Когда были опубликованы "Посмертные записки Пиквикского клуба", мистер Джайлс, первый учитель Диккенса, прислал ему в подарок табакерку с надписью: "Неподражаемому Бозу". Мистер Джайлс удивительно точно угадал слово: Чарльз Диккенс был именно Неподражаемым писателем. Богатейшее воображение счастливо сочеталось у него с мощным даром реализма, а в основе всего лежала редкостная память. Она позволяла Диккенсу помнить образ во всей его неповторимости. Но Диккенс всегда видит человека и явление заострен но - отсюда его несравненный комизм, способность схватить смешную или гротескную черту изображаемого.
Его гениальная наблюдательность была связана с неумением оставаться равнодушным. Диккенс-писатель чувствует личную причастность к тому, что происходит, потребность воз дать хвалу тому, что прекрасно и добро, и гневно осудить то, что скверно, жестоко и несправедливо. И не просто осудить, а сделать все, что он может, для уничтожения зла, для торжества добра. Таковы и его лучшие, его любимые герои, от мистера Пиквика до Боффина. Отсюда счастливые или, по крайней мере, благополучные финалы большинства его романов. Ведь для Диккенса это словно вопрос чести - не дать победы злу.
Диккенс был "страстен" и в своем отношении к отрицательным героям, или, употребляя современный термин, к своим антигероям. Зло отвратительно, и поэтому отвратительны Сквирсы, Мэрдстоны, Урия Хип, Риго, маркизы д'Эвремонд, Плут Райдергуд и Вегг. Им у Диккенса нет прощения. Но люди сложны, в них совершается внутренняя борьба, они не однозначны, даже Ральф Никльби, отрицательный персонаж из раннего романа. Тем более это относится к созданиям зрелого творчества писателя. Достаточно вспомнить мистера Домби или Юджина Рэйберна и даже Хэдстона и Джаспера, раздираемых одновременно и любовью и ненавистью. При всем том Диккенс никогда не поступается своим необыкновенно острым чувством того, что хорошо и что плохо.
Иногда, чтобы еще контрастнее подчеркнуть зло, Диккенс наделяет его благообразным обликом, в то же время добро может выглядеть очень неказисто. Равнодушный Домби, жестокий Мэрдстон, неблагодарный Гоуэн, злокозненный Джаспер красивы, но их красота таит в себе угрозу, она отталкивает. И напротив: непритязательные внешне мистер Пиквик, Тоби Вэк, Боффин или Грюджиус человечны и благородны, а сама их некрасивость располагает к себе и кажется даже трогательной.
Комическое и его разновидности в приложении к героям - верный признак того, как Диккенс к ним относится и каковы они есть на самом деле. Любовный, добрый юмор, когда он говорит о мистере Пиквике или Джо Гарджери, уступает место колючей насмешке, иронии, сарказму, когда речь заходит о Домби, Каркере, "осленке" Клэренсе или Сэпси. Так, любуясь мистером Пиквиком, он не раз подчеркнет забавную и милую деталь: круглые очки на его полном добром лице, и читателю, который знает, что мистер Пиквик очень наивен и доверчив, очки напомнят круглые глаза младенца, удивленно взирающего на мир. Однако эти "глаза" принадлежат не младенцу, а пожилому, толстоватому джентльмену, который в свои почтенные годы должен вроде бы знать жизнь и ничему не удивляться.
Совсем другую роль играет комическое в изображении миссис Сквирс с ее "адской смесью" или Квилпа, когда писатель подчеркивает гротескное, нелепое и даже "сверхъестественное" в его повадках и облике. Комическое выявляет эгоизм, само мнение Уильяма Доррита, бездельника, который "покровительствует" старому труженику Нэнди. Здесь комизм уже язвите лен.
Контрастное сближение смешного и страшного - любимый прием Диккенса, и он блестяще пользуется им, показывая упадок, отмирание человечности в мисс Хэвишем. Наконец, Диккенс совмещает смешное и безобразное, где смешное едва ощущается. Такое совмещение вызывает острую неприязнь. Мы запоминаем негодяя Риго по одной говорящей особенности его внешности. Когда он смеется, усы его зловеще изгибаются кверху, а кончик носа - книзу. Эта улыбка, а скорее гримаса, передает душевное безобразие "джентльмена" - шантажиста и убийцы.
Комическое у Диккенса часто имеет иронический смысл, возникающий из противоречия идеального и реального. То, что Пексниф говорит о себе, то, за что он себя выдает, составляет убийственно иронический контраст с тем, что он есть на самом деле,- а он хитрый, эгоистичный лицемер.
