонс без труда узнал своего утреннего посетителя.
- У-у, вы еще в жизни не слыхивали о таком дьявольском жульничестве,- отвечал доверенный слуга мистера Соломона Джейкобса.- Он прибыл сюда в прошлую среду и, между прочим, сегодня вечером отправляется на тот берег Темзы*, ну, да это к делу не относится. Мне, знаете ли, пришлось-таки побегать туда-сюда по его делам, и я сумел выведать кое-что у слуг и еще кой у кого, и, насколько я понял, суть в том, что...
* (...на тот берег Темзы...- то есть в долговую тюрьму; заведение Соломона Джейкобса - дом бейлифа, где за высокую плату арестованным предоставлялись комнаты. Если долг не погашался в течение нескольких дней, арестованного переводили в тюрьму.)
- Короче, старина,- перебил его Уокер, который по опыту знал, что рассказы владельца высоких сапог с отворотами не отличались ни краткостью, ни вразумительностью.
- Вы мне только не мешайте,- сказал Айки,- и тогда через пять секунд меня и след простынет. Отец этого самого молодого джентльмена,- так мне сказали, имейте в виду,- и отец этой молодой женщины всегда были на ножах, но случилось так, что он пошел в гости к одному джентльмену, с которым они вместе учились, и повстречал там эту самую молодую леди. Он виделся с ней несколько раз, а потом возьми да и объяви, что хочет и дальше с нею встречаться, если она согласна. Ну вот, он, значит, полюбил ее, а она его, и не иначе, как дело у них пошло на лад, потому что через полгода они обвенчались, и заметьте - тайком от родителей - по крайней мере так говорят. Ну, а когда отцы про это узнали - ай-ай-ай, что тут сделалось! Уморить их с голоду - это еще полбеды. Отец молодого джентльмена не отказал ему ни гроша за то, что сын не хотел отказаться от жены, а отец молодой леди - так тот еще хуже сделал: он не только разбранил ее последними словами и поклялся, что больше никогда ее не увидит, нет, он еще нанял одного молодца, которого вы, мистер Уокер, не хуже меня знаете, чтоб тот пошел да и скупил все векселя и все такое прочее, под которые молодой супруг пытался раздобыть денег, чтоб хоть некоторое время продержаться, в надежде, что старик одумается; мало того - он стал изо всех сил натравливать на него других людей. Результат был тот, что молодой человек платил сколько мог, но вскоре на него навалились такие долги, какие он никак не рассчитывал отдавать, покуда не обернется, и вот тут-то его и зацапали. Привезли его сюда, как я уже говорил, в прошлую среду, и у нас внизу сейчас наверняка лежит с полдюжины предписаний о дальнейшем задержании под стражей - и все на него. Я по этой части пятнадцать лет служу,- добавил Айки,- а уж таких злопамятных людей не видывал!
- Ах, бедняжки!- снова воскликнула супруга бывшего торговца углем, еще раз прибегая к тому же превосходному средству, чтобы подавить свой вздох в самом зародыше.- Ах, если б им пришлось пережить столько горя, сколько нам с мужем, они бы чувствовали себя не хуже нашего.
- Молодая леди недурна,- сказал Уокер,- да только не в моем вкусе,- уж больно она субтильна, смотреть не на что. Ну, а парень - он, может, и из порядочных и всякое такое, да зря он нос повесил. Прыти ему не хватает, вот что.
- Прыти не хватает! - вскричал Айки, в десятый раз перекладывая с места на место ножик и вилку с зелеными черенками, чтоб иметь предлог оставаться в комнате.- Прыти-то у него хватает, если есть с кем потягаться, но у кого же хватит прыти, как вы выражаетесь, когда рядом с ним сидит такое несчастное создание? У всякого сердце кровью обольется, на них глядя,- это уж точно. Никогда не забуду, как она приезжала сюда в первый раз - в четверг он написал ей, чтоб она приехала, я это точно знаю, сам письмо отвозил. Весь день он сидел как на иголках, а вечером, гляжу, спускается в контору да и говорит Джейкобсу: "Сэр, говорит, нельзя ли мне сегодня вечером на несколько минут воспользоваться отдельной комнатой без дополнительной оплаты? Я хотел бы там повидаться со своей женой". Джейкобс хотел было ответить: "Скажите, какой скромник выискался",- да тут как раз тот джентльмен, что жил в задней комнате, уехал, заплатив за весь день,- и потому он и говорит с важным видом: "Сэр, это против наших правил, чтобы постояльцы бесплатно пользовались отдельными комнатами, но, говорит, для джентльмена я готов один раз нарушить правило". Тут он повернулся ко мне и говорит: "Айки, снеси в заднюю гостиную две свечки и поставь их на счет этому джентльмену". Я так и сделал. Через некоторое время к дверям подъезжает наемная карета, а в ней сидит эта молодая леди, завернувшись в ротонду, или как их там называют. В тот вечер я отпирал двери и потому вышел встречать карету, а он ждал у дверей комнаты и весь дрожал с головы до ног - ей-богу! Как увидела его бедняжка, у ней чуть ноги не подкосились. "Ах, Гарри! Вот до чего мы дошли, и все из-за меня!" - говорит она и кладет руку ему на плечо. Обнял он ее за тоненькую талию, нежно провел в комнату, затворил дверь и сказал - тихонько так, да ласково: "Что ж делать, Кэт..."
