Нетрудно догадаться, что я, памятуя о заявлении мистера Пиквика и весьма польщенный оказанной мне честью, сообщил об этом своим трем друзьям, которые единогласно высказались за его принятие в наше общество. Все мы ждали с нетерпением того дня, когда он вступит в число его членов, но я жестоко ошибусь, если скажу, что Джек Редберн и я сам оказались наиболее терпеливыми.
Наконец, настал этот вечер, и в начале одиннадцатого раздался стук мистера Пиквика в парадную дверь. Его провели в комнату нижнего этажа, а я тотчас же взял свой костыль и пошел, чтобы проводить гостя наверх и представить его со всеми почестями и соблюдениями формальностей.
- Мистер Пиквик,- сказал я, входя в комнату,- я рад вас видеть, я радуюсь при мысли о том, что это лишь первый из длинной серии визитов в мой дом и лишь начало близкой и прочной дружбы.
Сей джентльмен дал подобающий ответ с присущей ему сердечностью и искренностью и посмотрел с улыбкой на двух человек, стоявших за дверью, которых я сначала не заметил; тотчас же я признал в них мистера Сэмюела Уэллера и его отца.
Вечер был теплый, однако старший мистер Уэллер был одет в широчайшее пальто, а подбородок закутал большим крапчатым шарфом, какой обычно носят кучера пассажирских карет, находясь при исполнении своих обязанностей. Он был очень румян и очень толст; особенно толстым казались ноги, по-видимому не без труда втиснутые в сапоги с отворотами. Широкополую шляпу он держал под мышкой левой руки, а указательным пальцем правой прикоснулся великое множество раз ко лбу, приветствуя мою особу.
- Очень рад вас видеть в добром здоровье, мистер Уэллер,- сказал я.
- Благодарю вас, сэр,- отвечал мистер Уэллер,- ось еще не поломалась. Мы подвигаемся ровным шагом - не слишком налегаем, но помаленьку тормозим,- и оно так и выходит, что мы еще бежим и прибудем регулярно к сроку... А это мой сын Сэмивел, сэр, как вы, должно быть, читали в историческом сочинении,- добавил мистер Уэллер, представляя своего первенца.
Я принял Сэма очень ласково, но не успел он сказать слово, как отец его снова заговорил.
- Сэмивел Веллер, сэр,- начал старый джентльмен,- преподнес мне древний титул деда, который давно уже захирел, и похоже на то, что чуть было совсем не угас в нашей фамилии. Сэмми, расскажи-ка историйку об одном из мальчишек - этот-вот анекдотец о маленьком Тони: о том, как он сказал, что обязательно выкурит трубку потихоньку от матери.
- Не можете вы, что ли, помолчать! - сказал Сэм.- Никогда еще я не видывал такой старой сороки!
- Этот-вот Тони - расчудеснейший мальчишка,- продолжал мистер Уэллер, не обращая внимания на Сэма,- такого расчудеснейшего мальчишки я на своем веку не видывал! Слыхал я о прелестнейших младенцах, которых похоронили малиновки, когда они совершили самоубийство, поев ежевики, но не было еще на свете такого, как этот-вот маленький Тони. Он всегда играет с кружкой, вмещающей кварту,- вот чем он занимается! Сидит на пороге и делает вид, будто пьет из нее, а потом вздыхает глубоко, курит щепку и говорит: "Теперь я дедушка",- и это он проделывает двух лет от роду, а такие штуки будут позанятней любой комедии. "Теперь я дедушка!" Он не возьмет кружки в пинту, если бы вы се вздумали подарить ему,- нет, он берет свою кварту, а потом говорит: "Теперь я дедушка!"
Мистер Уэллер был столь потрясен этой картиной, что с ним тут же приключился устрашающий припадок кашля, каковой несомненно привел бы к каким-нибудь роковым последствиям, если бы нс ловкость и расторопность Сэма, который, крепко ухватившись за шарф как раз под отцовским подбородком, начал раскачивать старика с большой Энергией, нанося ему в то же время ловкие удары между лопаток. Благодаря такому любопытному способу лечения мистер Уэллер и конце концов совершенно оправился после припадка, но очень раскраснелся и, казалось, совсем обессилел.
- Теперь он отойдет, Сэм,- сказал мистер Пиквик, который и сам встревожился.
- Отойдет, сэр! - подхватил Сэм, укоризненно глядя на родителя.- Да, он отойдет очень скоро, отойдет окончательно и тогда пожалеет, что это сделал. Ну, видывал ли кто-нибудь такого легкомысленного старикана? Хохочет до судорог перед всем обществом и топочет по полу, словно принес с собой собственный ковер и побился об заклад, что сотрет на нем узор к положенному сроку! Через минутку он опять начнет. Ну вот... закатился... Я так и знал!
Действительно, мистер Уэллер, чьи мысли все еще были заняты его скороспелым внуком, начал покачивать головой из стороны в сторону, а смех, действуя, как землетрясение в глубоких недрах, вызвал ряд поразительных явлений, отразившихся у него на лице, груди и плечах,- явлений тем более устрашающих, что они не сопровождались ни единым звуком. Впрочем, это волнение постепенно улеглось, и после трех-четырех коротких приступов он вытер глаза обшлагом пальто и более или менее спокойно огляделся по сторонам.
- Прежде чем командир удалится,- сказал мистер Уэллер,- Сэмми хочет задать вопрос насчет одного пункта. Покуда тут этот вопрос разберут, быть может джентльмены разрешат мне удалиться?
- Чего ради вы уходите? - крикнул Сэм, хватая отца за фалды пальто.
- Я никогда еще не видывал такого непочтительного мальчика, как ты, Сэмивел,- ответил мистер Уэллер.- Разве ты не дал торжественного обещания, можно сказать - клятвы, что сам задашь этот-вот вопрос за меня?