Но ирония у Диккенса может быть и доброй - когда он, например, рассказывает о "научных изысканиях" мистера Пиквика. Она бывает трагической, когда он знакомит нас со злосчастной тяжбой "Джарндисы против Джарндисов", или трагикомической, когда речь идет о "больших надеждах" юного "джентльмена" Пипа, не знающего, что своим благополучием он обязан беглому каторжнику.
Иронический контраст видимости и сущности - источник социальной сатиры Диккенса; пример - уничтожающий образ Министерства Волокиты или "подснепизма". О
Ирония и сатира Диккенса неотрывны от его человеколюбия. За год до смерти он скажет замечательные слова: "Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна. Моя вера в людей, которыми правят, в общем, беспредельна". Диккенс-сатирик судил общество с позиции народа; и по духу и по форме его сатира уже тем была демократична, что основывалась на глубоконародном, древнем приеме: срывании с порока личины Добродетели, внешней красоты.
Он выявлял правду жизни, воссоздавая облик современно го общества. Недаром Маркс назвал Диккенса и других замечательных писателей-современников "блестящей плеядой... английских романистов", которые в "ярких и красноречивых книгах раскрыли миру больше политических и социальных истин, чем все профессиональные политики, публицисты и моралисты, вместе взятые... Какими изобразили их Диккенс и Теккерей, мисс Бронте и миссис Гаскелл? Как людей, полных самонадеянности, лицемерия, деспотизма и невежества, а цивилизованный мир подтвердил этот приговор убийственной эпиграммой: "они раболепствуют перед теми, кто выше их, и ведут себя как тираны по отношению к тем, кто ниже их"(К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 10, с. 648.).
Неподражаемый юморист, гуманист, поборник прав народа был неподражаем и в своем отношении к детям и детству.
Детство для Диккенса всегда было не только возрастом, но и очень важным элементом полноценной человечности. Так он считал, что в хорошем и незаурядном человеке всегда сохраняется нечто от "детства", и воплощал это "детское" качество в своих лучших и любимейших героях: детскую наивность в мистере Пиквике, капитане Каттле, Тутсе; детскую искренность и естественность в Поле и Флоренс Домби, детскую наблюдательность в Дэвиде.
Неразрывно с "детскостью" связана "чудаковатость". Окружающие зовут Поля "чудаковатым" ребенком. Но "чудаковаты" и мистер Пиквик, и Ньюмен Ноге, и Дик Свивеллер, и Туте, и Каттль, и мистер Дик, и старая Бетси Тротвуд, и мистер Джарндис, и Боффин. Чудак у Диккенса, существующий в холодном, враждебном и "безумном мире",- носитель человечности и особой мудрости сердца.
Может быть, чудак в этом мире исключение? Нет, это на стоящий человек, который стал чудаком, чтобы сохранить свою добрую душу. Он таков, каким должен быть нормальный чело век и каким он станет в будущем. Он, говоря словами Достоевского, тоже поставившего себе задачу изобразить "чудака" в Алеше Карамазове, "сердцевина целого, которое теперь разобщено"* и которое "просматривается", по Диккенсу, в детях и тех, кто сохранил в себе детские черты.
* (Ф. М. Достоевский. Собр. соч., ГИХЛ. М., 1968, т. 9, с. 9.)
Разделяя распространенное в его время убеждение, что глаза - "зеркало души", Диккенс всегда дает "знак" читателю, описывая взгляд человека. Маленького Дэвида, например, неприятно поразили "пустые", "без глубины" глаза Мэрдстона. А у Боффина глаза не только ясные и проницательные, но и "детски-любопытные", что у Диккенса очень высокая по хвала.
Детство всегда интересовало Диккенса как психологическая, нравственная и, конечно, социальная проблема. Одним из первых реалистов он раскрыл читателю мир детской души, психологию подростка (между прочим, его поиски оказали огромное влияние на Достоевского, что видно и в "Неточке Незвановой" и в "Братьях Карамазовых"). Маркиза, Поль, Дэвид, Сесси Джуп - блистательный пример постижения им детской психологии и того, что он больше всего ценил в чело веке: доброты, искренности, нравственной стойкости, само отверженности, трудолюбия, оптимизма.