- А вот и джентльмен, которого вы спрашивали,- сказал Айки, резко обрывая свой рассказ и представляя мистеру Габриэлу Парсонсу пришибленного Уоткинса Тотла, который в эту минуту вошел в комнату. Уоткинс приблизился с выражением тупого смирения на лице и пожал протянутую мистером Габриэлом Парсонсом руку.
- Мне нужно поговорить с вами,- сказал Габриэл, на лице которого выразилось крайнее нерасположение к собравшемуся в комнате обществу.
- Пройдемте сюда,- отвечал узник, направляясь к парадной гостиной, где богатые должники предавались роскоши за две гинеи в сутки.
- Итак, я здесь,- сказал Уоткинс, усаживаясь на диван, кладя руки на колени и озабоченно заглядывая в глаза другу.
- Вижу, вижу, и похоже на то, что вы здесь и останетесь,- хладнокровно отвечал Габриэл Парсонс, позвякивая деньгами в кармане своих невыразимых и поглядывая в окно.
- Какова сумма долга вместе с издержками? - осведомился он после неловкого молчания.
- Тридцать семь фунтов три шиллинга десять пенсов.
- Есть у вас деньги?
- Всего девять шиллингов и шесть с половиной пенсов.
Прежде чем решиться открыть свой план, мистер Габриэл Парсонс несколько минут прохаживался взад-вперед по комнате; он привык заключать кабальные сделки, но всегда старался скрыть свою алчность. Наконец, он остановился и сказал:
- Тотл, вы должны мне пятьдесят фунтов.
- Да.
- И, судя по всему, вы останетесь моим должником.
- Боюсь, что так.
- Хотя вы с удовольствием рассчитались бы со мною, если б имели возможность?
- Разумеется.
- Ну, так слушайте,- сказал мистер Габриэл Парсонс.- Вот мое предложение. Вы меня давно знаете. Согласны или не согласны - да или нет? Я плачу долг и все издержки, даю вам взаймы еще десять фунтов, которые вместе с вашим годовым доходом позволят вам успешно провести свою кампанию, вы же даете расписку в том, что обязуетесь выплатить мне полтораста фунтов не позже чем через полгода после женитьбы на мисс Лиллертон.
- Но, милый мой...
- Постойте. С одним условием, а именно: вы сделаете предложение мисс Лиллертон немедленно.
- Немедленно! Дорогой Парсонс, подумайте, что вы говорите.
- Это вам нужно думать, а не мне. Она много о вас слышала, хотя лично познакомилась с вами не так давно. Несмотря на всю ее девическую скромность, я уверен, что она только и мечтает выйти замуж как можно скорее без лишних проволочек. Моя жена выспрашивала ее, и она призналась.
- Призналась? В чем же? - с нетерпением прервал его влюбленный Уоткинс.
- По правде говоря, было бы трудно сказать, в чем именно она призналась,- отвечал Парсонс,- ведь они изъяснялись только намеками; но моя жена в таких делах собаку съела и утверждает, будто признание мисс Лиллертон можно истолковать так, что она не совсем равнодушна к вашим достоинствам,- словом, что она не будет принадлежать никому другому.
Мистер Уоткинс Тотл вскочил с места и дернул звонок.
- Это еще зачем? - осведомился Парсонс.
- Я хочу послать за гербовой бумагой,- отвечал мистер Уоткинс Тотл.
- Стало быть, вы согласны?
- Согласен.
Друзья обменялись сердечными рукопожатиями. Расписка была выдана, долг и издержки уплачены, Айки отблагодарили за услуги, и два друга вскоре закрыли за собой дверь заведения мистера Соломона Джейкобса с той стороны, с которой мечтают снова очутиться все его обитатели, а именно - с наружной.
- Итак,- сказал мистер Габриэл Парсонс по дороге в Норвуд,- у вас будет возможность объясниться сегодня же, только не робейте.
- Я готов! - храбро отвечал Уоткинс.
- Хотел бы я увидеть вас вместе! - вскричал мистер Габриэл Парсонс.- То-то будет потеха!
Он смеялся так долго и так громко, что привел в полное замешательство мистера Уоткинса Тотла и испугал лошадь.