- Ну, что ж, я согласен,- сказал Сэм,- но только если вы не будете меня шпынять, как заметил кротко бык, поворачиваясь к погонщику, когда тот подгонял его стрекалом к двери мясника. Дело в том, сэр,- продолжал Сэм, обращаясь ко мне,- что он хочет узнать кое-что об этой леди, которая состоит у вас экономкой.
- А что именно?
- Видите ли, сэр,- сказал Сэм, ухмыляясь еще веселее,- он желает знать, не...
- Короче говоря,- решительно вмешался старый мистер Уэллер, у которого пот выступил на лбу,- это-вот старое созданье - вдова или не вдова?
Мистер Пиквик от души расхохотался, и я последовал его примеру, заявив решительно, что "моя экономка целомудренная девица".
- Ну вот! - воскликнул Сэм,- Теперь вы удовлетворены. Вы слышите - она целомудренная.
- Она что? - с глубоким презрением переспросил его отец.
- Целомудренная,- повторил Сэм.
Минуты две мистер Уэллер смотрел очень пристально на сына, а затем сказал:
- Не все ли равно, мудреная она или нет, это неважно. А я хочу знать, вдова она или не вдова?
- Почему вы заговорили о том, что она мудреная? - спросил Сэм, совершенно ошеломленный речью своего родителя.
- Неважно, Сэмивел,- серьезно отвечал мистер Уэллер,- мудреность может быть очень хорошей или может быть очень плохой, и женщина может быть ничуть не лучше и ничуть не хуже от того, что она мудреная, но это не имеет никакого отношения к вдовам.
- Подумайте,- обернувшись, сказал Сэм,- ну, поверит ли хоть кто-нибудь, что человек в его годы может вбить себе в голову, что целомудренная и мудреная - одно и то же?
- Между ними нет разницы ни на соломинку,- объявил мистер Уэллер.- Твой отец, Сэмми, так долго правил каретой, что уж он-то знает свой родной язык, коли речь идет об этом.
Оставив в стороне вопрос этимологический, который не вызывал у старого джентльмена никаких сомнений, его уверили, что экономка никогда замужем не была. Услышав это, он выразил большое удовольствие и просил простить заданный им вопрос, добавив, что не так давно его чрезвычайно напугала вдова, а в результате природная его робость усилилась.
- Это было на железной дороге,- с пафосом сказал мистер Уэллер.- Я ехал в Бирмингем по железной дороге, и меня заперли в закрытом вагоне с живой вдовой. Мы были одни - вдова и я, мы были одни. И думаю я, только потому, что мы были одни и ни одного священника не было,- только потому эта-вот вдова и не вышла за меня замуж, прежде чем мы доехали до ближайшей станции. Подумать только, как она начала визжать, когда мы проезжали в темноте в этих туннелях, как она падала в обморок и цеплялась за меня и как я старался открыть дверь, а дверь была крепко заперта, бежать некуда! Ах, какой это был ужас, какой ужас!
Мистер Уэллер был столь удручен этим воспоминанием, что, пока не вытер несколько раз лба, не мог ответить на вопрос, одобряет ли он железнодорожное сообщение, хотя об этом предмете он составил себе вполне определенное мнение, что явствует из ответа, который он в конце концов дал.
- Я так полагаю,- сказал мистер Уэллер,- железная дорога - это привилегия беззаконная и против конституции, и очень хотелось бы мне знать, что сказала бы эта-вот старая Хартия, которая защищала когда-то наши вольности и добилась своего,- хотелось бы мне знать, какого она была бы мнения, живи она сейчас на свете, о том, что англичан запирают вместе с вдовами или с кем бы там ни было против их желания. А то, что сказала бы старая Хартия, может сказать и старый кучер, и я так полагаю, что с этой точки зрения железная дорога - беззаконна. Если говорить об удобствах, то где они - эти удобства, когда вы сидите в кресле, глядите на кирпичные стены и кучи грязи, никогда у трактира не останавливаетесь, никогда стакана эля не видите, никогда заставы не проезжаете, никогда никакой перемены не встретите (и лошадей не меняете), и всегда приезжаете в такое место, если вообще куда-нибудь приезжаете, которое в точности похоже на предыдущее: те же полисмены стоят, тот же проклятый старый колокол звонит, тот же несчастный народ стоит за перилами, ждет, чтобы его впустили; и все то же самое, кроме названия, которое написано той же величины буквами, как и предыдущее название, и теми же красками. А какой тебе будет почет и уважение, коли путешествуешь без кучера? А что такое железная дорога для кучеров и кондукторов, которым иной раз приходится по ним ездить? Надругательство и оскорбление - вот что оно такое! А что до скорости, то как по-вашему, с какою скоростью я, Тони Веллер, прокатил бы карету за пятьсот тысяч фунтов с мили,- плата вперед, прежде чем карета выехала на дорогу? А что до машины - какая она грязная, всегда сопит, скрипит, хрипит, пыхтит, ну и чудовище, всегда задыхается, спина у нее блестящая, зеленая с золотым, как у противного жука в этом-вот увеличительном стекле! Ночью она выплевывает горячие красные угли, а днем - черный дым, и, сдается мне, самое разумное, что она делает, это когда попадется ей что-нибудь на дороге, и она издает страшный вопль, как будто говорит: "Здесь вот двести сорок пассажиров в самой ужасной опасности, это-вот их двести сорок воплей в одном!"
Тем временем я начал опасаться, что мои друзья потеряют терпение, недовольные моим долгим отсутствием. Поэтому я попросил мистера Пиквика идти со мною наверх, а обоих Уэллеров оставил на попечение экономки, дав ей строгое предписание оказать им самый радушный прием.