Разумеется, Диккенс видел и знал, что дети, живущие в обществе, где царит неравенство, нищета, невежество, эгоизм и стяжательство, где верхи общества попирают права и человеческое достоинство народа, так же подвержены уродливому влиянию, как взрослые. В его романах мы встречаем детей и подростков, испорченных жестокостью, плохим воспитанием, лицемерием, бесправием. Таковы Ловкий Плут, Роб-Точильщик, Депутат, и Диккенс никогда не упускает возможности показать пагубное воздействие на них дурного общественного устройства. По этой же причине он сознательно изображает ребенка как жертву прежде всего общественного зла; к тому же располагал, как мы знаем, и его собственный детский "опыт". Но у Диккенса, как скажет английский писатель XX века Джон Голсуорси, "всеобъемлющее сердце". Он был всецело вовлечен в дела и судьбы всех людей и умел вовлекать в них читателя, который действительно ощущает присутствие Диккенса "за своим плечом". Главное в Неподражаемом Чарльзе Диккенсе - глубоко прочувствованный, деятельный и могучий гуманизм. Он беспределен, как беспределен мир его образов, его художественной фантазии. Мир Чарльза Диккенса - Вселенная, в которой живут созданные его творческим гением люди, очень напоминающие нас самих, хотя действительность того времени, когда они были созданы,- далекое прошлое, как почтовые кареты, в которых пиквикисты разъезжали по дорогам патриархальной Англии. Отошли в прошлое и некоторые особенности личных и общественных отношений, но диккенсовские типы оказались бессмертными, потому что их создавал творец, умевший гениально дополнить увиденное воображаемым. Правда, он еще обладал даром видеть то, чего, как говорил наш Гоголь, "не зрят равнодушные очи". Но, сам увидев, он помогал увидеть другим, преувеличив то, что было зримо сначала ему одному.
Однако Вселенная Диккенса беспредельна еще и потому, что каждый, кто входит в нее, видит нечто свое. Может быть, поэтому так много среди критиков тех, кто стремится проникнуть в тайны именно диккенсовского гения. Русская и советская критика могут без ложной скромности указать на свои заслуги в этом великом деле. Начиная с Белинского "взгляд" наших отечественных литераторов был обращен к Диккенсу с любовью и пониманием. Когда ссыльному Ф. М. Достоевскому разреши ли читать "светскую литературу", он попросил прежде всего новый роман Диккенса. Это был "Дэвид Копперфилд". Для Л. Н. Толстого Диккенс всегда был человеком не только могу чего дарования, но и безошибочного нравственного чутья, перед которым можно преклониться.
Очень много для изучения творчества Диккенса сделали советские литературоведы В. Ивашева, Е. Ланн, И. Катарский, Ю. Кагарлицкий, Т. Сильман и другие. Переводился у нас Диккенс бессчетно. Лучшие наши мастера перевода с любовью работали над 30-томным собранием его сочинений.
На Западе - в Англии, США, Франции, ФРГ - за последние 10-15 лет вышло много новых исследований о Диккенсе. Его романы экранизируются. С некоторыми фильмами, например "Оливер" и "Большие надежды", постановкой "Дэвида Копперфилда" (а также советскими телефильмами "Записки Пиквикского клуба" и "Домби и Сын") знакомы и наши зрите ли. А все-таки личного знакомства, что называется знакомства "из первых рук", с Диккенсом ничто не заменит. Бойтесь оказаться в положении каверинского Сани Григорьева из "Двух капитанов", который получает насмешливую записочку, что вот он умный и хороший, "а Диккенса не читал", потому что узнать Диккенса - великое счастье, и оно по-настоящему открывается только в чтении. Именно тогда мы с необыкновенной радостью понимаем, что у нас у всех есть общий друг, и этот друг - Диккенс.
В осажденном, голодном, холодном и темном Ленингра де не очень известная, но талантливая поэтесса Наталия Крандиевская-Толстая перечитывала Диккенса. И так далеко, как ей показалось сначала, отстоял мир Диккенса от ее тяжелой действительности, что она начала посвященное ему стихотворение элегически:
Диккенс забытый. Добром Дышит бессмертным страница, И милосердия бром Медленно в сердце струится...
Сначала она увидела в Диккенсе только утешителя, но, наверное, сразу поняла свою ошибку, как и всю несообразность слова "забытый". Потому что "бессмертное добро" Диккенса тоже воевало с "упырем", "возжаждавшим уничтоженья и крови" -с фашизмом. Диккенс выходил на бой и вселял уверенность, что силы зла будут побеждены, а Добро и Правда восторжествуют, и его вера была так же нужна людям, как хлеб, так же прекрасна, как сама победа.
Диккенс - один из тех великих писателей, которые всегда помогают жить, радоваться, что мы живем, и - бороться. Вот почему, если однажды Неподражаемый войдет в вашу жизнь, он останется в ней навсегда.