- Смотрите, вот Фанни и ваша нареченная гуляют на лужайке,- сказал Габриэл, когда они приблизились к дому.- Держитесь, Тотл.
- Не беспокойтесь,- решительно отвечал Тотл, направляясь к дамам.
- Вот мистер Тотл, милочка,- сказала миссис Парсонс, обращаясь к мисс Лиллертон. Последняя быстро обернулась, и в ответ на его учтивое приветствие на лице ее, как и при первой их встрече, Уоткинс заметил смущение, однако на этот раз с некоторым оттенком разочарования или равнодушия.
- Вы заметили, как она обрадовалась при виде вас? - прошептал Парсонс.
- По-моему, у нее было такое лицо, словно она хотела увидеть кого-то другого,- отвечал Тотл.
- Чепуха!- снова прошептал Парсонс.- Женщины - и молодые и старые - всегда так поступают. Они и виду не покажут, как рады вам, а у самих сердце так и прыгает. Таков уж женский пол, и мужчине вашего возраста пора бы это знать. Фанни много раз признавалась мне в этом, когда мы только поженились. Вот что значит быть женатым!
- Без сомнения,- прошептал Тотл. Храбрость его быстро улетучивалась.
- Ну, пора приниматься за дело,- сказал Парсонс. Вложив в предприятие некоторую сумму, он взял на себя обязанности распорядителя.
- Да, да, сейчас...- в сильном смущении отвечал Тотл.
- Да скажите же ей что-нибудь,- настаивал Парсонс.- Черт возьми, сделайте ей комплимент, что ли.
- После обеда,- отвечал застенчивый Тотл, стараясь отсрочить роковую минуту.
- Однако, джентльмены,- сказала миссис Парсонс,- вы, право же, чрезвычайно учтивы. Сначала вы все утро отсутствуете, вместо того чтобы, как было обещано, везти нас на прогулку, а когда, наконец, приезжаете домой, то шепчетесь друг с другом, не обращая на нас ровно никакого внимания.
- Душа моя, мы говорили о деле, которое задержало нас сегодня утром,- отвечал Парсонс, бросая многозначительный взгляд на Тотла.
- Боже! Как быстро пролетело это утро! - воскликнула мисс Лиллертон, взглянув на свои золотые часы, которые она независимо от надобности заводила в особо торжественных случаях.
- А мне кажется, что юно тянулось очень медленно,- робко заметил Тотл.
- Браво! Отлично! - прошептал Парсонс.
- Неужели? - произнесла мисс Лиллертон, изобразив величественное изумление.
- Я могу объяснить это только тем, что был лишен вашего общества, сударыня, и общества миссис Парсонс,- сказал Уоткинс.
Во время этого короткого диалога дамы направились к дому.
- Какого черта вы приплели к этому комплименту Фанни? - спросил Парсонс, когда друзья последовали за дамами.- Вы этим все дело испортили.
- О, иначе он казался бы очень дерзким,- отвечал Уоткинс Тотл,- я бы даже сказал, чересчур дерзким.
- Он рехнулся! - шепнул Парсонс на ухо своей супруге, входя в гостиную.- Рехнулся от скромности.
- Скажите на милость! - вскричала она.- Я в жизни ничего подобного не слышала.
- Как видите, мистер Тотл, у нас нынче совершенно семейный обед,- сказала миссис Парсонс, когда все сели за стол.- Мисс Лиллертон у нас как родная, да и вы для нас тоже не чужой.
Мистер Уоткинс Тотл выразил надежду, что никогда не будет чужим в семье Парсонс, а про себя подумал, что его застенчивость все равно не даст ему чувствовать себя как дома.
- Снимите крышки, Марта,- приказала миссис Парсонс, озабоченно распоряжаясь переменою декораций.
Приказание было выполнено, и на одном конце стола показалась пара вареных кур с языком и прочими принадлежностями, а на другом - телятина. С одной стороны на зеленом блюде красовались два зеленых соусника с фарфоровыми ложками того же цвета, с другой - кролик под коричневым соусом с пряностями и с гарниром из ломтиков лимона.
- Мисс Лиллертон, милочка, поухаживать за вами? - спросила миссис Парсонс.
- Нет, благодарю вас, я, пожалуй, побеспокою мистера Тотла.
Уоткинс встрепенулся, задрожал, подал кусок кролика и разбил рюмку. Лицо хозяйки дома, до этой минуты сиявшее лучезарною улыбкой, страшно изменилось.
- П-п-рошу прощения,- заикаясь, пробормотал Тотл, в крайнем замешательстве накладывая себе на тарелку соус с пряностями, петрушку и масло.
