Мисс Амелия Мартин была бледная, высокая, худая тридцатидвухлетняя особа; злые языки назвали бы ее некрасивой, а полицейская хроника - интересной. Она была портнихой-модисткой, жила на свои заработки и не роптала. Будь вы юной девицей, состоящей в услужении, и пожелай вы, подобно многим другим юным девицам, состоящим в услужении, прибегнуть к помощи мисс Мартин, вы как-нибудь вечером просто подошли бы к дверям дома № 47 по Драммонд-стрит (угол Джордж-стрит, близ Юстон-сквера) и, поглядев на медную дощечку,- один фут десять дюймов длины, полтора фута ширины,- с четырьмя огромными медными шишками по углам и надписью "Мисс Мартин, платья и шляпки всех фасонов", без дальнейших церемоний постучались бы, и вам отворила бы сама мисс Мартин в чрезвычайно модном платье из тончайшей шерсти, с изысканными черными бархатками на запястьях и другими украшениями весьма утонченного вкуса.
Если мисс Мартин знала постучавшую юную девицу или если постучавшая юная девица имела рекомендацию от какой-нибудь другой юной девицы, которую мисс Мартин знала, мисс Мартин тут же вела ее в приемную па втором этаже окнами на улицу и начинала болтать так- мило и так непринужденно, что благодаря ее любезности визит совершенно терял деловой характер; затем мисс Мартин, вдумчиво и с видимым восхищением оценив фигуру и общий облик юной девицы, состоящей в услужении, говорила, как удивительно пошло бы к ней открытое платье с короткими рукавами - юбку сделать попышней, с четырьмя подхватами; в ответ па что юная девица выражала свое полное согласие с ее мнением, а также глубокое негодование по поводу тиранства хозяйки, не позволяющей девушке носить по вечерам платье с короткими рукавами,- да, да, ничего нарядного, даже серег, не говоря уже о том, что прическу заставляют прятать под эти противные наколки. Обыкновенно по окончании подобных излияний мисс Амелия Мартин обиняком высказывала черное подозрение, что есть такие, которые опасаются за своих дочек и поэтому норовят, чтобы служанки выглядели похуже - вдруг они раньше найдут женихов, как нередко и бывает; во всяком случае, она знавала нескольких юных девиц, состоявших в услужении и сумевших сделать партию получше своих хозяек, и притом они вовсе не были красавицами; тут юная девица спешила под секретом сообщить мисс Мартин, что одна из ее барышень помолвлена, и скоро будет свадьба, и хозяйка ужасно задирает нос, даже смотреть противно, а было бы из-за чего - жених-то всего-навсего клерк. И затем, выразив надлежащее презрение к клеркам вообще и к этому помолвленному клерку в частности, а также самое высокое мнение о себе и друг о друге, мисс Мартин и юная девица прощались - дружески, но наиблагороднейшим образом,- после чего одна возвращалась под кровлю своей хозяйки, а другая - в свою комнату на третьем этаже.
Трудно сказать, как долго продолжала бы мисс Амелия Мартин подобную деятельность, какие обширные связи она завязала бы среди юных девиц, состоящих в услужении, или каких размеров достиг бы в конце концов ущерб, наносимый ее счетами их заработкам, если бы непредвиденное стечение обстоятельств не подвигло ее обратиться к занятиям, имеющим весьма мало отношения к платьям и шляпкам.
Близкая приятельница мисс Мартин, давно уже водившая знакомство с подручным драпировщика, дала, наконец, свое согласие (после того, как ее, наконец, об этом попросили) назначить день, в который вышеупомянутый подручный станет счастливым супругом. Бракосочетание должно было состояться в ближайший понедельник, и мисс Амелия Мартин, в числе многих других, получила приглашение почтить своим присутствием свадебный обед. Все было совершенно очаровательно; адрес - Сомерс-Таун; место действия - гостиная. Подручный драпировщика снял дом: не какую-нибудь там квартиру, а целый дом - четыре чудесные комнаты, и в конце коридора - восхитительная кухонька, что было крайне удобно: подружки невесты могли принимать гостей в парадной комнате, выбегать на кухню, чтобы проверить, как варятся в котлах пудинг и свинина, а затем, как ни в чем не бывало, впархивать обратно в гостиную. А что это была за гостиная! Изумительный киддерминстерский ковер;* шесть новешеньких полированных стульев с плетеными сидениями; два буфетика, и на каждом три рюмки и бокал; на каминной полке крестьянин и крестьяночка: она перебирается через изгородь, он налегает грудью на вилы; на окнах длинные белые кисейные занавески - короче говоря, все изысканно до крайней степени.