- О, неважно,- отвечала миссис Парсонс топом, не оставлявшим ни малейших сомнений в чрезвычайной важности происшествия, и тут же велела мальчику, который шарил под столом в поисках осколков стекла, прекратить свои изыскания.
- Я полагаю, что мистеру Тотлу известно, какому штрафу обычно подвергаются в подобных случаях холостяки,- сказала мисс Лиллертон.- Дюжина рюмок за одну разбитую.
Мистер Габриэл Парсонс многозначительно наступил Тотлу на ногу. В этих словах заключался явный намек, что чем скорее он перестанет быть холостяком и избавится от подобных штрафов, тем лучше. Мистер Уоткинс Тотл именно так и понял это замечание и, выказав просто поразительную в данных обстоятельствах находчивость, предложил миссис Парсонс вина.
- Мисс Лиллертон,- сказал Габриэл,- разрешите мне...
- Вы очень любезны.
- Тотл, передайте, пожалуйста, графин мисс Лиллертон. Благодарю вас.- Да сим последовала обычная пантомима кивков и глотков.
- Тотл, приходилось ли вам бывать в Саффоке? - спросил хозяин дома, жаждавший рассказать одну из своих неизменных семи историй.
- Нет, не приходилось,- отвечал Уоткинс, добавив в виде оговорки, что он бывал в Девоншире.
- Жаль! Видите ли, в Саффоке много лет назад со мной был чрезвычайно странный случай. Разве я вам никогда о нем не рассказывал?
Мистер Уоткинс Тотл, разумеется, слышал эту историю не меньше тысячи раз. Однако он выразил величайшее любопытство и с крайним нетерпением ждал рассказа. Мистер Габриэл Парсонс тотчас же приступил к делу, несмотря на то, что, как наши читатели неоднократно имели возможность убедиться, хозяина дома в таких случаях очень часто перебивают. Мы попытаемся пояснить свою мысль на примере.
- Когда я был в Саффоке...- начал мистер Габриэл Парсонс.
- Сначала уберите кур, Марта,- сказала миссис Парсонс.- Извини, милый.
- Когда я был в Саффоке,- повторил мистер Парсонс, бросая раздраженный взгляд на свою супругу, которая сделала вид, будто ничего не замечает,- когда я был в Саффоке несколько лет назад, мне пришлось заехать по делу в город Бери-Сент-Эдмондс. Я должен был по дороге задержаться на главных станциях и потому для удобства поехал на двуколке. Часов в девять вечера, в полной тьме - дело было зимою,- я выехал из Садбери. Дождь лил как из ведра, ветер завывал в придорожных деревьях, было так темно, что я не мог разглядеть собственную руку, и я вынужден был ехать шагом...
- Джон,- произнесла миссис Парсонс низким глухим голосом,- не пролейте соус.
- Фанни,- с досадою сказал Парсонс,- лучше бы ты отложила свои хозяйственные распоряжения до более удобного времени. Право же, душа моя, очень неприятно, когда тебя постоянно перебивают.
- Но ведь я же не перебивала тебя, милый,- отвечала миссис Парсонс.
- Нет, ты перебила меня, душенька,- возразил мистер Парсонс.
- Это просто смешно, друг мой! Ведь должна же я, в самом деле, смотреть за прислугой, а если б я сидела, спокойно глядя, как Джон обливает соусом новый ковер, ты же первый завтра утром стал бы сердиться, что на ковре пятна.
- Так вот,- продолжал Габриэл с видом полной покорности судьбе, словно зная, что против этого последнего довода все равно ничего не поделаешь,- как я уже сказал, было до того темно, что я не мог разглядеть свою собственную руку. Дорога была безлюдна, и уверяю вас, Тотл (последним замечанием мистер Парсонс желал привлечь внимание Уоткинса, который заинтересовался конфиденциальными переговорами между миссис Парсонс и Мартой, сопровождавшимися передачею огромной связки ключей), уверяю вас, Тотл, мне стало как-то не по себе...
- Подайте хозяину пирог,- перебила его миссис Парсонс, снова обращаясь к прислуге.
- Прошу тебя, дорогая! - обиженно взмолился Парсонс.
Миссис Парсонс возвела к потолку глаза и руки, молчаливо ища сочувствия у мисс Лиллертон.
- Когда я подъехал к повороту,- продолжал Габриэл,- лошадь вдруг остановилась и взвилась на дыбы. Я осадил назад, соскочил на землю, подбежал к морде лошади и увидел, что посреди дороги лежит навзничь какой-то человек и неподвижным взором глядит на небо. Я сперва подумал, что он мертв, но нет, он был жив и, по-видимому, цел и невредим. Вдруг он вскочил, схватился за грудь и, устремив на меня самый пронзительный взгляд, какой вы можете себе представить, вскричал...
- Подайте сюда пудинг,- произнесла миссис Парсонс.
- Ах, что толку! - в отчаянии воскликнул хозяин.- Послушайте, Тотл, не угодно ли вина? При миссис Парсонс невозможно ничего рассказывать.
Этот выпад был принят как обычно. Делая вид, что обращается к мисс Лиллертон, миссис Парсонс корила свою половину, распространяясь о раздражительности всех мужчин вообще, намекала, что ее супруг особенно подвержен этому пороку, и в конце своей речи дала понять, что у нее ангельский характер, ибо в противном случае она не могла бы этого выдержать. Право же, тем, кто видит ее в повседневной жизни, трудно представить себе, что ей приходится иногда терпеть.
Продолжать рассказ было бы теперь крайне неуместно, и потому мистер Парсонс, не входя в подробности, ограничился сообщением, что тот человек оказался помешанным, сбежавшим из соседнего сумасшедшего дома.
Наконец, со стола убрали скатерть, и вскоре вслед за тем дамы удалились в гостиную, где мисс Лиллертон специально для ушей гостя принялась очень громко играть на фортепьяно. Мистер Уоткинс Тотл и мистер Габриэл Парсонс спокойно болтали до окончания второй бутылки. Перед тем как перейти в гостиную, Парсонс сообщил Уоткинсу, что они с женой придумали план, как оставить его тотчас после чая наедине с мисс Лиллертон.
- Послушайте,- сказал Тотл, когда они поднимались по лестнице,- не кажется ли вам, что лучше отложить это до... до... до завтра?
- А не кажется ли вам, что было бы гораздо лучше, если б я оставил вас в той гнусной дыре, где застал сегодня утром? - резко возразил ему Парсонс.
- Нет, нет! Я ведь только высказал предположение,- произнес несчастный Тотл с тяжелым вздохом.
После чая мисс Лиллертон, придвинув к камину рабочий столик и установив на нем маленькую деревянную рамку - нечто вроде миниатюрной глиномялки без лошади,- тотчас же принялась плести из коричневого шелка цепочку для часов.
- Боже мой! - вскричал Парсонс, вскакивая с места с притворным изумлением. - Ведь я же совсем забыл про эти проклятые письма. Тотл, я надеюсь, вы меня извините.
Будь его воля, Тотл ни под каким видом не позволил бы никому, за исключением разве самого себя, покинуть комнату. Теперь, однако, он вынужден был с беспечным видом смотреть на уходящего Парсонса.
Не успел тот выйти, как в дверь просунулась Марта со словами:
- Пожалуйте, мэм, вас спрашивают.
Миссис Парсонс вышла из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь, и мистер Уоткинс Тотл остался наедине с мисс Лиллертон.
Воцарилась гробовая тишина. Мистер Уоткинс Тотл думал, с чего начать; мисс Лиллертон, казалось, не думала ни о чем. Огонь в камине догорал; мистер Уоткинс Тотл помешал его и подбросил угля.
Минут через пять мисс Лиллертон откашлялась. Мистеру Уоткинсу Тотлу показалось, что прелестное создание заговорило.
- Прошу прощения,- произнес он.
- Что?
- Мне показалось, будто вы что-то сказали.
- Нет, ничего.
- А-а!
- На софе лежат книги, мистер Тотл. Не желаете ли взглянуть? - проговорила мисс Лиллертон еще через пять минут.
- Нет, благодарю вас,- отвечал Уоткинс, а затем с присутствием духа, изумившим даже его самого, добавил: - Сударыня... то есть, простите, мисс Лиллертон, я желал бы поговорить с вами.
- Со мной? - произнесла мисс Лиллертон, роняя шелк и отодвигаясь вместе со стулом на несколько шагов назад.- Поговорить? Со мной?
- Да, сударыня, с вами - и притом о ваших сердечных влечениях.
Тут мисс Лиллертон поспешно встала и хотела было выйти из комнаты, но мистер Уоткинс Тотл нежно остановил ее за руку и, держась от нее на таком расстоянии, какое позволяла общая длина их рук, продолжал:
- Бога ради, не поймите меня превратно, не подумайте, будто после столь непродолжительного знакомства я осмеливаюсь обратить ваше внимание на свои достоинства, ибо я отнюдь не обладаю достоинствами, которые могли бы дать мне право искать вашей руки. Надеюсь, вы не сочтете меня самонадеянным, если я скажу вам, что миссис Парсонс уведомила меня о... то есть миссис Парсонс сказала мне... вернее, не миссис Парсонс, а...- здесь Уоткинс начал путаться, но мисс Лиллертон пришла ему на выручку.
- Вы, очевидно, хотите сказать, мистер Тотл, что миссис Парсонс сообщила вам о моих чувствах... о моей привязанности... то есть, я хочу сказать, о моем уважении к лицу противоположного пола?