* (Киддерминстерский ковер - дешевый сорт английских ковров, производимый с давних времен в г. Киддерминстере.)
А самый обед! Запеченная баранья нога на одном конце стола, вареная баранья нога - на другом; две утки и окорок - посредине; кувшины с портером - по углам; перец, горчица и уксус - в центре; овощи - на полу; и плумпудинг, и яблочный пирог, и пирожки без числа, не говоря уже о сыре, сельдерее, кресс-салате и тому подобном. А общество! Мисс Амелия Мартин сама впоследствии заявляла, что, хотя ей много приходилось слышать о светских знакомых подручного драпировщика, она и представления не имела, к какому избранному кругу они принадлежат. На обеде присутствовали: его отец - такой чудный старичок, и его мать - такая прелестная старушка, и его сестра - такая очаровательная девушка, и его брат - такой мужественный юноша, с таким взглядом! Но даже и они меркли перед его друзьями-артистами, мистером и миссис Дженнингс Родольф из "Белого Акведука", с которыми подручный драпировщика имел счастье завязать близкое знакомство, пока украшал концертную залу вышеупомянутого почтенного заведения. Их пение - даже когда они пели соло - было божественно, но их дуэт "Удались, злодей кровавый",- как впоследствии выразилась мисс Мартин,- "просто потрясал". А почему (заметил мистер Дженнингс Родольф), почему им не предложили ангажемент в Ковент-Гарден или Друри-Леин? Если ему попробуют сказать, что их голоса недостаточно сильны и не заполнят залы, то он готов предложить пари на любую сумму, что его голос легко заполнит даже Рассел-сквер; общество, которое уже прослушало дуэт, вполне согласилось с этим заявлением и выразило свое негодование, и мистер и миссис Дженнингс Родольф тоже выразили негодование: мистер Дженнингс Родольф, помрачнев, объявил, что он знает, кто интригует против него, и советовал бы им не заходить слишком далеко, иначе, если они не перестанут ему досаждать, он, пожалуй, решит обратиться в парламент; и все согласились, что "так им и надо" и что "таких следует учить"; и мистер Дженнингс Родольф обещал об этом подумать.
Когда разговор вернулся в прежнюю колею, мистер Дженнингс Родольф сказал, что желает обратиться с просьбой к кому-нибудь из дам и, получив на то разрешение, выразил надежду, что мисс Мартин согласится доставить своим пением удовольствие собравшимся; все единодушно поддержали его предложение, и мисс Мартин, после долгих колебаний и откашливаний, объявила в виде предисловия, что ужасно боится выступать перед столь тонкими ценителями искусства, а затем принялась испускать фистулой нежное чириканье, содержавшее частые упоминания о некоем молодом джентльмене по имени "Ге-е-енри", а также отдельные ссылки на безумие и разбитые сердца. Мистер Дженнингс Родольф несколько раз прерывал пение, восклицая: "Чудесно!", "Очаровательно!", "Бесподобно!", "О, несравненно!" и так далее, а когда мисс Мартин умолкла, его восторгам и восторгам его супруги не было предела.
- Ты когда-нибудь слышала более прелестный голос, душечка? - осведомился мистер Дженнингс Родольф у миссис Дженнингс Родольф.
- Ах, нет, никогда, любовь моя! - ответила миссис Дженнингс Родольф.
- Не кажется ли тебе, душечка, что после легкой обработки голоса мисс Мартин сравнилась бы с синьорой Марра Бони? - спросил мистер Дженнингс Родольф.
- Именно, именно это и пришло мне в голову, любовь моя,- ответила миссис Дженнингс Родольф.
Общество продолжало веселиться, мистер Дженнингс Родольф сыграл на трости две мелодии, затем удалился за дверь гостиной и исполнил свой коронный номер - подражание известным актерам, режущим инструментам и некоторым животным; мисс Мартин со все возрастающим успехом исполнила еще несколько романсов, и даже чудный старичок выступил с пением. Его песня, собственно говоря, состояла из семи куплетов, но так как он помнил только первый, то и пропел его семь раз подряд к своему большому удовольствию. Затем все пропели национальный гимн с чисто национальной независимостью - кто во что горазд, не обращая внимания на остальных,- и, наконец, гости разошлись, уверяя, что это был самый приятный вечер в их жизни, а мисс Мартин прониклась твердой решимостью последовать совету мистера Дженнингса Родольфа и как можно скорее совершить свой "выход" на сцену.