- Да.
- В таком случае,- осведомилась мисс Лиллертон, стыдливо отворачиваясь,- в таком случае, что же могло заставить вас добиваться подобного разговора? Какова ваша цель? Каким образом могу я способствовать вашему счастью, мистер Тотл?
Настала минута для красноречивого признания.
- Вы можете сделать это, если позволите мне,- тут Уоткинс шлепнулся на колени, потеряв при этом две пуговицы от подтяжек и пряжку от жилета,- если позволите мне стать вашим рабом, вашим слугою - словом, если безоговорочно сделаете меня поверенным ваших сердечных тайн, осмелюсь ли сказать - чтобы я мог способствовать вашему собственному счастию, осмелюсь ли сказать - для того чтобы вы могли сделаться женою преданного и любящего мужа?
- О, бескорыстное созданье! - воскликнула мисс Лиллертон, закрывая лицо белым носовым платочком с каемкой, вышитой узором из дырочек.
Мистеру Уоткинсу Тотлу пришло в голову, что если бы мисс Лиллертон знала все, она, вероятно, изменила бы свое мнение о нем. Он церемонно поднес к губам кончик ее среднего пальца и по возможности грациозно поднялся с колен.
- Мои сведения были верны? - с трепетом спросил он, как только снова очутился на ногах.
- Да.
Уоткинс поднял руки и, желая выразить свой восторг, возвел глаза к предназначенной для лампы розетке на потолке.
- Наше положение, мистер Тотл,- продолжала мисс Лиллертон, поглядывая на него сквозь дырочку в каемке платка,- наше положение в высшей степени странное и щекотливое.
- Совершенно с вами согласен,- сказал мистер Тотл.
- Наше знакомство было столь непродолжительным,- произнесла мисс Лиллертон.
- Оно длилось всего неделю,- подтвердил Тотл.
- О, гораздо дольше! - с удивлением воскликнула мисс Лиллертон.
- В самом деле? - сказал Тотл.
- Больше месяца, даже больше двух месяцев! - сказала мисс Лиллертон.
"Это, однако, что-то странно",- подумал Тотл.
- О! - произнес он, вспомнив уверения Парсонса, будто она давно о нем слышала.- Понимаю! Однако посудите сами, сударыня. Ведь чем дольше длилось это знакомство, тем меньше теперь причин для промедления. Почему тотчас же не назначить срок для исполнения желаний вашего преданного обожателя?
- Мне уже не раз указывали, что следует поступить таким образом,- отвечала мисс Лиллертон,- но вы должны принять во внимание мою деликатность, мистер Тотл. Прошу вас, извините мое смущение, но я имею особые понятия об этих предметах и уверяю вас, у меня никогда не хватило бы духу назначить моему будущему супругу День нашей свадьбы.
- В таком случае позвольте мне назвать его,- нетерпеливо сказал Тотл.
- Мне хотелось бы назначить его самой,- застенчиво отвечала мисс Лиллертон,- но я не могу сделать это, не прибегая к помощи третьего лица.
- "Третьего лица? - подумал Тотл.- Кто бы это мог быть, черт его побери!"
- Мистер Тотл,- продолжала мисс Лиллертон,- вы сделали мне в высшей степени бескорыстное и любезное предложение, которое я принимаю. Не соблаговолите ли вы тотчас же передать мое письмо мистеру... мистеру Тимсону?
- Мистеру Тимсону? - проговорил Уоткинс.
- После того что произошло между нами,- отвечала мисс Лиллертон, не поднимая глаз,- вы должны понять, кого я подразумеваю. Мистера Тимсона... священника...
- Мистера Тимсона! Священника! - вскричал Уоткинс Тотл в состоянии невыразимого блаженства, не смея верить своему беспримерному успеху.- Ангел мой! Разумеется - сию же минуту!
- Я тотчас же напишу письмо,- сказала мисс Лиллертон, направляясь к двери.- События нынешнего дня так меня взволновали, что сегодня я больше не выйду из своей комнаты. Я пришлю вам письмо со служанкой.
- О, останьтесь! Останьтесь! - взмолился Тотл, все еще держась на весьма почтительном расстоянии от мисс Лиллертон.- Когда мы увидимся снова?
- О мистер Тотл,- кокетливо отвечала мисс Лиллертон,- когда мы обвенчаемся, мне никогда не будет казаться, что я вижу вас слишком часто, и сколько бы я вас ни благодарила, все будет мало,- и с этими словами она вышла из комнаты.
Мистер Уоткинс Тотл бросился в кресло и предался упоительным грезам о будущем блаженстве, в которых так или иначе главенствовала мысль о "пятистах фунтах годового дохода с неограниченным правом распорядиться ими в своей последней воле и завещании". Объяснение шло так гладко и закончилось так великолепно, что он начал даже жалеть, почему тут же не поставил условие перевести эти пятьсот фунтов на его имя.
- Можно войти? - спросил мистер Габриэл Парсонс, заглядывая в дверь.
-Пожалуйста,- отвечал Уоткинс.
- Ну, как дела? - озабоченно осведомился Габриэл,
- Как дела? - произнес Уоткинс Тотл.- Т-сс! Я иду к священнику.
- Да ну? сказал Парсонс.- Ловко же вы обстряпали это дельце!
- Где живет Тимсон? - осведомился Уоткинс.
- У своего дяди, здесь рядом, за углом,- отвечал Габриэл.- Он ждет прихода и последние два-три месяца помогает старику. Однако здорово вам это удалось! Я не ожидал, что вы так быстро справитесь.
Мистер Уоткинс Тотл принялся доказывать, что наилучший способ вести любовные дела основан на принципах Ричардсона, но тут его прервала Марта, которая явилась с родовой записочкой, сложенной на манер модной треуголки.
- Мисс Лиллертон свидетельствует свое почтение,- сказала Марта и, вручив записку мистеру Тотлу, скрылась.
- Замечаете, какая деликатность? - обратился Тотл к мистеру Габриэлу Парсонсу.- Почтение - а не любовь, каково? Через прислугу ведь иначе нельзя.
Мистер Габриэл Парсонс не нашелся, что ответить, а потому ограничился тем, что указательным пальцем правой руки ткнул мистера Уоткинса Тотла в бок между третьим и четвертым ребром.
- Пойдемте,- сказал Уоткинс после того, как утих взрыв веселья, вызванный этой шуткой.- Скорее, не будем терять времени.
- Превосходно! - воскликнул Габриэл Парсонс, и через пять минут они уже стояли у садовой калитки виллы, которую занимал дядя мистера Тимсона.
Мистер Чарльз Тимсон дома? - осведомился мистер Уоткинс Тотл у слуги дяди мистера Чарльза Тимсона.
- Мистер Чарльз дома,- отвечал слуга, заикаясь,- но только он велел всем говорить, чтобы прихожане его не беспокоили.
Я не прихожанин,- возразил Уоткинс.
- Быть может, мистер Чарльз пишет проповедь, Том? - спросил Парсонс, проталкиваясь вперед.
- Нет, мистер Парсонс, сэр, он не пишет проповедь, он просто играет на виолончели у себя в спальне и строго приказал не мешать ему.
- Скажите ему, что я здесь,- заявил Габриэл, входя в сад.- Скажите, что пришли мистер Парсонс и мистер Тотл по важному личному делу.
Друзей провели в гостиную, и слуга отправился доложить об их приходе. Доносившиеся издалека стоны виолончели умолкли, на лестнице послышались шаги, и мистер Тимсон сердечно пожал руку Парсонсу.
- Как ваше здоровье, сэр? - торжественно произнес Тотл.
- А как ваше здоровье, сэр? - отвечал Тимсон таким ледяным тоном, словно здоровье Уоткинса ничуть его не интересовало - как оно, по всей вероятности, и было.
- Я должен передать вам это письмо,- сказал Уоткинс Тотл, протягивая треуголку.
- От мисс Лиллертон! - воскликнул Тимсон, внезапно меняясь в лице.- Прошу вас, садитесь.
Мистер Уоткинс Тотл сел и, пока Тимсон читал письмо, внимательно рассматривал портрет архиепископа Кентерберийского, висевший над камином и цветом напоминавший соус из устриц.
Прочитав письмо, мистер Тимсон встал и с сомнепием взглянул на Парсонса.
- Осмелюсь спросить,- обратился он к Тотлу,- знает ли наш друг о цели вашего визита?
- Наш друг пользуется моим полным доверием,- с важностью отвечал Уоткинс.
- В таком случае, сэр,- воскликнул Тимсон, схватив Тотла за руки,- в таком случае разрешите мне в его присутствии самым искренним и сердечным образом поблагодарить вас за ваше великодушное участие в этом деле.
"Он воображает, что я рекомендовал его,- подумал Тотл.- Черт бы побрал этих субъектов! только и думают, что о своем вознаграждении".
- Я глубоко сожалею, что превратно истолковал ваши намерения, милостивый государь,- продолжал Тимсон.- Да, вы поистине человек бескорыстный и мужественный! Мало найдется людей, которые поступили бы так, как вы.
Мистер Уоткинс невольно подумал, что последнее замечание едва ли можно счесть за комплимент. Поэтому он поспешно осведомился:
- Когда же будет свадьба?
- В четверг,- отвечал Тимсон,- в четверг, в половине девятого утра.