Однако хотя "выходить" на театральные или оперные подмостки, или в свет, или в шутники очень приятно для лица, которого это непосредственно касается, если только ему или ей удастся "выйти" с блеском, и удержаться, а не уйти снова в безвестность,- добиться как того, так и другого, к сожалению, чрезвычайно трудно, причем одинаково трудно, во-первых, появиться и, во-вторых, раз появившись, удержаться, в чем очень скоро пришлось убедиться мисс Амелии Мартин. Сколь это ни странно (ведь речь идет о женщинах!), но главной слабостью мисс Амелии Мартин было тщеславие, а отличительной чертой миссис Дженнингс Родольф - любовь к нарядам. Из комнаты на третьем этаже дома № 47 по Драммонд-стрит (угол Джордж-стрит, близ Юстон-сквера) доносились заунывные вопли: это упражнялась мисс Мартин. Спокойное достоинство оркестра "Белого Акведука" в начале сезона нарушил приглушенный ропот. Он был вызван появлением миссис Дженнингс Родольф в блестящем туалете. Мисс Мартин прилежно училась, следствием чего были завывания; миссис Дженнингс Родольф иногда безвозмездно давала уроки, результатом чего были туалеты.
Проходили недели; сезон в "Белом Акведуке" начался, продолжался и уже перевалил за половину; кройка и шитье были запущены, и доходы портнихи-модистки незаметно сходили на нет. Приближался вечер бенефиса. Мистер Дженнингс Родольф покорился настойчивым мольбам мисс Амелии Мартин и сам представил ее комику-бенефицианту. Комик сиял улыбками и рассыпался в любезностях: он сочинил дуэт специально для этого случая и будет счастлив петь его с мисс Мартин. Настал долгожданный вечер. Публики собралось множество - девяносто семь шестипенсовых порций джина с водой, тридцать две рюмки бренди с водой, двадцать пять бутылок эля и сорок один глинтвейн; подручный драпировщика с супругой и избранным кружком знакомых занимал боковой столик вблизи оркестра. Концерт начался. Песня - чувствительная: исполняет белокурый молодой джентльмен в голубом фраке со сверкающими металлическими пуговицами. (Аплодисменты.) Еще песня - игривая: исполняет другой джентльмен в другом голубом фраке с еще более сверкающими металлическими пуговицами. (Громкие аплодисменты.) Дуэт - исполняют мистер и миссис Дженнингс Родольф - "Удались, злодей кровавый". (Бурные аплодисменты.) Соло - мисс Джулия Монтегю (единственный раз в сезоне) - "Я - монах". (Овации.) Первое исполнение комического дуэта "Вот и хорошо" - мистер Г. Тэплин (комик) и мисс Мартин.
- Бра-ва! Бра-ва!- закричали подручный драпировщика и его компания, когда комик грациозно ввел в залу мисс Мартин.
- Валяй. Гарри! - завопили друзья комика.
"Тук-тук-тук",- постучала по пюпитру палочка дирижера.
Загремело вступление, и затем раздалось слабое чревовещательное чириканье, исходившее, казалось, из самых глубин организма мисс Амелии Мартин.
- Пойте! - рявкнул какой-то джентльмен в белом пальто.
- Не трусь, наддай, старушенция! - подбодрил другой.
- С-с-с-с,- разразились все двадцать пять бутылок эля.
- Тише, тише! - запротестовали подручный драпировщика и его компания.
- С-с-с-с,- продолжали бутылки эля, к которым присоединился весь джин и большая часть бренди.
- Вышвырните этих гусей! - в негодовании закричали подручный драпировщика и его компания.
- Пойте,- прошептал мистер Дженнингс Родольф.
- Я пою,- возразила мисс Амелия Мартин.
- Громче! - сказала миссис Дженнингс Родольф.
- Не могу,- ответила мисс Амелия Мартин.
- Вон! Вон! Вон!- завопила публика.
- Брава-а-а! - закричали подручный драпировщика и его компания. Но делать было нечего - мисс Амелия Мартин покинула эстраду с гораздо меньшими церемониями, чем на ней появилась, и, поскольку пение у нее не вышло, она так никуда и не "вышла". Хорошее настроение возвратилось к публике лишь после того, как мистер Дженнингс Родольф в течение получаса подражал различным четвероногим, стараясь перекричать шум, пока не посинел от натуги, но к мисс Амелии Мартин и по сей день не возвратились ни хорошее настроение, ни платья, преподнесенные ею миссис Дженнингс Родольф, ни голос, которым - как когда-то поклялся своей профессиональной репутацией мистер Дженнингс Родольф - она обладала.