- Необыкновенно рано,- заметил Уоткинс Тотл с видом торжествующего самоотречения.- Мне будет нелегко поспеть сюда к этому часу. (Это должно было изображать шутку.)
- Не беспокойтесь, друг мой,- любезно произнес Тимсон, еще раз с жаром пожимая руку Тотлу,- коль скоро мы увидим вас за завтраком, то...
- Гм! - произнес Парсонс с таким странным выражением, какое, вероятно, никогда еще не появлялось ни на одной человеческой физиономии.
- Что?! - вскричал в тот же миг Уоткинс Тотл.
- Я хотел сказать, что коль скоро мы увидим вас за завтраком, мы извиним ваше отсутствие при обряде, хотя, разумеется, нам доставило бы величайшее удовольствие, если бы вы на нем присутствовали,- отвечал Тимсон.
Мистер Уоткинс Тотл, шатаясь, прислонился к стене и устремил на Тимсона устрашающе пронзительный взор.
- Тимсон,- проговорил Парсонс, торопливо разглаживая левой рукою свою шляпу,- кого вы подразумеваете под словом "мы"?
- Как это кого? Разумеется, будущую миссис Тимсон, то есть мисс Лиллертон,- пробормотал Тимсон, тоже с глупейшим видом.
- Нечего вам глазеть на этого болвана! - раздраженно крикнул Парсонс Тимсону, который с изумлением наблюдал диковинные гримасы, искажавшие физиономию Уоткинса Тотла.- Потрудитесь лучше в двух словах изложить мне содержание этого письма.
- Это письмо от мисс Лиллертон, с которой я вот уже пять недель как помолвлен по всем правилам,- отвечал Тимсон.- Ее необычайная щепетильность и странные понятия о некоторых предметах до сих пор мешали мне привести наши отношения к той цели, к которой я так страстно стремлюсь. Она пишет мне, что открылась миссис Парсонс, желая иметь ее своею наперсницей и посредницей, что миссис Парсонс посвятила в тайну этого почтенного джентльмена, мистера Тотла, и что он, в самых любезных и деликатных выражениях, предложил нам свое содействие и даже взял на себя труд доставить это письмо, в котором заключается обещание, коего я так долго и тщетно домогался,- то есть совершил великодушнейший поступок, за что я ему вечно буду обязан.
- Прощайте, Тимсон,- сказал Парсонс, поспешно направляясь к выходу и увлекая за собою ошеломленного Тотла.
- Может быть, вы еще посидите, откушаете чего-нибудь? - спросил Тимсон.
- Благодарю, я уже сыт по горло,- ответил Парсонс и пошел прочь, сопровождаемый совершенно обалдевшим Уоткинсом Тотлом.
Мистер Габриэл Парсонс посвистывал до тех пор, пока не заметил, что давно прошел мимо собственной калитки. Тут он вдруг остановился и сказал:
- А вы неглупый малый, Тотл.
- Не знаю,- отвечал несчастный Уоткинс.
- Пожалуй, вы теперь будете утверждать, что во всем виновата Фанни.
- Я ничего не понимаю,- отвечал окончательно сбитый с толку Тотл.
- Ну, что ж,- заявил Парсонс, поворачивая к дому,- в следующий раз, когда будете делать предложение, выражайтесь ясно и не упускайте удачного случая. И в следующий раз, когда вас посадят в долговую тюрьму, будьте паинькой, сидите тихо и ждите, пока я вас оттуда выкуплю.
Когда и каким образом мистер Уоткинс Тотл возвратился на Сесил-стрит - покрыто мраком неизвестности. Его башмаки были на другое утро обнаружены у дверей его спальни, но по свидетельству его квартирной хозяйки он в течение суток не выходил оттуда и не принимал никакой пищи. По истечении этого срока, когда собравшийся на кухне военный совет решал, не позвать ли приходского надзирателя, чтобы в его присутствии взломать дверь, Тотл вдруг позвонил и потребовал чашку молока с водой. На следующее утро он ел и пил, как обыкновенно, но спустя неделю, читая в утренней газете список бракосочетаний, снова занемог и уж больше не поправлялся.
Через несколько недель после вышеописанных событий в Риджент-канале было обнаружено тело неизвестного джентльмена. В кармане его панталон нашли четыре шиллинга и три с половиною пенса, объявление о бракосочетании какой-то дамы, очевидно вырезанное из воскресного номера газеты, зубочистку и футляр с визитными карточками, которые безусловно дали бы возможность опознать несчастного джентльмена, если б только не оказалось, что на них ничего не написано. Незадолго до этого мистер Уоткинс Тотл ушел из своей квартиры. На следующее утро был предъявлен счет, который до сих пор еще не оплачен, а вскоре вслед за тем на окне его гостиной появился билетик, который до сих пор еще не снят.